В маленькой норке пропахшей Мантрамом,
стояла жара.
Между полкой и шкафом,
на матовой пыли,
в форме сознанья,
забитого спазмом в районе груди.
Опуская ладони жара выдыхала.
Сипя от натуги она копошилась в остатках пространства.
Вжимала лицо то в подушную полость,
то в ворох белья.
То топила желанье,
руками,
бросая их связки в звенящий огонь.
И желанья молчали.
Они не хотели расчёсывать кудри,
цветущие чуть лошадиным каштаном,
плетущие плечи поверх паутин...
А на кухне росло!
Да и, в общем, росло за балконом.
За балкой, на тополе, в каждом прохожем,
в прохожей росло, округляясь восторгом.
Росло в каждой кошке набитой мышами.
Росло обнажая возможности роста,
бурлило икрой и июневым пухом.
Жара не росла.
Когда из тропинки пророс одуванчик,
он был далеко.
От Мантрамов и шкафа,
от выдохов Омм и от праведной мысли-
что можно стоять опуская ладони, в потере сознанья.
До одури. Чуть изменяя ту самую форму.
И через дорогу...Пакостный пух.