Глава четырнадцатая из повести "Не такая"
Я уезжала в лагерь почти на целое лето, - подальше от скандалов в доме нашего новоявленного соседа, подальше от ночных криков садистски избиваемых им жён и плача многочисленных детей... Подальше от этого кавказского с психиатрическими отклонениями "гарема", так неожиданно свалившегося нам на голову!
Приехал и поселился в стареньком сарае на половине соседа его брат, дядя Андрей, со своей женой, тётей Валей и пятерыми (!) детьми, привезя с собой первую семью "султана" - жену Катю и подростка-сына, - с которой семья "султана" поддерживала тёплые отношения и помогала растить первенца своего непутёвого брата-садиста.
Катя была женщиной тихой, незаметной, скромной, этакой "серой мышкой", но с удивительно стойким характером, которая умела оказывать на своего бывшего мужа-садиста благотворное влияние.
Между очередными свадьбами тот "возвращался" в семью на месяц-полтора, падал в ноги, просил прощения у жены и сына, и они поначалу его принимали... Пока не надоело. Пока однажды сын, играя "папочкиными" кавказскими желваками на сухом аскетичном лице и прямо глядя в глаза папаше, не сказал ему:
- Вырасту - убью!
Павел-"паша" работал строительным подрядчиком в милиции, и все его "художества" легко сходили ему с рук, он легко достраивал, перестраивал и добавлял к своей части дома всё новые и новые жилые комплексы для своих многочисленных жён с отпрысками, превратил старый сарай брата в огромный кирпичный дом. Во дворе дома, когда-то построенного парой моих голубков-родителей, проживало уже около сорока человек...
Я уезжала в пионерский лагерь, - к новым друзьям, навстречу своему взрослению. А родители, воспользовавшись случаем, приняли приглашение своих грузинских друзей и уехали надолго, месяца на полтора, в Тбилиси и в Гори - на дачи правителей тогдашней Грузии.
Ездить ко мне в довольно отдалённый лагерь на "родительские дни" пообещал мой брат Валерка и первая жена придурка-соседа - Катя, которая тогда ходила беременной.
Чтобы закрыть тему этой некрасивой истории с соседом, скажу, что он так и не успокоится и будет жениться-разжениваться до глубокой старости. Сын его не убьёт, а вырастет в сильного интересного парня, который возьмёт от мамы замечательные человеческие качества и будет поддерживать семью - и маму, и красавицу-умницу сестрёнку, которая родится у Кати, и даже своего непутёвого отца…
О судьбе остальных мне ничего не известно. Знаю только, что когда наш дом должен был идти под снос, то нашему подрядчику сказали, что он может рассчитывать только на восемь (!) квартир, не больше... И тогда он начал выдавать замуж тех, кто оставался за гранью этого лимита...
А я уезжала с маленьким чемоданчиком и с надеждой стереть из памяти ужасные скандалы и воспоминания той кошмарной ночи, когда папа, вступившийся за избиваемую девочку, оказался на земле в луже крови с проломленной топором соседа головой...
В лагере мне поначалу не понравилось: я была одна, без подруги в этот раз: Наташу отправили в Карловы Вары на лечение. Но вскоре ко мне подошла высокая взрослая девочка Лида из старшего отряда. Лида было такой красивой, что у меня перехватывало дыхание! Очень светлые огромные голубые глаза, тёмные длинные вьющиеся крупными локонами волосы, высокий рост, изумительная девичья фигура… Я, да и все в лагере, глаз не могли отвести от лидиной красоты!
- Ты в какой отряд? К малым? А, ты перешла в пятый? Только-то? А по росту не скажешь... Пойдём, я тебя к "средним" устрою.
Так мы подружились с первого дня. Я стала "хвостиком" Лиды и её компании. Я была очарована красотой и самостоятельностью этой девочки! Мне почему-то вспоминается сейчас, что, когда я очутилась много лет спустя в Израиле и в первые года очень страдала от своей интеллигентности, скромности, воспитанности, привитых мне "советским" воспитанием, мне однажды сказала одна мудрая "бизнес-леди", из "наших", - процветающая, построившая серьёзный бизнес в стране, где нужно хорошо уметь работать локтями, бравшая у меня уроки английского:
- Ты не станешь настоящей израильтянкой прежде, чем не научишься открывать ногой дверь в кабинет директора ближайшего банка!
