Афористы и мыслители
«Все жанры хороши, кроме скучного»
«Блудный сын» (1736), Франсуа Мари Аруэ, 1694-1778.
Сначала было слово. Потом — слова, словечки и нецензурные выражения. Афоризмы изначально писали мудрейшие из мудрейших. Потом появился социализм и кроссворды. Поэтому интеллектуальный взрыв не заставил себя ждать. Чуть ли не каждый кочегар или кухарка в перерывах между управлением страной путем голосования за невменяемых, взялись за перо.
Потом опять случился капитализм и слово дали даже тем, кто его не просил. В результате за перо взялись и те, кому сказать нечего. Нелепые обороты речи и каламбуры, "похожие" на афоризмы, стали сочинять все, кому не лень. Дальше — больше. Дело дошло до того, что сочинять афоризмы стали даже ленивые. Вернее, они так думают, что пишут афоризмы. Но соответствуют ли афоризмы начинающих псевдомыслителей элементарным канонам литературы?
Известно, что для того, чтобы создать настоящий, толковый афоризм, надо пройти путь восхождения на интеллектуальную Голгофу, нелегкий философский путь восхождения абстрактного к конкретному, то есть, от абстрактного ощущения через восприятие, представление, понятие и суждение — к конкретному умозаключению. А что происходит на самом деле? Вопрос: а т.н. "народные афоризмы" — это вообще литература? Вроде бы жанр древний, облагороженный авторитетами от Иисуса Христа до Вольтера и от великого Толстого до словоблуда Черномырдина.
Но есть в афоризме что-то чисто ехидное, внелитературное, от философствования на кухне. Такое толком и не поймешь, к чему приладить — к риторике, науке или к беллетристике? Афорист изначально внушает опасение и подозрение. Поди, пойми, что там автор имел в виду на самом деле? Может, чего доброго, между строк на власть бочки катит? Cовременныe афоризмы страдают мелкотемьем. Чистая "бытовуха". Это, чаще всего, и не афоризмы вовсе.
Более крупные формы со временем не осваивает либо тупой лентяй, либо безнадежный графоман. Писатель, к примеру, если бездарен, так, по крайней мере, трудяга. Задницей берет. Изо дня в день садится за письменный стол, аки пчелка на благоухающий цветок, и стучит хоботком по клаве компьютера. Или, скажем, поэт. Ходит туда—сюда, талдычит что—то себе под нос, плетет образы и придумывает слова. Потом выпьет текилы, закусит огурчиком и снова за работу.
А "самопальный" афорист дурью мается. Обгрызет карандашик, тяп-ляп, хлоп! — и готово: нате, получите "афоризм всех времен и народов"! Образов кот наплакал, слова корявые, не задачка для ума, а упражнение в одно действие. А смысл и вовсе никакой. Как та инструкция по наведению блеска юфтевых сапогов. Чаще всего т.н. "афоризмы" — откровенная чушь и бессмыслица. Их пишут не писатели, а записыватели отсебятины. Поэтому редакторы поступают правильно — туда, туда его, афориста — афериста, в "подвал", на последнюю полосу, в рубрику "Отдыхайте — не хочу!". А ещё лучше — в мусорный ящик. Хотя редакторы и читатели, порой, тоже не лучше. Зачастую сами мало в этом тонком деле разбираются.
Одна из причин такого поверхностного отношения к жанру — отсутствие критериев оценки, стройной теории афористики, как жанра литературы, а не как пособия по "базару пацанов на сходке авторитетов". А что же "официальная" наука? Важнейшим признаком афоризма она объявляет "глубину мысли". Однако литературный жанр сам по себе не может быть ни глубоким, ни мелким. Таковыми являются все произведения, созданные в его рамках. Глубоким может быть только содержание, а жанр в большой степени есть характеристика формы произведения искусства.
