Жили с матушкой за Камою мы,
На её, на сто шестнадцать рублей.
Помню, матушка боялась тюрьмы,
Как любая, для своих сыновей.
По отрочеству, я рос босяком –
Хулиганил, да «мажоров» щипал.
И пугала меня мать «воронком»,
Зарекала, чтоб в тюрьму не попал.
Корефаны за дверями суда
Исчезали на большие срокА.
И на мамкины мольбы я тогда
Обещал не попадать под УКа.
Время шло, и я дорогами шёл
Без конвоя, налегке, за Урал.
Что-то, кажется, искал — не нашёл...
Нет, наверное, нашёл — потерял.
Но, бывало, как устанешь порой
От кочёвок по «случайным» домам,
Возвращаешься к мамане родной:
«Я приехал, не ругай меня, мам!»
А она запричитает в ответ:
«Я уж думала "сидишь", - замолчал...»
«Что ты, милая, конечно же нет,
Я ведь, мамочка, тебе обещал!».
Да бродяге неуютно в семье,
Домоседство у него не в крови:
Он идёт в небытиё в бытие,
Мимо радости, надежды, любви.
Но удача - что продажная б....
Мы к ней тянемся, а в общем-то - зря.
Первый проигрыш, в свои тридцать пять,
Я поехал отбывать в лагеря.
С той поры прошло уже много лет.
Я висками и душой поседел...
Да и матушки давно в жизни нет,
Но пока была жива - не "сидел"!
Фото из интернета