Моя мама Елена Васильевна Горшунова, в девичестве Виноградова, умерла 24 февраля 2015 года, немного не дожив до своего 85-летия. Последние месяцы, уже после перелома шейки бедра и операции, она, вернувшись из больницы, всё спрашивала: "Когда меня выпишут?" И ещё говорила: "Я хочу домой, домой..." - "Ты дома, мама", - успокаивала я её. Она смотрела недоверчиво, но умолкала. А то вдруг начинала плакать по своим родителям: "Они умерли, умерли, мои мать и отец... Мне так не хватает матери..." Плакала так, как будто это произошло вчера. (Анна Георгиевна и Василий Тимофеевич Виноградовы скончались на рубеже 1960-х -1970-х.)
В последнее время, когда маму спрашивали, какой нынче год, она неизменно отвечала: 1994-й. Но при этом с увлечением целыми днями смотрела телеканал "РБК", аналитически ругаясь и негодуя.
За несколько дней до смерти сказала – не мне, меня не было – сиделке: "А давай поиграем в карты". Сиделка не поняла, но очень удивилась и даже позвонила мне в смятении. Дело в том, что когда-то, очень, очень давно, мы с мамой любили играть в «зеваку». Мы полусидели-полулежали на софе, накрытой бордовым ковром, а третьим игроком была наша любимая кошка, она время от времени ловила карту лапкой – мол, хозяйки, не зевайте. А крупный снег за окном всё падал и падал, и сгущались сумерки…
А совсем недавно, на масленицу, мама попросила «этих… как их…» – я посоветовала не волноваться и спокойно описать «этих» другим словом, раз это слово забылось. «Ведь ты же точно знаешь, чего хочешь». Она благодарно посмотрела на меня и сказала: «Ну… выпеканцев». Разумеется. Выпеканцы. Звучит гораздо точнее, чем обыденное «блины». И я вдруг подумала: а ведь моя легкость в придумывании неологизмов – не от неё ли? Не от мамы?
В детстве я просила её почитать мне «на разные голоса». Боже, какой смешной у неё получался Буратино! А какая дивная своенравная тряпичная кукла Эмилия из «Ордена Жёлтого Дятла» Монтейру Лобату! И все остальные персонажи – не счесть. Маме явно надо было идти в актрисы. А она пошла в Иняз. А ещё мама прекрасно танцевала – но научить меня, левшу неуклюжую, так и не смогла. Зато английским с первых лет со мной занималась. Одно из самых ранних моих воспоминаний: мама читает мне на ночь: «Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary…» - и тут же переводит «Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий…» - «А дальше, мама?» - «А дальше страшно, тебе не надо». – «А что страшно?» – «Там был стук». – «А кто стучал?» - «Неизвестно. Никто. Вот это-то и страшно». Чуть позже она пересказывала мне фантастический рассказ из прочитанного в британском посольстве журнала на английском. Человек утром выходит из дома, а на улицах никого нет. Вообще. Дома стоят, трамвай стоит, а людей нет. Никого и нигде. «А дальше что, мама?» – «Ну, и он пошел по улице». – «И что, что дальше?» – «А ничего. Всё. Это он попал в какой-то другой мир, параллельный. Такой же, как наш, только без людей». Помню, в пять лет эта идея меня очень поразила.
А в девятом классе мама принесла мне черновой перевод книги Алана Уотса «Путь дзэн», сделанный кем-то из её учеников (она тогда преподавала на курсах иностранных языков Мосгороно). И эта книга, эти грязноватые, помятые машинописные листочки навсегда изменили мою жизнь. Мама и не подозревала, ЧТО она мне подсунула.
У неё было оксфордское произношение. Англичане, которых я приводила домой, радовались, как дети, разговаривая с ней. И американцы тоже. Иногда она помогала мне с художественным переводом – в последний раз это было в 2010 году со стихотворением о богине Кали из книги Дэвида Вонсбро «В пещере снов моих».
Лет двадцать назад я написала о ней стихотворение «Портрет во времени», и оно ей понравилось. К глубокому моему удивлению.
В Бога мама не верила, была некрещёной. Но всё же принимала наличие некоей высшей силы – неважно, как её называть. В день смерти я была рядом с ней, держала за руку. До конца. И успела её попросить: «Мама, ну, ладно, не обязательно верить в Христа и так далее. Давай так: я буду говорить молитву, самую-самую коротенькую, а ты просто за мной повторяй, только вдумчиво. Можешь не вслух даже повторять, про себя». Ей уже трудно было говорить. Но, по-моему, она, хоть и беззвучно, всё же сумела сказать: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня, грешную».
Мама, я очень хочу поиграть с тобой в карты. Мама, прости меня.
написано на 9 дней
P. S. Это очень редкое фото. Начала семидесятых. Редкое потому, что мама на нём счастливая.