Глава одиннадцатая из повести "Не такая"
В школу идти не хотелось. Тело, подросшее за лето и поздоровевшее от плавания и велосипедных кроссов лучше, чем от ненавистных лечебных массажей и грязевых обёртываний, с трудом втиснулось в форму, сшитую мамой ещё в начале каникул. Из-под коротенькой юбочки-клёш вырастали непропорционально длинные ноги, одна заметно короче другой и тоньше... Мальчишечья стрижка с непослушными вихрами как нельзя лучше подходила хозяйке всего этого роскошества!
- Возьми букет - я только что нарезала в саду! - кричит мне вслед мама.
Я неохотно возвращаюсь. О, уж мне эти букеты для нелюбимой учительницы!
Перед самым началом учебного года меня и мою подругу Наташу родители отослали в пионерский лагерь, в последнюю смену.
- Немного дисциплины тебе не помешает! - категорично изрёк папа и хулигански подмигнул мне. Сам же рассказывал мне о своём "бурном" детстве!
В лагере мы были в отряде самых младших и поначалу чувствовали себя не совсем комфортно среди малышей младших классов – мы-то идентифицировали себя с народом постарше! В нашем отряде были, в основном, дети из близлежащих сёл, потому что лагерь был богатый, "колхозный", содержащийся на совхозные деньги.
Сельские детишки уступали городским в образовательном смысле и в "градусе самомнения", но к концу смены все сравнялись - в неистощимом стремлении сорвать "тихий час", обмазыванием мордашек зубной пастой, в тайной слежке за романтическими привязанностями детей постарше, в попытках пробраться на танцы для "взрослых" отрядов.
Я, как всегда, участвовала в самодеятельности: что-то читала со сцены, что-то пела... Об этом поподробнее. Голос у меня тогда был таким низким, что я бы определила его как "детский бас". Я басила так невыносимо громко и самозабвенно, что бедным слушателям, находящимся поблизости, приходилось затыкать уши! А мне непременно нужно было петь - я изводила всех своим басовитым воем!
Скорее всего, саму себя я не слышала, иначе не относила бы себя к певческому сословию. Дома, в домашних песнопениях с родителями, голос мой хорошо вписывался в домашние репертуарные номера и меня подхваливали. Но когда я рвалась исполнять сама тягучие хиты тех лет со сцены, полагаю, - это было невыносимо!
Тем не менее, концертная бригада лагерных чтецов, вокалистов и танцоров ездила по окрестным сёлам с концертами и этим скрашивала сама себе достаточно унылую и тягучую лагерную жизнь.
Моя Наташа, при всей своей скромности и замкнутости, опять умудрилась влюбиться - в нашего старшего пионервожатого Женьку. А я, с преданностью верного Санчо Пансо, собирала для неё количество знаков внимания, взглядов и слов с его стороны...
Женька, скорее всего, нас вообще не замечал, а был влюблён в старшую сестру Наташи - Люду, которая, будучи уже студенткой первого курса пединститута, работала в том же лагере пионервожатой.
"В мансарде под крышей то громче, то тише
Играет гармошка. ...
То будто смеется, а то вдруг заплачет -
Играет гармошка.
Парнишкам-прохожим и девушкам тоже
Привет шлет гармошка" - надрывалась радиола на летней танцплощадке лагеря.
И мы, "салажата", что-то там пытались вытанцовывать на сцене, пока нас не прогоняли спать, и с завистью смотрели на "старших", краснеющих от приглашений и робких касаний во время танца...
Ах, это предчувствие любви, ах, эти первые биения сердца! Но, как там папка сказал? - "Ты калека. Любовь не для тебя. Тебе - только учёба! " А жаль...
Так что идти в школу не хотелось. А хотелось мечтать о взрослой жизни и вздыхать по поводу объекта своих увлечений, которого, увы, не было даже на горизонте... Эх, жизнь моя-жестянка!
В классе были перемены. Прибыли новые интересные ученики. Помню девочку Женю - очень милую, спокойную, воспитанную. У неё была мама-писательница, которая написала книжку о девочке Жене. Как это тогда меня поразило: живая настоящая писательница и её героиня, - вот они, рядом!
Маму Жени приглашали в школу на открытые уроки, и я с восторгом и благоговением внимала рассказу писательницы, о том, как она писала свою книжку о дочери в долгой полярной ночи (папа Жени нёс службу на Крайнем Севере)...
Потом была ещё противная девочка Нина - она мне сразу категорически не понравилась, когда, заявившись на первый урок по природоведению, принесла с собой немецкий готовый ширпотребовский гербарий! Её отца только что перевели служить из Германии на Украину. Мы-то свои гербарии собирали сами по полям и лесам...
Не знаю, какое чувство искажённой социальной несправедливости во мне взыграло, но только на перемене я подошла к ней - и дала ей тумака. Меня поддержали некоторые из одноклассников. А Нина, глотая слёзы обиды и несправедливости за своё коммерческое вложение, побежала в учительскую жаловаться мамаше, которая преподавала в нашей школе.
Что тут началось! Вызвали милиционера, на меня составили акт о нападении на бедную девочку-одноклассницу, отвезли в детскую комнату милиции...