Прошли годы, и я поняла всю мудрость и ценность совета… Так вот, Лида была такой девушкой, которая с лёгкостью неимоверной открывала все двери! Ногой. Я обожала её! Я стала воспитывать и взращивать в себе дерзость и независимость, которые имела и раньше, но не в той мере...
А Лиду привлекала во мне моя самобытность и начитанность. Мы отлично дополняли друг друга и вскоре стали неразлучны, несмотря на разницу в возрасте.
Перед Лидой и её влиянием заискивали вожатые, преподаватели, директор, врач. Директор вообще был в неё влюблён по уши! Лида благополучно помыкала всеми, себе на радость. Позже я узнаю, что её мама была матерью-одиночкой, растила её одна, Лида росла в нужде, и этой девочке ничего не оставалось, как чувствовать себя королевой и заставлять окружающий её мир воспринимать её так же. Такая вот форма выживаемости.
Позже, вернувшись из лагеря я буду дружить с этой девочкой и дальше, пока моя мама не взмолится однажды:
- Лидочка, деточка! Ты - взрослая девочка, ты вот уж стала "королевой" в своём районе. Оставь мою дочку в покое! У тебя взрослые друзья, парни такие хулиганистые, мало ли что... Ей учиться надо. Христом-богом прошу!
А тогда, в те два летних месяца, жизнь стала казаться мне сплошным праздником, в котором были магнитофоны, молодёжные вечеринки, подсматривания за поцелуями, белые брюки такие, как у Лиды... У меня появилась "мечта идиотки": лежать в своей комнате на топчанчике в белых обтягивающих брюках, нажимать кнопки магнитофона (с песнями Визбора и Высоцкого) пальцем большой ноги и рычать:
- Закрыть дверь! - на тех, кто посмеет зайти в мою комнату без стука...
Скажу, что мечта осуществилась. Более того, я приехала из лагеря и твёрдо заявила родителям, что если они уважают во мне личность, то я требую построить мне отдельный вход в мою комнату(!) - вход с крылечком из сада - и что я обязуюсь выходить к столу и общаться с родными, но только тогда, когда сама посчитаю нужным...
Папа хмыкнул и построил. Мама поплакала, поплакала, поговорила с Лидой и успокоилась. Интеллигентный, уважительный фон семьи со временем победил все эти "выбрыки" трудного возраста; а я навсегда осталась благодарной родителям за доверие и уважение к личности их взрослеющего дитяти.
- Смотри, какой плащик и колготочки мы тебе привезли из Грузии! - родители протягивают мне подарки.
Невиданной роскошью был тогда болониевый плащик и нейлоновые колготки, которые были тогда большой редкостью и мечтой любой девочки!
Родителей встретили в Грузии, как самых дорогих и желанных гостей. Возили их в музеи, в дом-усадьбу Сталина в Гори. Устраивали в их честь застолья с бесконечными тостами и роскошным меню.
Домой была доставлена огромная кобальтовая позолоченная напольная ваза из запасников музея Сталина в Гори с надписью "Дорогому Яну и Машеньке в честь незабываемого их пребывания в Грузии. 1965 год".
Ваза будет находиться с папой до конца его дней, а потом перейдёт к мачехе после его смерти. Вывезти вазу в Израиль не дали, так как она являлась "достоянием государства"…
Надеваю колготочки, кофточку невиданного фасона из Грузии, коротенькую узкую чёрненькую юбочку, которую сшила сама, так как мама шить таковую отказалась, накидываю лёгкую болонью и отправляюсь в парк вечером на танцы, чтобы проверить степень своей самостоятельности и "взрослости", которую вкусила с Лидой. Да только Лиды рядом нет.
- Смотри, смотри на это пугало малолетнее! Ишь как вырядилась! - передо мной стоит "королева" танцплощадки, - наглая вульгарная девица с обесцвеченными волосами, в "катастрофическом" мини и с дешёвой бижутерией.