В монографиях вы не найдете блестящих высказываний Г.Гегеля ("История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса", "Такой пустоте, как добро ради добра, вообще нет места в живой деятельности","История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы", "Все действительное — разумно, и все разумное — действительно", "Истина рождается ересью, а умирает предрассудком" и т.д.), Ф.Ницше ("Бог — это мысль, которая все прямое делает кривым и все неподвижное — вращающимся", "От всего сердца люблю я только одну жизнь и, поистине, больше всего тогда, когда ненавижу ее!", "Поэты недостаточно чистоплотны: они мутят воду, чтобы она казалась глубже", "Будь тем, кто ты есть!" , "Всяким маленьким счастьем надлежит пользоваться, как больной пользуется постелью: для выздоровления — и никак иначе", и т.д.) и А.Шопенгауэра ("Выдающийся ум ведёт к необщительности", "У толпы, как известно, есть глаза и уши, но немногое сверх того; к тому же у неё весьма слабая способность суждения и короткая память", "Прощать и забывать — значит бросать за окно приобретённый драгоценный опыт", "Умные речи и мысли уместны лишь перед разумным обществом, в обыкновенном же они будут встречены прямой ненавистью", и т.д.).
Наукоподобные монографии советской эпохи напичканы глупыми изречениями партийных деятелей и членов правительства. Да-да, тех самых "мыслителей", которые его, государство, развалили и продолжают до сих пор разваливать. И беда даже не в том, что их словесный понос, типа изречения "экономика должна быть экономной", звучит довольно-таки экзотично и даже смешно, а в том, что они заявлены “афористическими”, на деле не подпадая даже под намек классического определения афоризма.
В афоризмах самодеятельных «мыслителей» отсутствует, например, такой признак, как стремление к истине, законченность мысли, не подвергающаяся изменениям. Вот и получается, что афоризмом в народе может считаться любое высказывание, вырванное из контекста, т. е. цитата. Но в этом случае, имеем ли мы дело с литературным жанром, существующим по своим собственным законам?
Как правило, доморощенные авторы афоризмов продолжают либо традицию моралистической афористики, где глубина содержания обязательно связана с назиданием, поучением и нравоучительным пафосом, либо с банальностью философии «общей кухни» советских времен. Именно такой, крайне приземленный уровень афористики больше всего поощряется читательской аудиторией.
Ситуация напоминает общественные лекции общества «Знания», где большинство аудитории составляют люди в преклонном возрасте, мягко говоря, уже давно выжившие из ума. Жанр афоризма на таких публичных «посиделках» раскрывается в консервативной ипостаси эпохи интеллектуального застоя, больше напоминая древнего предка — простое изречение. Поэтому сейчас афоризмы изрекают все, кому не лень. Происходит нечто похожее на то, что прозвучало из уст Цезаря в ответ на нож в спину от Брута: "И ты, блин?..."
Подавляющее большинство т.н. «народных» авторов при составлении афоризмов напрочь игнорируют не только авторитет признанных классиков, пренебрегают элементарной грамотностью, но и здравым смыслом. Поучились хотя бы у старейшины — З.Фрейда, который, — надо отдать старику должное! — был не только отпетым теоретиком эротического жанра, но и дока в области психологии смешного и в теории алгоритмов остроумия. Помните, тот идиотски смешной анекдот про раков по три рубля, которые были зеленые? Это как раз по Фрейду сделано.
Но многочисленные авторы не видят разницы между афоризмами, заключениями, выводами и суждениями, нередко отягощают слова морализаторской назидательностью. То есть, выражаясь солдафонским языком ротного аудитора, героя Козьмы Пруткова, наблюдается незнание «матчасти» афористики, проявляя полное отсутствие «наличия присутствия» восхождения абстрактного к конкретному! По той простой причине, что уровни абстрактного восхождения от ощущений, восприятий, представлений, понятий и суждений к конкретному умозаключению ими просто игнорируются. Отсюда совсем невеселые результаты сочинительства большинства «народных афористов» — трудолюбивых шутников, развеселых баснописцев и заядлых каламбурщиков.
Таким образом, главная причина запущенности жанра афористики заключается в слабой теоретической подготовке, в азбуке. Настоящий афоризм может быть выражен всего в нескольких словах, как это удавалось сделать героям Ветхого и Нового Завета, Марксу, Ницше, Уайльду, Лецу, а также отпетому словоблуду Черномырдину, иногда и нашим случайным знакомым — в пивном баре или на корпоративной тусовке.
