Оплавляются свечи, склоняя колена в последней осанне.
Я не жалуюсь, Господи, нет, это делает кто-то другой.
То, что было и есть, и случиться должно, до мельчайших касаний –
Горький плод наших душ, отравляющий замысел Твой и покой.
По изгибам луны растекаются иссиня-чёрные тени.
В смеси лилий и ладана прячутся запахи смертных грехов.
Но надежда жива, несмотря на число безнадёжных падений.
Я, признаюсь, не склонна доказывать это, здесь просто ИМХО.
О себе. Всё неплохо вполне. Жизнь щедра, так сказать, до отвала.
Полагаю, и ты в несомненном порядке и в меру здоров.
Не пытайся тянуться ко мне, мы цепями прикованы к скалам.
Между нами бездонная пропасть из невоплощённых миров.
Сердце то же, одно на двоих. В нём беззвучно трепещут две птицы.
Их для жизни невидимый танец похож на полёт в никуда.
По каким-то законам три года подчас длятся дольше, чем тридцать.
Что б ни думало Небо, но я этих птиц ни за что не отдам.
Чем настойчивей тьма, тем присутствие света яснее и ближе.
Время замерло в позе зародыша, вызволив пару ходов.
Обнажённым плечом я ловлю стайку бабочек, маленьких, рыжих.
(Я прошла бы всю пропасть, но это вместить ты пока не готов).
На холодном граните забытого кладбища в Западной Польше
Сквозь густую траву проступают обрывки любовных поэм.
Кто однажды любил, тот плевал, что в бесстрастии святости больше.
Оставайся собой, или после придётся остаться ни с чем.