Там, тенью лиственной завесы
Сокрыты от жары дневной,
Ступая рукотворным лесом,
Слух услаждая тишиной,
Царь Соломон с царицей Савской
Неспешной поступью брели,
И разговор свой без опаски
Подслушанными быть вели.
И кто б осмелился нарушить
Своим присутствием тот час?
Их не страшат чужие уши,
Им дела нет до чьих-то глаз.
Там зной полуденного часа
В густой тени неощутим,
И солнца диск на небе ясном
Не докучал лучом своим.
«Итак, – промолвила царица, –
Теперь, когда мы здесь вдвоём,
Не время ль с тайною проститься?
Что скажешь ты о сне моём?»
И царь в ответ: «Ещё немного.
Дойдём до этого пруда.
Не далека к нему дорога.
Гляди, какая в нём вода:
Слеза прозрачнее едва ли;
Не высыхает, не цветёт,
Хотя ручьи не освежали
Собою никогда её.
Так в чём секрет, что столь прозрачна
И столь свежа всегда она,
И глубины своей не прячет,
Что нам видны каменья дна?
Ответ простой: ключей подводных
Питает жизнь незримый труд,
И лишь единственным отводом
Избыток покидает пруд.
А вот и он – несущий влагу,
Необходимую корням.
Столь узок он, что малым шагом
Переступить под силу нам
Его поток. Но мы не можем
Ручья стремленье обуздать.
Хоть камень на пути положим –
Он камень будет огибать.
Ища себе пути иные,
Он русло новое пробьёт,
Заполоняя каждый выем,
Пока до цели не дойдёт.
И, просочившись через почву,
Сквозь ствол поднимет сок земной,
Чтоб на ветвях раскрылись почки.
И тем закончит подвиг свой.
Так я своё повествованье
Тебе от недр души веду,
Как эти воды, чьё призванье –
Питать растения в саду.
Твой сон тебе не зря дарован.
Вот как его толкую я:
Конь, что змеёй был атакован,
Есть вера прежняя твоя.
Признайся, что его ты знала,
Гордясь красивым жеребцом».
В ответ Македа прошептала:
«Он был подарен мне отцом.
Отец мой, Савский царь Агабос –
Единственная мне родня,
Хоть я была ему не в радость,
Поскольку матушка моя
Скончалась при тяжёлых родах,
Едва явилась я на свет.
Меня ж кормилице он ;тдал,
Поняв, что счастья в жизни нет.
И та, которая вскормила
Меня, кто мать мне заменил,
Мне позже часто говорила,
Как сильно он её любил.
Своим рожденьем я отняла
Любовь у своего отца,
И тем его я обрекала
На участь горькую вдовца.
Двенадцать лет я не видала
Его. И он меня не звал.
Когда же я пред ним предстала,
Во мне он мать мою признал.
Вина моя в тот день простилась;
Он больше не скрывал меня.
И гнев отец сменил на милость,
Даруя мне того коня.
С тех пор он был со мною ласков;
Под крышей жили мы одной.
И я была принцессой Савской,
Пока он не обрёл покой…
Но, впрочем, извини. Не столь уж
Важна история моя.
Коль ты продолжить речь изволишь,
Вниманием откликнусь я».
«Как скакуна, тебе отец твой
И эту веру передал.
И ты, приняв её в наследство,
Ещё не ведала, куда
Она влечёт тебя, царица.
И это сон твой проявил,
Когда твой конь помчал, как птица
Тебя, не слушая удил.
Стремила в бездну эта сила.
Когда бы не моя стрела,
Что плоть взбешённую пронзила,
Свою бы гибель ты нашла.
Стрела моя подобна слову,
Что слышишь ты из уст моих;
Конь, что отцом тебе дарован, –
Кумиров пагубность твоих.
Два Ангела со мною были
На белых кобылицах. Их
Нам в помощь Небеса спустили,
Чтоб был достаток сил моих.
Когда ж Они, свой долг исполнив,
Покинули твой вещий сон,
Вернувшись в Град Богопристольный,
Где высится Господень трон,
Обитель вдалеке завидев
На горизонте пред собой,
Верхом на кобылицах сидя,
Мы к ней направились с тобой.
Какой в том смысл – тебе известно
Ещё из тех моих речей:
В том доме никому не тесно,
Там рады видеть всех гостей.
Ты хочешь знать, кто Тот Всевышний,
Что так благоволит ко мне,
Чей глас не всякий может слышать
В ночной безмолвной тишине?
Ты хочешь, чтобы я поведал
Тебе, кто есть мой Бог живой?»
И так ответила Македа:
«Да, я хочу познать Его!
Кто Он, твой Бог, твой благодетель?
Кто твой заступник и судья?
Кто дум и дел твоих свидетель?
Вот что хочу услышать я!»
И, заглянув в глаза царицы,
Ответил мудрый Соломон:
«Тебе вкушать с Его десницы.
Я расскажу тебе, кто Он.
Он – Тот, кто был, кто есть, кто будет.
Он – Тот, кто выше всех царей,
Кто справедливее всех судей,
Создатель тверди и морей.
