Раз
Нет, боже, давай только не в это раз, не хочу снова греться светом холодных звезд, будь все по-прежнему, отрывки дней, моменты жизни, скачущие вразброс. Утром будильник, вброс в новый день, вечером – старый фильм, попытки дыры от дроби навылет в сердце прикрыть чем-то совсем другим.
Два
Ногти, врезаясь в ладонь до крови, не могут вырвать из сердца боль, живое море внутри умирает, оставив лишь лед и соль. Чайки, летящие греться к солнцу, погибают, поднявшись немного вверх, лучи сжигают белые птичьи перья и убивают всех. Швыряет и мечет, как в шторм обломки, затянутые им на дно, не будет, нет, ведь просто не может стать когда-нибудь все равно…
Три
Рев шторма стихнет с восходом солнца, стихия уйдет отдыхать на дно, дышишь ровно и мерно, и молча смотришь сквозь сумеречное стекло. Вырвав нож из-под тонких ребер, сжимаешь холодную сталь в руках - отбросишь прочь и прикончишь чувство, что жгучей болью стучит в висках. Раскаты грома уже замолкли, ревущий ливень - теперь водяная пыль, пошел обратный отсчет на выдох, когда-нибудь он погасит фитиль.
Четыре
Слабой тенью лежишь ничком, устремив зрачки в темноту, вдоль по сердцу - свежий, белесый шрам, вновь напишешь какую-нибудь ерунду. Едкая ртуть, как зыбучий песок, заволакивает и жжет, уже совсем не осталось места, где хоть что-то цветет и живет. Ведь был зеленый, растущий лес – теперь лишь пепел и черный прах, мертвое море и угли пожарищ, пустые глазницы окон в домах.
Пять
Однажды утром поймаешь в зеркале свой непривычно холодный взгляд, когда затянет все шрамы и дыры, поймешь - отсутствует путь назад. Привыкнешь к боли – уже не давит, она устала к концу тропы, выдохлась, но осталась саднить ножами, беспорядочно торчащими из груди. Она сквозит лишь в проблесках серой стали, мерцающей где-то в оттенках глаз, но непременно вонзится жалом, когда между ребер снова заноет
«раз» .