1.
Ты - многоличие жизни, и в лицах,
в каждом великом, где птицей ютится
перышка детский мазок по углам
губ, что обиделись, тоненький шрам,
складочка, тень под губой, вереница
тонких спиралек, что в солнце зарницей,
шашечкой взгляда скрутивши зрачок
в чашечке синей - случайный сверчок,
я узнаю тебя, скрипкой и солью,
я узнаю тебя в небе и полем,
морем, и всем в галереях морей,
каждой звездою и чащей зверей.
..........................
Это любовь в поддавки так играет
с миром:
пускай заберет все фигуры.
Знаешь, ведь даже придворные куры
мне тебя чем-то напоминают.
2.
Как мало мы ценим все то, что дается,
что в руки дается и в них остается,
а в руки когда-то огромное небо
упало, устало, и стало лишь снегом,
и стало слезинкой на снежном пюпитре,
размажь по щекам, но подолом - не вытри.
Вода на ладошке, в колодце ладони
снега и века, и храпящие кони,
a руки - на лoб, и упрямые локти,
как гвозди, и, кажется, мало напротив
нам счастья, напротив совсем незаметно
ни неба, ни счастья, лишь долгая лента
событий и дней, протекающих мимо,
и только вдали снова кажется зримой
та чашка на блюдце, что пела, как Моцарт,
как нотка под звездным копытцем. В колодце
воды на ладошке - снега и румяна
опять. Но, как время, мы стали упрямы.
Застыть в снежной нотке способно ли время?
Как мы - безнадежно. Как мы - не сумеет...
3.
Цепной вагон
я так давно тянусь к тебе руками,
замерзшими, осенними, как ветки,
промозглыми, как рельсы, их излом
оставлен нами.
На попутках от субретки
до госпожи доедем - в новый дом.
Я так давно тянусь за эти дали,
за поворот,
но ты знаком лишь с окo-ёмом
из точек тайн в моем зрачке,
с бездонным звоном,
с сиренью точек в летнем - круговертью.
Я так давно тянусь за тот проём,
за бездну под сиреневой вуалью,
за домом на потом,
его излом:
я так давно тянусь к тебе крылами.
Зрачок в проказе, он сирень всех крон.
Я еду первой, ты приедешь позже.
И расстоянье с каждым днем все тише, строже -
погашенный, цепной, глухой вагон.
Цепной вагон качается, как дрожжи.
Я так давно тянусь к тебе огнями.
В них плачут дети, чемоданы, кошки, гномы
твоей судьбы с собачьими глазами.
4.
Куда девалась та отвага
игры, которая звалась
любовью, что с тобою сталось,
рожок хрустальный, где карась,
который вынырнув из колбы
и в перья розовых рубах
нырял, орал и небо трогал,
как птицы трогают моря?
Какая рыбина большая, -
ушла на дно и там одна
сидит и томная и злая,
и ждет, когда поводыря
появится скафандр на днище
и, выпуская пузырьки,
Вергилий скажет: что, дружище,
на глубине опять ни зги?
Удушье, возраст, опыт, жабры,
на крюк надетые круги? -
спасаются в царевнах - жабы,
а ты - все в пламени виски,
и между ними нет пространства,
прижат висок к виску. Любовь -
какое узенькое царство,
как кровянит на губке - соль!
Какая древняя кольчуга,
какое рыцарское - жди!
Какая глубина испуга!
Вот ты и выросла, подруга,
немая рыбина любви.
5.
Мы выйдем на сушу - и тьма удлинится
на каждую видимую частицу
лица, говорят - биллионы частиц
живут в каждом взмахе в длину ресниц,
и вся эволюция - место разбоя
от яблочка рая - до старого Ноя.
От яблочка глаза - до яблочка рая
узнаешь меня? Я звезду заклинаю...
Мы встретимся, небо качая на спинах,
губами, как реками, впадшими в глину,-
в пустыни, ссыпая в дубленую кожу,
столетия всех одиночеств - до дрожи,
до в сердце капели, что пела в начале,
когда мы купели в моря укачали.
И счастье - в стихии, и глупое горе.
- Я - Слово в сорочке.
Меня вы любили -
нагое.
6. Там, в далеке голубом. я оставила нитку и ключ
к скрипке, тебя,
(все, что здесь - от смычка - только волос)
голос,
и то, что уже никогда не случится....
Клянусь! -
я все придумала это:
и южный и северный полюс
чтобы, как в темечко, снегом и снегом - в сачок -
дым - под ресницы тебе, он как влажная известь:
Тихо сопишь у меня за плечом, на бочок
все уложив свои тени прекрасные, бывшие мысли.
Изморось бисера, бабочка солнце из ниш
в синюю лампу запросится. Знаешь, тогда я ведь тоже смогу,
я сумею
быть не волчком, а как старый и опытный лис
след замести и пургу вдуть в глаза ночнику над простывшей постелью.
Сколько же бывших годков рыжим глазом его уловляла я в слог
на волоске от смычка? - так казалосьсмычку-бедолаге.
В том далеке голубом, где нагадан и ждан, словно бог, -
Ты - в ожиданьи моем клацал нотками - в смытость бумаги.
Все, что придумать не смел - то досталось не нам.
Сколько бы ламп голубых не палили - все станется - пеплом!
Слушай! Послушай! Проснись! Ведь сыграть нам осталось сто гамм
в тысячи птичек, чтобы Жизни звенелось и пелось!
Жизнь! На двоих - в сколько крыл? - по рукам, на рукав!
Это не легкое дело, чтоб ноша летела!
Все, что придумaем здесь, - станет снова добычей волкам!
Вот и оно пригодилось, реальное тело!