Те, кто прочел первую часть, знает, что Белинский восторженно принял «образ Татьяны», назвав создание его великим подвигом Поэта. Получалось, что А. С. стал «первооткрывателем» истинно русской женщины, той, которая как бы была у всех на виду, но никто из поэтов и прозаиков ее не замечал. Но в таком случае у Татьяны были прототипы …
Или же Пушкин сам создал свою Татьяну, обобщив в ней лучшие качества известных ему женщин. И, как «Пигмалион», не совсем уверен, что эта «Галатея» оживет под его пером. При этом он опирается на романтические романы, которые читала Таня. В них блистали всякие тогдашние супергерои, заставлявшие пламенеть сердца юных русских дворяночек. И
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились
(гл.3, стф.9)
И то сказать:
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой,
И при конце последней части
Всегда наказан был порок,
Добру достойный был венок.
(стф. 11)
А нынче все умы в тумане,
Мораль на нас наводит сон,
Порок любезен, и в романе,
И там уж торжествует он…
(стрф.12)
А потому Татьяна легко может ошибиться в своем выборе, предостерегает Пушкин:
Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью;
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь милая…
(стрф.15)
Почему это Онегин – «модный тиран»? И как ей в таком случае предстоит погибнуть? Стать любовницей, а потом брошенкой, навек обесчещенной в глазах родни и соседей?
Словом, Автор интригует читательниц своего романа, которые с жадностью будут ждать продолжения «лав-стори» и устремятся раскупать следующую главу.
Однако… Татьяна не так проста, как прочие читательницы модных романов. Романтическое в ней - поверхностный слой, а почва ее характера – деревенская вековая христианская нравственность. И носителем этой нравственности для нее прежде всего была её «мамка» - няня! К ней и обращается сметенная героиня: «поговорим о старине» - просит Таня, имея в виду, конечно, не столь уж давние времена.
Няня пробует рассказывать были, но Таня уточняет:
Расскажи… про наши старые года:
Была ты влюблена тогда?»
(стрф. 17)
И Няня повествует, что жених был моложе ее, а ей было 13 лет... Она «горько плакала от страха,
"Мне с плачем косу расплели,
Да с пеньем в церковь повели»
(стрф. 18)
Это ужасает влюбленную деву, ей «тошно», она «плакать и рыдать готова», ибо влюблена и вся горит. Няня предлагает окропить ее святой водою, и болезнь пройдет. И Таня признается, что влюблена.. А Няня крестит ее «дряхлою рукой». Героиня чувствует, что, как ни велика ее страсть к Онегину, но на модные поступки она неспособна. Выхода нет, ибо Любовь ее «незаконна», греховна.
Вот разве что дело закончится браком. Но избранник глаз не кажет - реви не реви!
В подобном реве и прошла бы молодость иной другой. Но … происходит неслыханное и невиданное: Татьяна просит принести перо и бумагу … пишет всем известное теперь послание Онегину - с такой решимостью, с которой прыгают в омут (Катерина Островского, к примеру, но позднее) или в пропасть. Но и с верой, подсказанной ей ее гениальной проницательностью, что Онегин поймет ее, во всяком случае не посмеется над ней. Не будь этой веры, не послала бы она и письма.
Пушкин со всей страстью защищает свою Героиню,в строфах 12 и 13 перечисляя других красавиц – «недоступных», «неумолимых, непостижимых для ума», беспощадных, как надпись при входе в Ад: «Оставь надежду навсегда!», но холодных, как айсберг… и в 14-й строфе спрашивает, как адвокат в суде присяжных:
За что ж виновнее Татьяна?
За то ль, что в милой(!) простоте (!)
Она не ведает(!!) обмана
И верит (!!) избранной мечте?
За то ль, что любит без искусства,
Послушная влеченью чувства,
Что так доверчива (!) она,
Что от небес (!) одарена
Воображением мятежным.
Умом (!!) и волею живой,
И своенравной головой,
И сердцем пламенным и нежным?
Словом, это нам не блондинка Оленька-сестрица!
И А.С. продолжает свою защитительную речь еще в шести строфах, а в 21-й приводит веский довод для нашего суда:
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность?..
Да, мол, строгие судьи, имею такое письмо и для вас перевожу его с французского! Была и есть такая Татьяна – нечего сомневаться! Сие не плод моего воображения, но идеальное развитие русской Женщины, которая не подлежит низкому суду.
И Поэт мог бы, в частности, сослаться на уже известный многим характер - Софью Павловну Фамусову: любила вольнодумца Чацкого, мечтала стать его женой, а он пропал без вести. А тут и подвернись красавец Молчалин (так это в телеспектакле от Царева: красивый, гордый, уверенный Клюев,- который даже жалеет неудачника Чацкого - Витю Соломина, у коего «по службе неуспех», - очаровавший ее добродетельным смирением и статями). И уж с еще большим правом сослаться на жен будущих декабристов, с которыми был знаком.
Но Время не позволяет открывать эти карты...
(А письмо Татьяны обсудим в следующей части)