Вызволил меня из беды, как всегда, папа. Замял скандал, выписал что-то для школы, поговорил со мной о выборе форм протеста в случае, если меня что-нибудь возмущает...
Прошло очень много лет, а мне до сих пор почему-то не стыдно за ту оплеуху, - девочка Нина в классе не прижилась, и её срочно перевели в другую школу.
Была у нас в классе очень яркая девочка с явными задатками лидера - Валя Волкова. Она росла в простой семье работяг, с пьющим отцом, училась так себе, но личностью была неординарной. Слово её в классе было законом! Её слушались все, благодаря обострённому чувству справедливости и сильному характеру, заложенным в этой девочке.
Так вот, Валя относилась ко мне с уважением, и это разбило лёд между мной и одноклассниками. Мы проводили много времени на лужайке перед домиком Вали. Затевали разные "тимуровские" дела, играли в лапту и другие уличные игры.
- Пап, мам! Мы хотим устроить гайдаровский штаб у нас в сарае, можно? - и все чистили, драили старый дровяной сарай, оклеивали его стены стенгазетами и плакатами, ходили по домам, предлагая помощь фронтовикам и пожилым людям.
Этот период школьной жизни запомнился мне интересным и деятельным. Я впервые в жизни чувствовала себя хорошо среди ребят, чувствовала себя такой, как все.
Через много лет я случайно встретила Валю в автобусе, - постаревшую, расплывшуюся, с больными ногами... Чувство благодарности захлестнуло меня! Мы обнялись и расплакались...
- Эй, постой-ка! А почему же ты всё-таки перешла в другую школу? Я слышала что-то такое там говорили...
- Эх, Валюха! Это не для слобонервных! - отшутилась я.
О моём переводе, о моём, практически, бегстве в другую школу, я рассказу немного позднее... Скажу только, что тогда, впервые в жизни, я столкнулась с ненавистью по расовому признаку...
- Жидовка! Мы тебя встретим одну в переулке и ноженьки твои хромые переломаем! - хрипел мне в лицо, изголяясь, Виталька Мельников, одноклассник и антисемит.
- А убежишь в другую школу, - найдём тебя и там, все-все будут знать, что ты - жидовка!
Наивный! Когда он пришёл с двумя десятками подпевал-куклусклановцев в новую школу, куда я действительно перевелась из-за всей этой мрази, школу для одарённых детей со спецклассами, рассказать о моей "роковой" тайне, - он увидел, что школа, в основном, состояла из этих самых... которых он и его друзья так ненавидели...
Но об этом потом. Сейчас, правда, не могу - расплакалась вдруг, вспомнив старое...
А во втором нашем классе "В" жизнь бурлила то сбором металлолома, то походами за макулатурой, то "тимуровскими" делами! Мы все готовились к вступлению в пионеры. Мне намекнули, что, возможно, в пионеры меня не примут из-за драки с девочкой Ниной. И, помнится, я очень переживала по этому поводу. Но один из лидеров класса, хороший перень, Лёня Иванченко, сказал, что в случае чего, - класс возьмёт меня "на поруки". Мне это очень пришлось по душе - за своё пионерское будущее я больше не боялась!
Да и отношение к моим "пятёркам" тоже в чём-то поменялось: некоторые ребята тоже почувствовали вкус к учёбе. Жанна, Олег и я делали вместе уроки. Это было так увлекательно! Я помогала им с домашними заданиями, потом мы варили суп с колбасой и уплетали его за обе щеки! Потом шли гулять-шуршать листьями или кататься со снежных горок.
Ах, эти чудные запахи моего детства! Золотая осень, пахнущая дымком костров, и хризантемы на каждом квадратном сантиметре садов и уличных аллей... И запахи растопленных печек по утрам с вкусными оттенками пирогов и супа, и весенний запах прелой листвы, сжигаемой в кострах... Никогда больше не довелось мне так ярко чувствовать все эти нюансы жизни, кроме как в детстве.
И никогда я не чувствовала себя такой ущербной, как в детстве, из-за моей проклятой хромоты. На уроках физкультуры мне доставалось больше всех!
- Ну-ка не ленись! Стойка на руках! Руки-то у тебя не хромые! - упражняась в остроумии моя неудачница-первая учительница.
- Бегать ты не можешь, ну, так ходи! Пять кругов по стадиону! (Стадион был рядом с парком, где расположилась школа).
(Кстати такая школа "нарезания" кругов по стадиону поможет мне справиться с аналогичной задачей потом, уже в Бауманке, куда я поступлю по окончанию школы, и где спецмедкомиссия не будет знать, каким образом защитать мне нормы ГТО, обязательные для всех...)
И потом, когда нас отдали в руки учителя-садистки по физкультуре, которая довела до инвалидности и самоубийства двоих учеников, и которую впоследствии судили, сколько же душевных и и фических сил мне понадобилось собрать в кулак, чтобы не сдаться, чтобы хромать и хромать себе из класса в класс - с похвальными грамотами за отличную учёбу, включая физкультуру!
(Продолжение следует)