2.
Встречаю Новый год, не помню уходящий;
он кажется пустым при свете неудач.
Прощай, моя любовь, мой клад ненастоящий:
я чествую тебя под вьюги вой и плач.
Веселье позади. От новогодней сказки
остался только дым, застрявший в горле ком
и тяжесть на душе. Как эти кресла вязки,
как хочется уснуть за праздничным столом!
Здесь трезв лишь я один. У прочих вид сомнамбул.
Кто бредит наяву, кто пьет, задрав кадык,
но все уже без сил, как будто сотню ампул
в их жилы влил МорфЕй – и морфий в них проник.
Среди людских фигур, убитых негой танца
и маревом свечи, горящей на столе,
я – словно пассажир «Летучего Голландца»,
единственный, кто жив на мертвом корабле.
Ах, что за снегопад! Как будто школьным мелом
исчеркан горизонт от неба до земли;
и мы летим сквозь ночь, одни на свете белом…
Вали же валом, снег, и память завали.
От морока любви нельзя укрыться, что ли?
Пусть, одинокие, летят навылет дни;
пустынность улиц высветив до боли,
скорей, строфа, к рассвету поверни.
Прощай, прощай! Безжалостно и грубо
играет ветер с хлопьями. В ответ
в бессильной гордости мои скривятся губы
и ляжет на бумагу новый след.