Глава девятая из повести "Не такая"
Как же это здорово - катить на велосипеде, ощущая под туго накачанными шинами полотно бесконечной дороги! Велосипед - это, оказывается, такая вещь, которая позволяет передвигаться, куда захочешь и когда захочешь, пусть и крутя педали одной ногой, пусть и с трудом забираясь на сиденье и с трудом останавливаясь, нередко при этом падая, завалишись набок, но, - сидя с прямой спиной в седле - нестись по дорогам и обочинам с немыслимой скоростью, а не переваливаться по-утиному с креном на левую сторону...
Какое же это счастье! Слава создателям этого чуда инженерной мысли, слава моему старшему брату, одарившему меня этой долгожданной степенью свободы передвижения, слава моим чудесным немолодым родителям, давшим мне другие, прилагающиеся к этой, степени свободы, как то: мне - садиться на братов большой "взрослый" велосипед, едва дотянувшись "здоровой" ногой до педалей, им - махать с замирающим сердцем вслед их самовольной и своенравной доченьке, не подавать виду, как же они волнуются, пока в проёме калитки не покажется измазанное пытью и грязью, а иногда и слезами, но счастливое моё лицо (вечно сбитые коленки и счёсанные об асфальт локти - не в счёт!) и упиваться моими бродяжьими рассказами и радоваться моей, пусть и такой, свободе передвижения в то моё первое каникулярное школьное лето...
- Когда вернёшься?
- Не зна-а-а-ю-ю-ю!
Любимый старший брат Валерка вернулся из армии в то лето, срочно наработал денег разнорабочим на стадионе и купил мотоцикл, а я вскочила на оставшийся по-наследству его "взрослый" велосипед. Велосипед был огромным для моего восьмилетного тела! Вначале он казался неподъёмным и не поддающимся движению. Но постепенно, исхитрившись дотянуться до педалей единственной здоровой ногой, я исхитрилась и поехать...
И больше меня не удержать: только я, дорога, педали и ветер!
- Ну где тебя носит целый день? - у мамы в глазах слёзы...
- Я уже не знала, что и думать... Не евши, с утра, а заявляешься под вечер... Погоди, вот я папке скажу!
Но папка только смеялся, довольный и счастливый моей внезапной мобильностью.
- Я ездила в Смелу к тёте Даше. - (?) Немая сцена.
- Как? 30 киломеров туда и столько же обратно!
- Угу! Как здорово! Да вы не волнуйтесь! Подумаешь, 30 километров! Зато как тётя Даша была рада!
В глазах до сих пор стоит испуганное тёткино лицо, когда она увидели меня в проёме ворот её частного смелянского дома... Покрытая пылью длинной междугородней трассы, я счастливо рассыпаюсь рассказами о проделанной половине пути перед испуганной тёткой, уминаю вкуснейший её борщ, целую мою любимую двоюродную сестру Милку и вскакиваю на моего верного железного друга, чтобы отправиться в обратный, почти трёхчасовый путь...
Тётя Даша жила со своим мужем дядей Лёней, - сторовером и книгочеем, - в Смеле, рядом с имением графьёв Бобринских, с которыми и состояла в тайном родстве, о котором я писала в первых главах... Дядя Лёня был серьёзным степенным мужчиной, не склонным к разговорам, в отличие от своей темпераментной супруги, которая целыми днями проводила в выяснении отношений, в бурных ссорах и столь же бурных примирениях со своей сестрой Гашей, жившей по соседству.
- Ну, будьмо! Щоб пилось и їлось! - заканчивались все разборки между тётками. И белесый украинский самогон из сахарной свёклы лился в гранёные стаканы до следующей бури.
У моей тётки Гаши, тоже являющейся отпрыском графа Бобринского, были удивительно удачливые дети, "выбившиеся в люди" впоследствии. Муж тётки, дядя Ваня, побывал в фашистском плену, вернулся домой со сломленной психикой после сталинских лагерей и прожив совсем немного дома в кругу семьи, умер.
Тётя Даша, старшая из сестёр, тоже имела троих очень удачливых детей - моих двоюродных брата и двух сестёр. Старший сын был прокурором Краснодарского края, средняя сестра была замужем за полковником генштаба а младшая - самая моя любимая, Милка - о ужас! - вышла замуж за еврея! Конечно же, против воли родителей, конечно же, убежав из дому к своему обожаемому Гришеньке!
И не просто к еврею, а к одному из самых "продвинутых" и известных в своё время "подпольных бизнесменов" того времени! Но эта история заслуживает отдельной главы и я надеюсь несколько позже поведать вам притчу об одном из самых умных и влиятельных людей того времени в области зарождающегося бизнеса, с которым я имела честь состоять в родстве. И который всегда говорил, что его учителем и "гуру" был мой папка...
- Умнее человека не встречал! - скажет он мне потом в одну из случайных встреч в Евпатории, куда я приеду лечиться с проживанием в частном секторе, через много лет, будучи уже замужем, после института. Тогда под окном хрущёвки вдруг появится чёрный лимузин, из него с трудом выйдет необъятный Гришка и с трудом поползёт по лестницам на пятый этаж без лифта...
- Чтобы двоюродная любимая сестра моей любимой жены жила в этом клоповнике! Собирай вещи, будешь жить у нас! - бросал он в мою сумку мои вещи.
- Дочка Яна приезжает по путёвке и поселяется здесь!
В дверях испуганная хозяйка квартиры и ещё три женщины, получившие койки в той же комнате...
- Что подумает обо мне Ян?
- Но как ты узнал?
- Ха, как я узнал, она спрашивает! Тебя будут лечить у меня дома лучшие главврачи!
