Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 2.7.
Д. Л. Мордовцев (1830-1905) принимал близко к сердцу судьбы и положение евреев, что выражалось многократно на протяжении нескольких десятилетий. С 1873 г. он публиковал в журнале «Дело» статьи в защиту евреев под значимым псевдонимом – «Берне из Бердичева». Немецкий публицист Берне был, как известно, евреем, а Бердичев – как бы еврейским городом, неким средоточием евреев, потому псевдоним, избранный Мордовцевым, приобретал символическое звучание.
Обличительный пафос выступлений Мордовцева, клеймившего проявления антисемитизма, обострился после погромов 1880-1881 гг., когда появились его статьи «Письма мистера Плумпуддинга», «Письмо христианина по еврейскому вопросу» и рассказ «За что же?». Мордовцев вошел в историю литературы главным образом как необыкновенно плодовитый автор исторических романов (его собрание сочинений, выпущенное в 1914 г. насчитывало 33 тома, а для издания всего им написанного понадобилось бы, по подсчетам его издателя, 129 объемистых томов).
Образы евреев можно видеть в романе «Идеалисты и реалисты», где изображается эпоха Петра I, но наибольший интерес представляет повесть «Между молотом и наковальней». Ее публикация была начата в 1891 г. в журнале «Восход», который печатал материалы, связанные с еврейской тематикой и произведения писателей-евреев, в частности известного поэта С. Г. Фруга, но после появления первых девяти глав журнал был закрыт. Спустя год писатель напечатал ее с некоторыми сокращениями под названием «Между Сциллой и Харибдой».
Исторической основой этой вещи явились события 1768 г., известные под названием «уманской резни». Во время восстания гайдамаков, вошедшего в историю как «Колиивщина», тысячи евреев и поляков нашли убежище в хорошо укрепленной Умани. На сторону повстанцев перешел и сотник надворных козаков Иван Гонта. С его помощью Умань была взята. Около трех тысяч евреев укрепились в синагоге и под руководством Лейбы Шаргородского и Моше Менакера отразили натиск гайдамаков, пытавшихся взять ее штурмом. Гайдамаки разрушили здание пушечным огнем, и все его защитники погибли; всего в ходе резни в Умани, продолжавшейся три дня, было убито около 20 тыс. евреев и поляков. В память об уманской резне жившие в городе евреи на протяжении почти полутора веков соблюдали 19 июня пост и произносили в этот день в синагогах особую молитву.
В повести Мордовцева несколько по-иному, чем в исторических трудах показана роль евреев как безвинно страдающей стороны в борьбе гайдамаков с польской шляхтой. Мордовцев описывает героизм евреев (например, Самсон Коген организовал оборону Уманской крепости, а его сестра Рахиль задумала повторить подвиг Юдифи, которая, согласно ветхозаветной легенде, проникла в лагерь ассирийского полководца Олоферна, осадившего иудейский город Ветилуй, и его же мечом отрубила ему голову, чем вызвала замешательство в стане врага и спасла своих соплеменников.
В дошедшей до нас части произведения центральное место, если не в композиционном, то в идейном отношении занимает пятая глава, содержащая суждения раввина и, как называет его писатель «апостола хасидизма» Иакова-Иосифа Когена. Мордовцев характеризует этого человека так: «Это был религиозный, глубоко убежденный энтузиаст, а такие личности двигают горами: народные толпы следуют за ними слепо, как железо за магнитом. Такие нравственные великаны создают новые религии, дают начало новым эрам в истории человечества, – и человечество впоследствии созидает им храмы, обелиски, а память их считает священною. Нравственные завоевании этих скромных полководцев духа человеческого прочнее завоеваний великого Рамзеса, Александра Македонского, прочнее завоеваний Цезарей, Наполеонов…».
