Городская больная утроба переварит высшее в низшее,
У стеклянной ступни небоскрёба, как тряпичная кукла, — нищая.
Проросла здесь сорной полынью, занесенной вздорным зюд-остом
Лишь затем, чтобы тешить гордыню тех, кто вышел судьбой и ростом.
Неопознанный смысл бытия, из «Не помню» тропинка в «Не знаю»,
Постный суп из былья-не былья и приправа — полынь полевая.
В этом мире ненужных вещей, где душа скулит в прозябании,
Всё, что надо для жизни, при ней: две кошёлки, да свет Трансильвании.
Каждый день — как «Была-не была!», кабала у грошовой милости,
Прошлой жизни, сгоревшей дотла, - неизбывности.
Видит спицы пыльных колёс в мельтешении штиблет магистров,
И в мерцании рекламных звёзд — костров цыганских искры.
Искры те, возносясь до небес, становились цыганскими звёздами...
(Не для жизни ли «вне» и «без» мы и были когда-то созданы?)
Как в острог в города мы ушли, позабыв как шептали берёзы:
«Облака — это мысли Земли, а дожди — её светлые слёзы...»
Место нищенки - самое дно, ниже только канализация,
Но на 32-м отворяет окно обанкроченный шеф корпорации.
Не им ли обнулена её страна? Но теперь он в предверии Тартара
Измеряет путь от своего окна — до её тротуара.
Экзистенциальный верховный бог - непредсказуемый случай
Уравнять тротуаром смог везучих и невезучих.
...В данном этюде не ищите мораль, это - не басня, не эпитафия,
Не притча и даже не пастораль, а просто уличная фотография.
15 05 2014
Фото автора