По старой, пыльной мостовой,
Брынча латынью, шли солдаты.
И пахло выжженной травой,
И чесноком, и сыром с мятой.
Он нёс меня сквозь смех толпы,
Не пряча глаз и не стеная.
Всё ж трудный путь, не фунт халвы,
Совсем не то, что шаг до рая.
Я всё молчал, давил ребром
На без того больные плечи
И, как Иуда серебром,
Гремел цепями над увечьем.
А он терпел и боль, и страх,
Лишь к перекладине щекою
С улыбкой жался на устах
И был в тот миг самим собою.
- Вот мне бы так, - подумал я,
Остаться б твёрдым в шаткой вере,
Не став гнездом для воронья,
Да не служа чужой химере.
Пускай кричат мне вслед: чудак
И пусть смешит моя убогость,
Дороже золота пятак,
Что дан мне был десницей Бога.
Вся суть моя из той ольхи,
Что век росла над русской Волгой.
Ронял смолой я в пыль стихи,
Пока он шёл дорогой долгой.
Он нёс меня и лил росу
Своею кровью в подорожник.
Теперь я в сердце боль несу
И в снег, и в дождь по бездорожью...