Подстать этой характеристике и описание внешности, как бы отражающей многовековые горькие судьбы еврейского народа: «лицо его необыкновенно приятное», «характерный тип, переживший тысячелетия и сохранивший свою чистоту, – тип, не погибший ни в волнах всемирного потопа, ни в пучинах Чермного моря, не утонувший даже в кровавых реках инквизиции и бесчисленных, во все тысячелетия и во всех странах повторявшихся бесчеловечных погромов; но в глазах прибывшего было что-то неуловимое, то, о чем приходится сказать, что оно – “не от мира сего“».
«Апостол хасидизма» произносит пространную речь, занимающую в повести несколько страниц. Привести ее полностью невозможно, поэтому обратим внимание на несколько высказанных в ней мыслей. Естественно, все что он говорит, пронизано гордостью евреями, еврейской историей, стойкостью, с которой они выносили все выпавшие им тяготы и страдания. «Вспомните, что мы – избранный народ – всегда были народом гонимым; но помните, мы никогда не были рабами; дух наш, дух израильского народа никогда не был порабощен. Никогда, никем! – помните это! Фараоны, возложив на нас тяжкие работы, поработив надолго наше тело, никогда не были в силах поработить наш дух».
Он не идеализирует своих соплеменников и продолжает «раздумчиво»: «Не стану отрицать – есть и за нами вины: говорят, евреи уклоняются от закона, евреи живут только для денег. Но как же нам не уклоняться иногда от закона, когда он еврею и только еврею, ставит на каждом шагу рогатки? А еврей, как и всякий другой человек, есть хочет, дышать хочет…».
Но евреи не будут гонителями других, подобно тому, как сами на протяжении веков подвергались гонениям: «…Не думайте, что мы победим вселенную оружием, как Александр Мукден; что мы будем властвовать над нею, как Адриан. Нет и нет! – мы победим ее всепрощающей любовью, торжеством правды на земле… Любовь, правда, стремление к добру, всепрощение – вот наше оружие победы!».
Мордовцев высказывал убеждение, что «исторический роман не может не служить задачам современности», но в большинстве случаев устанавливать связь проблематики его произведений с сегодняшним днем представлялось читателю. В повести «Между молотом и наковальней» она лежит на поверхности. Приведенные выше суждения, формулирующие идейные установки, которые по замыслу автора должны быть вынесены из его произведения, напрямую связаны с современным ему положением евреев и соотносятся не только с их прошлым, но и с настоящим.
В незаконченном романе «Профессор Ратмиров» (1889) Мордовцев описал вызванное кровавым наветом так называемое саратовское дело. В декабре 1852 г. и январе 1853 г. в Саратове исчезли два христианских мальчика; позднее были обнаружены их трупы, расследование с самого начала приняло откровенно антисемитскую направленность, было состряпано дело по обвинению евреев в ритуальных убийствах.
В Саратове и Саратовской губернии создалась атмосфера массовой истерии. Несмотря на сильное давление со стороны следователей, ни один из евреев, проходивших по Саратовскому делу, не признал себя виновным, объективные доказательства их причастности к убийству также не были обнаружены. Авторитетная комиссия, прибывшая из Санкт-Петербурга, пришла к выводу о том, что ни один из саратовских евреев, подозревавшихся в убийстве мальчиков, не может быть признан виновным. тем не менее обвиняемые были приговорены к длительным срокам каторжных работ. Почти все осужденные по Саратовскому делу погибли на каторге или по дороге на нее; лишь один был в апреле 1868 г. освобожден императорским указом.
В своем романе Мордовцев вывел под именем Ратмирова выдающегося русского историка Николая Ивановича Костомарова, который был экспертом по этому делу и прилагал самоотверженные усилия для спасения невинных людей. Мордовцеву принадлежит также ряд литературно-критических очерков о творчестве писателей-евреев, в том числе статья о Фруге, которой он дал красноречивое название – «Певец гонимого народа».
После посещения в 1881 г. Палестины, где Мордовцев встретился с бежавшими от погромов евреями, он в ряде рассказов и путевых очерков («Грустные воспоминания», «Наши пирамиды», «Поездка в Иерусалим. Наброски дорожных впечатлений») обращался с призывами вернуть Палестину евреям.