Я подъезжала к станции своей,
запутавшись, как муха, в паутине
случайных мыслей…
Перед остановкой
нечаянно мне показалось вдруг,
что с потолка вагона, через крышу,
единственная капля дождевая
пробилась и под ноги сорвалась
стоявшей рядом девушке на входе…
И грянул ливень —
в чреве у метро,
в вечерней герметичности вагона…
Он грянул и собой заполонил
всю внутренность — загадочным свеченьем
(как будто кинофильм про НЛО
крутил киномеханик сумасшедший
для тех, кто ехал в пятницу домой),
и в нём вода и свет перемешались,
неразделимым стали веществом.
И люди не утратили людское,
но ангельское вдруг приобрели
и двигались, как рыбы, по вагону —
так плавно, без малейшего усилья,
они, светясь, друг друга обтекали,
накладывая друг на друга свет,
парили, плыли, радуясь движенью,
за поручни и стойки не держась …
Тогда я и увидела её,
мою давно погибшую подругу,
автобус где-то там, на серпантине,
с наезженной сорвался колеи,
когда она сидела у окна…
И четверть века, что она жила,
уже перегнала другая четверть…
И вот она была передо мной,
с глазами как у коккер-спаниеля,
с глазами цвета переспелой сливы
и с грацией лозы дикорастущей,
такая же, как прежде, молодая,
и улыбалась мне…
Ну здравствуй, Соня!
И мы с ней обнялись, не прикасаясь
друг к другу, только светом обнялись…
Я плакала и радовалась вместе.
Ну что ты, всё ништяк, — она сказала, —
жить можно даже там…
Теперь я знаю:
когда-нибудь я встречу всех, кто мил,
вот так — в пути, в движенье серебристом,
где страха нет и боли тоже нет.