По потере кормильца
Дом приступает к посмертному прозябанию.
С виду всё то же здание – не высоко, не низко.
Синие птицы над ставнями.
Дом мнит
Себя обелиском.
В небо от основания первой ступенью – завалина,
Окна стремятся к карнизу, далее долгая риза
Крыши железной.
Сурик облезлый местами вспыхивает ало.
Железо на крышу – презент генерала,
С течением времени утратившего имя своё и звание.
Лишь отзвук негромкий, отголосок самого раннего
Воспоминания.
Условно, листая страницы альбомов,
Дом не помнит имён. Он помнит лица.
Как и положено дому.
А лицам положено слиться
В плазму. Точнее – в массу. Фон для единственного лица –
Отца моего отца.
Дому ни много ни мало, достаточно одного генерала.
Вернее – генералиссимуса. Жаль, что длинноты их жизней
Разнятся. Смерти дома не боятся.
Всё последующее существование заключается
В формировании подземного бункера.
Наземная часть отмирает. Жизни субстанция юркая
Перетекает в иные измерения
Требующие пространственного разветвления
Вширь и вглубь.
Я вижу, как медленно сруб
Уходит в своё лукоморье сквозь луковый дух подполья.
Словно оболочка подпола лопнула
И разродилась анфиладой комнат
С тенями снулыми.
И мне, стоящей на первом подпольном уровне,
Нет доступа глубже и далее.
Я дщерь твоя слышишь ли, дом мой?
Отчего же ты держишь меня у края,
Не пуская в уголки своего (моего) подсознания?
По мнению дома, "генеральская внучка" не звание.
"Так, ходячее недоразумение…"
Углубляясь подобно растению,
Дом задраивает подвалы.
И ждёт своего генерала.