памяти моего деда
Здесь кладбище, но крашеный забор
Так в обрамленье снега чист и розов
И так трескуч привычный разговор
Двух-трех деревьев, белых от мороза,
Что кажется: идешь вдоль парка ты...
Тут вывеска “Цветы” и каллы грудой
Разрушат сходу робкую причуду
Душевной черствости и глухоты,
И мир вокруг изменится. И вход
Нас напугает. В зданье перед нами
Пройдет служитель с рыбьими глазами.
Его лицо как бы оттиснет счет
Тому, кто, в небреженье крутизны
Земных вершин, стремится к смерти духа.
Здесь за прилавком – алчная старуха;
Ей скоро в гроб, охочей до цены…
Здесь споры о цветах (каких купить?)
И церковка с веселыми крестами –
Лишь жалкий фон, бессильный притупить
Реальный смысл, разверзшийся пред нами.
Земля – живым. И кончим глупый спор.
Но эта пытка ежегодной дани
Скорее с кем-то тайный уговор,
Чем оклик тьмы, раздавшийся в сознанье;
Все: купленное право чистоты,
Заносчивость и суета надгробий –
Здесь символ денег и тщета подобий
Той памяти, которой жаждал ты…
Ты, лечь мечтавший посреди дорог,
Как юный принц, гонимый злом по свету!
Ты жизнь любил и хмурую планету
Берег, как мог. А женщин не берег,
И знал вину. Не потому, что лжив
Гусар к концу, но веря чувства чуду,
Ты повторял: “Пускай меня забудут,
Но пусть потом, а не покуда жив!”
На кой тебе торжественная сень,
В кургузых пальцах смятые десятки,
Что зелен дерн и все вообще в порядке,
Не треснул камень, не пропущен день?
Мы здесь читаем меж поникших строк
О той любви, которой стержень вынут,
Еще о том, что длительный итог
Вовне оставлен и Творцом покинут…
Идти сюда и, душу теребя,
Здесь всматриваться в снег, как бы чертою
Все обводя, что связано с Тобою,
Куда важней для нас, чем для Тебя.