Он сегодня не в духе. Он строг и немногословен.
Матовый серый джойстик неподвижно зажат в ладони.
Нет никого из смертных в снежно-облачном зимнем доме.
И нет ни зимы, ни дома, и свет на сумрак наслоен.
Он смотрит в людские окна. Он видит - там всё по-прежнему:
портвейн после скверной водки, программа «Вести недели».
Как будто на всех один рабский ошейник надели.
Тоскуют по Брежневу, слушают Веру Брежневу.
Мужья избивают жён, дети хамят родителям.
Власть матерят, но на выборах голосуют.
Лгут матерям, и бубнят Его имя всуе.
Подставить вторую щёку? А шило в бок - не хотите ли?
Он вспоминает давнее – замысел, свет, разделение
тверди и вод, верных ангелов светлое множество.
Свободные люди - захочется, значит сможется.
Мог бы заставить, но так ведь только больнее им...
Он наклоняет джойстик, океаны волнами пенятся,
айсберги свои плечи в морскую воду роняют,
птицы мчатся по небу, и тучи их догоняют.
Но медленно, очень медленно мелет времени мельница.
И тогда Он решается, и ураганы сметают
целые города, эти муравейники человечьи.
И человеку нет места, как бесполезной вещи.
И оправдаться нечем.
И заслониться нечем.
И красная клавиша джойстика вспыхивает зловеще.
И уже ракетные ангелы с небесных палуб взлетают.