- Ну, и откуда же мы такие взялись, козявочка? А ножку-то что - псы обглодали?
Я не успеваю ответить и оказываюсь на асфальте. Меня злобно пинают ногами подруги "королевы танцплощадки", - бьют в живот, шпильками норовят изуродовать лицо. Просто так. В качестве развлечения. Раздаются свистки милиционера и жестокие "тусовочницы" бросаются врассыпную...
Колготки изодраны в клочья, под глазом синяк, плащик истоптан ногами и проколот шпильками. Я брела домой в какой-то прострации... Обучение "законам стаи" началось.
Дома мама отмывала меня и причитала:
- Знала я, знала, что эта Лидка тебя до добра не доведёт!
- Причём здесь Лидка? - слабо возражала я распухшими губами.
- Зачем тебе эти танцы, что ты там забыла, танцовщица богова?
Мама права. На танцы я больше - ни ногой!
Через неделю к нам нагрянули с ответным визитом папины друзья-грузины, с огромными корзинами кинзы, с барашками в контейнере, с грузинскими винами в узкогорлых плетёных корзинах.
В это раз с ними приехал молодой и перспективный футболист тбилисского "Динамо", родственник одного из министров - друзей папы. Звали его Муртаз.
После обильной еды с "часовыми" тостами за ломящимся от ядств столом, уже ночью, Муртаз попросил родителей, чтобы я показала ему ночной город с фонарями на набережной по берегу Днепра.
Я с радостью согласилась! С таким провожатым, - взрослым, рослым, красивым, - было ни чуточки не страшно выйти в ночной город, прогуляться по берегу Днепра!
Мы говорили о чём-то, говорили, бредя по ночным улицам... Мне, "пятиклашке", льстило внимание взрослого парня, известного футболиста. Уже на подходе к дому, под фонарём, он вдруг резко притянул меня к себе и поцеловал "по-взрослому" в губы. Я испугалась и заплакала. Он тоже испугался моей реакции, стал что-то быстро-быстро говорить в своё оправдание, но я, не слушая, припустила домой...
Вскочив в только что отстроенный "предбанничек" моего отдельного входа, я быстро закрыла дверь на задвижку, хватило ума!
Какое-то время, постучав тихонько в двери, а затем и в окно, мой великовозрастный кавалер удалился, а я, поплакав от пережитого испуга в подушку, заснула.
Наутро я вышла к столу поздно. Гости уже сидели за столом. Папы и его друга-министра за столом не было, их голоса слышались из-за закрытой двери:
- А я тебе, как джигит джигиту, говорю: у нас так не принято! Она - ребёнок, понимаешь, ребёнок! Она просто росленькая и умная. Какая невеста? Ей до пятнадцати, как у вас принято, ещё гулять и гулять! Да, я понимаю, что она будет, как "сыр в масле", да, я понимаю, что ему предлагают контракт за границей, - это для нас большая честь! Но она - дитя... Так что, - забудем об этом разговоре!
Они вышли к столу - мой бедный огорошенный папа, красный, как рак, от пережитого волнения, и мой любимый дядя Юра - несостоявшийся мой грузинский свёкр...
Так меня впервые позвали замуж почти в "младенческом" возрасте. Потом ситуация будет повторяться с завидным постоянством: время от времени мне станут предлагать "руку и сердце" довольно известные люди: поэт, музыкант, художник, режисёр, общественный деятель… Все - намного старше меня, все –"убитые" моей начитанностью и бесконечными философскими спорами, которые постоянно велись у нас дома, - в застольях, за покером, на музыкальных посиделках в доме моих родителей.
Я в то время начала увлекаться философским чтивом, - молодой Кант, Кастанеда, Блаватская, Рерих... В доме появился запрещённый "самиздат"... Папа начинал бояться моих увлечений:
- Как такое, - он указывал на меня пальцем, - могло вырасти в доме советского гражданина и коммуниста?
А глаза у самого смеялись и в них прыгали лукавые лучики, которые я так любила!
(Продолжение следует)