В этом и заключается парадоксальная суть афористического жанра: содержательное многообразие на скудном пространстве выразительных форм. Кстати, красиво сказано. Хотя и не афоризм. Краткость и предельная логически — смысловая завершенность ("четкость") — вот два наиболее очевидных жанровых признака афоризма. Однако, бывает, что и этого мало. Например, слова "идите на фиг!" звучат кратко и четко, но афоризмом не являются. "Да пошли бы вы!.." — уже лучше, но тоже не совсем то, что надо.
Главным специфическим свойством афоризма является то, что он более тесно, чем другие литературные жанры, связан именно с наличием мысли. А не с ее полным отсутствием — а ведь кому-то из авторов это кажется смешным. В афоризме отсутствует та среда опосредования мысли, которая отделяет авторскую мысль от читателя в поэзии, прозе или драматургии. Например, сюжет, персонажи, фабула, действие и все такое прочее. Поэтому афоризм беспощаднее к своему автору: если ему нечего сказать, афоризм это сделает напоказ. Так что, если хочешь показать миру отсутствие мозгов, пиши афоризмы! И расписавшись под этим, ты навсегда опозоришь свой род.
Малейшее ослабление мысли, малейшая фальшь или промах в ее выражении безжалостно обнажится. Мысль — невидимая нить, "материя" афоризма. Причем "мат" не является корнем этого слова. Вот почему афоризм так часто служит философии и философам, политикам и эстрадным проходимцам. А всякая мысль, как известно, — дискутируема, многозначна, поэтому вышеупомянутая завершенность афоризма формальна. В своих внутренних, содержательных связях он стремится наружу, стремится стать репликой.
Нужно признать, что афоризм потенциален по самой своей сути и экстравагантен по форме. Его сверхзадача — "достать" равнодушных, вовлечь в спор, спровоцировать читателя на какое бы то ни было ответное действие, будь то поступок или просто ответная мысль и эмоция. Поэтому этот жанр расцветает в революционные эпохи, воплощаясь нередко в лозунгах политических битв и идеологических дискуссий, и мельчает, когда господствует монотонность общественного сознания как результат тотального контроля мозгов со стороны господствующего класса.
Официальная литературная наука признает, что мелочность, примитивность, узкотемность афористического жанра проявляется как раз в снижении уровня обобщения, философской напряженности и повышении в нем доли самоценных эксцентрических моментов. Что мы и видим на старте 21—го века, когда афоризм, как жанр, часто ограничивается словесной клоунадой, игрой глупых и совсем неуместных слов, отказываясь от решения каких бы то ни было мировоззренческих задач «большой философии».
Чтобы то или иное суждение, мнение, изречение, предложение стало афоризмом, т.е. фактом серьезной литературы, а не обыденной, часто пошлой речи, необходимо, чтобы их завершенность была достигнута соответствующими художественно—стилистическими средствами. Эти средства весьма специфичны. Афоризм подобен средневековому западноевропейскому замку: крохотное пространство, окруженное глухими стенами (стенами жанровой идентичности), внутри которых обитает некий смысл. И афорист, чтобы выразить его, не вправе разрушать эти тесные стены.
Анализируя исследования современных филологов, можно согласиться с тем, что афорист — это "драматург в миниатюре, а собрания его афоризмов — это отрывки пьесы, автор которой поленился представить публике остальные ее составляющие и ограничился только сентенциями ее персонажей. Афоризм - это "пьеса, главный герой которой — сам автор, персонажи — грани его души и сознания, а действие — его повседневная жизнь, называется дневником".
Ему остается только одно: использовать ресурсы внутреннего пространства языка. Язык в афоризме должен быть действительностью мысли, не только служить её выражению, но делать это так, чтобы сама форма выражения становилась равноценной выражаемому смыслу. Поэтому в афоризме язык особенно изощряется в выявлении своих богатств.
Итак, "афоризм — это торжество красоты языка, апофеоз мысли, праздник её смысловой, операционной и функциональной избыточности. В афоризме наиболее очевидно проявляется взаимозависимость и взаимное сплетение языка и мышления. Вопрос о первичности одного из них обнаруживает здесь свою схоластичность. Иные мысли, чтобы стать осознанными в своей парадоксальности и новизне, требуют от языка изощренности и оригинальности формы ". Так, Гегель, следуя за диалектикой своих рассуждений, вдруг изрекал чеканные афористические формулы, вспыхивавшие над мраком философско — академического стиля.