А потом он посадит меня напротив в свом шикарном доме, даст в руки листок бумаги и карандаш:
- Пиши, пиши всё до копейки, - зарплата, платежи за комуналку, еда, прочие расходы, - пиши всё! Я хочу понять, как можно жить семьёй на две ваших зарплаты!
Потом долго сидит над листочком, вгдядывается в мои записи, задумчиво смотрит на меня и говорит, глубоко глядя в глаза:
- Счастливые вы люди, наверное... Я бы так не смог...
Я набираю воздуха для храбрости и выпаливаю вопрос, который всё время вертится у меня в голове:
- Гришка! А ты сидел?
Он разражается хохотом и толстый его живот колышется в такт приступам смеха:
- Конечно сидел! И, видя ужас в моих глазах, добавляет:
- Полчаса. Пока не позвонили из Совета министров. Знают, что один сидеть не буду. Пол-Кремля за собой потяну!
- Ты вот что, знай: отец твой - большая голова! Если бы не его коммунистические принципы, далеко бы пошёл... Я его учителем своим считаю - по творческому подходу, по вращению шестерёнок в голове. Да только он и дверной ручки у государства не возьмёт... Ты со своим мужем тоже мыслишь узко - где это видано: жить на зарплату молодого специалиста! Впрочем, если захотите - возьму в бизнес, только моргни! В знак уважения к Яну. В Америках будешь жить!
Эх, Гриша-Гриша! И чего я тогда к тебе не прислушалась?
А в то время, о котором я сейчас веду рассказ, красавица Милка, крепко обняв и поцеловав меня и сунув мне узелок пирожков "на дорожку", проводила меня до калитки и долго-долго, машет мне вслед, пока мой "велик" не скроется за углом...
Дома, рассказав о своей поездке потерявшим речь папке и мамке и наскоро выпив несколько стаканов насыщенного вкуснейшего сборного домашнего компота, я, натянув купальник и накинув поверх какую-то широкую пляжную тунику, опять впрыгиваю на велосипед и несусь "на косу" купаться, пока не зашло солнце...
"Идти на косу" - значит идти купаться на Днепр, на искусственную песчаную косу, идущую параллельно берегу. Косу намыли во время строительства Кременчугского водохранилища. Ширина Днепра в этом изгибе Днепра достигала тогда 14 километров - противоположного берега не видно... По форватеру реки оставались мелкие островки, на которых было так чудесно отдохнуть после часа плавания в быстрой днепровской воде!
Плавать я научилась сразу и плавала с увлечением и самоотдачей - в воде тоже не мешала хромота! Идти "на косу" означало идти по белейшему чистейшему плёсу до такого места, где открывается необъятная даль Днепра, сбросить лёгкую одёжку наземь, привязать велосипед, который с трудом едет по хрустящему "сахарному" песку, к прибрежным кустам - и броситься в прохладные желтоватые воды!
А потом плыть и плыть: то на спине, то уткнувшись лицом в воду, попеременно, до какого-нибудь островка, и упасть лицом в берег, и прищурившись, вглядеться и оценить, куда же тебя занесли волна и кураж...
Возвращалась я уже затемно, как раз к обильному столу. Смыв в летнем душе пыль дорог и днепровский крупный песок, уплетать за обе щеки вкуснейшую родительскую стряпню и, почти проваливаясь в сон от усталости и впечатлений сегодняшнего дня, слышать сквозь дрёму изумительной красоты украинские песни и видеть грозди винограда и ягоды вишни над огромным летним, сколоченным в саду, столом...
Как же чудно пели мама с братом!
"Рiдна мати моя! Ти ночей не доспала..."
Брат учился в пединституте на физкультурном факультете. Прекрасный футболист, капитан местной футбольной команды, а впоследствии - тренер, завидный жених, красавец с голубыми глазами и густыми пушистыми ресницами...
Как же мы были привязаны друг к другу! Брат любил подхватить меня на руки, усадить на мотоцикл и укатить в свою компанию, к своим друзьям, где я чувствовала себя, как рыба в воде, несмотря на разницу в возрасте! До сих пор, общаясь по Скайпу с братом, я передаю привет друзьям его юности и далёкого моего детства...
Возвращались мы с братом поздно, валились с ног, спать... Завтра ждал новый день волшебного лета. Даже книжки были на какое-то время отброшены в сторону - первый класс закончен на"отлично"!
Брат придирчиво оглядывал велосипед по утрам, подкачивал шины - и жизнь снова трубила в фанфары!
- А родители разрешили тебе стричь косу? - подозрительно спрашивал меня пожилой еврей-парикмахер в городской парикмахерской возле "магазина Фефера", куда я пришла избавляться от надоевшей до умопомрачения косы!
- Причём здесь родители? Стригите!
Волосы были толстыми как проволока и, заплетённые к косу, не поддавались никаким ножницам! С трудом "отпилив" мне косу, чертыхаясь и непрерывно язвля по поводу родителей этой "шиксы", которые, как недоумки, посылают дочь состригать такую чудесную длиннейшую толстую русую косу, парикмахер оставляет на затылке саниметровую "стерню", а в руки даёт состриженную косу, глядя на меня осуждающе-укоризненно...
Мама дома, плача и причитая, приводит стрижку в кое-какой порядок, оставляя по всей голове длину новобранца... Я счастлива: у меня с братом похожие причёски!
- Пошить тебе платьице новое? Я тут кое-какой фасончик подсмотрела, - мама смотрит на сбитые коленки и сама понимает неуместность своего предложения...
Я презрительно сплёвываю сквозь зубы, как делают все мои друзья-пацаны из переулка, натягиваю кепку (наконец-то коса не мешает!) и вылетаю на велике на свободу - на улицы, дороги, плёсы и лесные опушки на крутом и высоком правом берегу Днепра!
(Продолжение следует)