В Его руках живущих судьбы,
В Его руках умерших прах.
И путь к Нему тернист и труден,
Как тропы узкие в горах.
Творец всего, Владыка мира,
Он – наш заботливый Отец.
Но мы творим себе кумиров,
Не слыша голоса сердец.
Настанет время, вера наша
Пойдёт по многим руслам рек,
Но всё ж не иноверец страшен –
Без веры страшен человек».
«Какой же ты пришёл дорогой
К Тому, Кого так свято чтишь,
Кого своим зовёшь ты Богом,
Перед Которым не грешишь?
И почему иным народам
Не выпала такая честь –
Быть избранным, приняв свободу,
В краю обещанном осесть?»
«Скажи, всё, что доступно глазу,
Ужель в гармонии такой
Создал не Всемогущий Разум?
И Он – мой Бог, Господь живой.
Способны ль те, кого богами
Зовут иные племена,
Чьё существо – бездушный камень,
Над коим властны времена,
Друг с другом в распри не вступая
И ревностью не воспылав,
Дать людям свет земного Рая,
Своей заботой их объяв?
Но тот, кто завистью безмерной
К Создателю был одержим,
Решил сомнению подвергнуть
Его могущество. За сим
Однажды в облике змеином,
На хитрость и коварство скор,
Явился женщине невинной,
Греха не знавшей до сих пор.
Добра и зла познаний древо,
Чей плод запретен людям был,
Не убоявшись свыше гнева,
Холодным телом он обвил.
И там, в листве зелёной тая,
Велеречивый аспид ей,
На грех великий искушая,
Вещал с невянущих ветвей:
«Вкусив того, что под запретом,
Ты обретёшь познаний клад;
Они – в плодах на древе этом,
Что спелой зрелостью горят».
Слаб человек пред искушеньем,
И, прежде ложью не смущён,
В тот день в своём грехопаденье
Запрет Творца нарушил он.
Свершился грех и приумножен;
И сорван плод – утерян Рай.
О сей вине Посланник Божий
Напомнил демону вчера.
«…Иль мало вам – греха предтечи –
Вины Адамовой жены?..» –
Не так ли молвил Он при встречи
С послом прескверным Сатаны?»
Македа вспомнила: «Вот, значит,
О ком звучали те слова.
И Рай, что был людьми утрачен, –
Не миф, не сказка, не молва?
Но чем истолковать возможно
Движенье солнца на восток,
Когда ему стремиться д;лжно
На запад, в свой ночной чертог?»
«Как объяснить тебе, царица, –
Царь Соломон ответил ей, –
То, что с тобой должно случиться?
Задача эта тем сложней,
Чем более мне ясен Божий
В том промысел, душа моя.
И как бы ни был осторожен
В своём повествованье я,
Боюсь, покажется корыстным
Тебе речение моё,
И потому мне эти мысли
Озвучить разум не даёт».
«Могу ли я, – она сказала, –
Того, кому Господь вручил
Богатство мудрости немалой,
В корысти алчной уличить?
Мой друг, мне кажется, излишни
Все опасения твои.
Не для того ли в сад мы вышли,
Дабы остаться здесь двоим?
Клянусь, что б ни сказал ты ныне,
Навек останется со мной.
И пусть меня твой Бог отринет,
Коль я обет нарушу свой!»
«Не знаешь ты, – ей царь ответил, –
О чём тебе хочу сказать,
И потому обетом этим
Не смею я тебя вязать.
Так знай же, Савская царица,
То, что ты видела во сне,
В твоём ребёнке воплотится,
Который сыном будет мне.
Но не спеши, нахмурив брови,
Свой гнев обрушить на меня.
Поверь, что искренней любовью
Речь продиктована моя…»
«Что слышу я из уст владыки, –
Она сказала, – чей гарем
Непревзойдённый и великий!
Ужели я тебе затем,
Дабы, числом его умножив,
Стать для тебя одной из тех,
Кто ночью разделяет ложе
С тобой для ласковых утех?»
«Я должен был сие предвидеть, –
Зубами скрипнул Соломон, –
Но видит Бог, тебя обидеть
Я не хотел, толкуя сон.
Во сне ты видела, как Солнце,
Нарушив ход обычный свой,
По небесам назад несётся
У нас с тобой над головой.
Хороший знак я вижу в этом
Знамении небес. И вот:
Подобен солнечному свету
В мою страну был твой приход.
Он не случаен, не напрасен,
Благословен и предрешён.
Твой путь был долог и опасен,
Но всё ж тобою пройден он!
Офир, в невежестве живущий,
Уже готов на подвиг свой.
Но путь осилит лишь идущий.
И потому наследник твой,
Строитель будущего храма,
Где вера прежняя умрёт,
Мою – а значит, Авраама –
Кровь в своих жилах понесёт.
Зачатый в Иерусалиме,
Царём Офира станет он.
Тогда потомками твоими
В веках удержан будет трон.
И, унося свой плод под сердцем,
Обратным ты пойдёшь путём,
Но – более не иноверцем,
А Солнцем, как во сне твоём!»