Но нередко сама формальная языковая игра приводит к доселе не выявленным в сознании умозаключениям и наблюдениям за жизнью. Афоризм в этом случае выражает остроумие самого языка. Смысл высказывания может для самого автора обнажиться даже позже, чем красота получившихся звуко — и словосочетаний. И тогда кажется, что язык сам по себе есть некая самостоятельная субстанция, вещь в себе, независимая от сознания человека, от его социального бытия, от природы вещей.
Языковая феноменология, описывающая язык как нечто внесоциальное, внеисторическое (сиречь внечеловеческое), «божественное» — удел многих современных филологов и литераторов, — ведет также к катастрофе — языковой. Тогда праздник живого языка рискует обернуться бессодержательной пирушкой, в лучшем случае интересной для любящих выпить и закусить за рюмкой кофе филологов — профессионалов.
Тесная площадка афоризма сродни арене гладиаторов, где язык и мышление в смертельной схватке сталкиваются лицом к лицу. Его пространственная скудность и их противостояние создают необходимое смысловое и формальное напряжение, наличие которого, собственно, и превращает афоризм в факт литературы. Литераторы, пишущие хорошие афоризмы систематически и целенаправленно, дабы добыть себе хлеб насущный, встречаются крайне редко.
Скорее всего, они уже вымерли, как динозавры. Ведь для этого необходимо обладать весьма специфическими талантами, особой отзывчивостью сознания на внешние и внутренние события, поскольку афоризм стремится стать «репликой всех времен и народов» и особым стилем мышления и письма, когда мысли рождаются в голове не в виде смутных ощущений или образов, а сразу стремятся отлиться в четкие, завершенные формулировки, не требующие дальнейшего развития.
Любое собрание афоризмов — не что иное, как интимный дневник автора, очищенный им от следов повседневности — пива с воблой, коньяка с лимоном, водки с соленым огурцом и т.д., в котором осталось только то, что, по его мнению, способно связать эту повседневность с вечностью культуры. Поэтому обособленность отдельного афоризма тоже относительна. У нас рано или поздно за словом либо в карман залезут, либо за сказанное слово с милицией придут. А если сказал, а за тобой не пришли, значит — пустое.
На баррикадах воюют булыжниками. Афорист воюет скрытой от канцелярской цензуры художественной формой. Это и есть настоящая, художественная литература! Попробуй написать такое, что никто не может и чтобы тебя за это ещё и не посадили. Прекрасный пример восхождения от абстрактного к конкретному — это анекдот про попугая. Слово «дурак» — попугай даже без повода заявляет как абстрактную информацию. Его заявление «Царь — дурак!» — это конкретное знание. Лозунг «Долой самодержавие!» — это уже интеллект! Как говорил О.Бендер, учитесь, господа писатели, излагать свои мысли!
Каждый толковый афоризм должен иметь скрытый подтекст — контекст авторского отношения к действительности, контекст спасения человечества от своей никудышной судьбы. Афоризм почти невозможно экранизировать в кино, поставить на сцене, положить на музыку, по его мотивам трудно что-либо изваять в граните или изобразить на живописном полотне.
Афоризм является одним из самых литературных жанров из всех литературных, концентрируя в себе «вселитературность» всех времен и народов как таковую. А драматизма ему не занимать! Очевидный признак кризиса литературы — отсутствие хороших афоризмов и толковых афористов. И наоборот, появление хороших афоризмов — первый симптом того, что в популяции "хохмо сапиенс" появились особи, которые начали думать. А не только соображать на троих.
Это означает, что у них в мозгах появилось некое содержание, не укладывающееся в устоявшиеся языковые штампы. Это значит, что они стали нуждаться в новых языковых формах. Наконец, это приводит к тому, что обществу скоро потребуются те «матерые гангстеры» афористического пера, кто эти формы творит — поэты, мыслители и афористы. Дождемся ли мы их ещё при нашей жизни?
Возможно, афористичный юмор — это, действительно, спасение от судьбы, в которой все смешное — это чьи-то ошибки. Больше гениальности в ошибках! И тогда индустрия пошлого посмешища от Степаненко и Петросяна бесследно канет в Лету, а загадочная улыбка от Моны Лизы и Леонардо да Винчи будет светиться всегда! И пусть каждый из нас посмеётся последним! Если, конечно, он не дурак.