Над Ерашалаимом алеет пурпуром
опрокинутое небо.
В Гефсиманском саду гладким атласом
звенят листы.
Двенадцать остались. В их снах –
дорог неизвестных ленты;
но между ними все же бодрствовал один.
«Отче! Ты милосерден! Да минует меня
сия чаша!» -
Он тенью скользнул в засыпающий
Ершалаим.
У ворот Первосвященника уже
ожидает стража;
«Вот тридцать динариев твои;
Чего же ты ждешь? – Иди».
«Впрочем, не Моя, но Твоя да будет воля!» -
Все ближе резкий чеканный шаг.
«Вы ли не могли здесь бодрствовать
со Мною?
Вставайте – стража вошла в
Гефсиманский сад!»
С небес срываются погасшие звезды.
Тьма цвета крови страданий
вползает в Ершалаим.
Хлеб и вино. Терновый венец и гвозди.
За тридцать динариев – отравленный
поцелуй один.