Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 2.10.
С. М. Степняк-Кравчинский (1851-1895) – писатель-народник, постоянно тяготевший к революционной тематике, к созданию образов борцов за свободу. Он перевел на русский язык роман Р. Джованьоли «Спартак», а наиболее известный его роман «Андрей Кожухов» натолкнул Э. Войнич, с которой его связывали дружеские отношения, на создание ее знаменитого романа «Овод».
Заметное место в «Андрее Кожухове» занимает друг и соратник главного героя – Давид. Хотя Давид – еврей-революционер, он не соответствует распространенным представлениям ни о евреях, ни о революционерах, и его необычность показана автором очень выпукло. Когда мы впервые знакомимся с ним, он предстает нам в восприятии другого еврея, шинкаря по прозвищу «Рыжий Шмуль», который помогает ему контрабандно переправлять через границу людей и книги.
Шмуль имел возможность хорошо изучить своего клиента и ценит его достоинства, хотя и считает «скрягой»: «Человек он, конечно, хороший, ума палата, настоящая еврейская голова, которая везде сделала бы честь своей нации. Он, вероятно, был бы генералом или чем-то в этом роде у “гоев“; молодец хоть куда и знает, где раки зимуют. Он, наверное, пойдет в гору, и честному контрабандисту можно на него положиться. Он умеет держать язык за зубами и никогда не обманет, но зато торгуется за каждый грош, как цыган на конской ярмарке».
Между тем присматриваясь к действиям и рассуждениям Давида, мы убеждаемся, что его «скупость» – вовсе не то качество, которое обывательское сознание привыкло приписывать евреям. В его основе лежит трезвый расчет и правильный анализ психологии тех, с кем ему доводится иметь дело. Узнав, что Шмуль, выполняя его поручение, кому-то переплатил, Давид говорит, что тот сделал это совершенно напрасно.
« – Почему напрасно? Разве мне не следовало угодить вам?
– Не в том дело. Нужно держаться установленных цен. Это торговое правило. Чем больше вы дадите, тем больше с вас будут требовать. Помните это, друг мой, и держитесь своих цен. Это правило». Когда Шмуль пытается его убедить, что был, дескать, вынужден к уступке, Давид понимает, что его собеседник клонит к тому, чтобы и его самого вынудить к уступке и опережает самую такую попытку.
« – Умный человек должен уметь убедить их, – невозмутимо ответил Давид. – Представьте себе, – прибавил он с веселым выражением своих больших глаз, – что вы попросили бы у меня прибавки к условленной цене. Я не говорю, что вы это сделали бы. Но предположим это на минуту. Я бы только ответил вам, что рыба ищет, где глубже, а покупатель – где дешевле. В делах нужно соблюдать выгоду. Граница велика, а солдат много. Если человек не держится условленной цены, зачем вам держаться за человека? Не правда ли?
Давид добродушно улыбнулся и стал набивать свою короткую деревянную трубку.
Он, конечно, сейчас догадался, к чему Шмуль ведет разговор, и твердо решил не уступать. Расчетливость в трате революционных денег он считал священным долгом для члена партии. Но он не имел обыкновения обходиться сурово с людьми, если не было в этом необходимости».
Но самые важные слова Давид говорит в другом разговоре – с Андреем Кожуховым. Когда Андрей сказал, что у них «различные пристрастия. Мы сильно привязаны к нашему народу, а ты нет», «Давид не сразу ответил. Слова Андрея затронули в нем больное место.
– Да, я не привязан к вашему народу, сказал он, наконец, медленным, грустным голосом. – Да и как бы я мог привязаться к нему? Я могу жалеть ваших крестьян за их страдание, все равно как жалел бы вообще всякое угнетенное существо, но они не близки моему сердцу <…> Но я знаю ваших товарищей и люблю их даже больше, чем мой собственный народ. Я присоединился к ним, люблю их как братьев, и это единственная связь, соединяющая меня с вашей страной. Как только мы покончим с царским деспотизмом, я уеду навсегда и поселюсь где-нибудь в Германии».
Он соглашается, что «мы, евреи, чужие среди всех наций», но его «еврейскость» ему дорога. «Мы, евреи, любим свой народ, – говорит он, – это все, что у нас осталось на земле <…> За что же мне любить ваших крестьян, когда они ненавидят мой народ и варварски поступают с ним? Завтра они, может быть, разгромят дом моего отца, честного рабочего, как они громили тысячи других работающих в поте лица евреев. Я могу жалеть ваших крестьян за их страдания, все равно как бы жалел абиссинских или малайских рабов, но они не близки моему сердцу, и я не могу разделять ваших мечтаний и нелепого преклонения перед народом…». И в еврейской гостинице, в которой он постоянно останавливался, приезжая в Дубровник, он чувствовал себя как дома.