Я стану белой вечностью,
Я стану синей плесенью.
Кривой и скользкой лестницей
Изгибы сердца бесятся.
Вы можете повеситься
На дверце у окна.
Я вовсе не замечу вас.
Как сотни мух до этого
Топились в моем чае,
В моей прихожей вешались.
Тогда на панихиду
собрался целый рой.
Теперь же все расставлено для вас,
Здесь рис и шоколад,
столы и стулья те же.
По правде говоря,
Тогда никто не плакал,
Не плачет и сейчас.
То был бессмысленный
и самый долгий в моей жизни
Час.
Я стану вашим облаком,
Немым путеводителем.
И лучшей жизни не придумать
Для вечно-мертвых нас.
Как грустно и как весело
Струиться снежным месивом.
Как трудно после жизни здесь
Застыть в прозрачной вечности.
Когда-нибудь
Я думаю
От счастья все повесимся,
И беспрестанно от восторга
Продолжим умирать.
Мы столько раз
синицей падали на землю.
Но так и не сумели
Как журавли над миром мы
Взлетать.
Сегодня не унять прибоя,
Пока луна-изменница по звездным кабакам.
Я белой пеной
на пепельное солнце вою.
Теперь все это не со Мною.
Теперь все гости по домам.
Разбит, повержен и взять в плен
Мой нежный утренний туман.
И кроме шуток
все смешно.
Я захожу. Порог.
Чуть дальше.
Подвешенные к люстрам люди.
Все те же люди.
Их смерть укрыла ото всех
высокой башней.
А почему они висят?
жизнь – это сладкое страданье.
Часы спешат.
Мертвенно стрелки вторят в лад.
На голову мне небо упадет.
Конец скупого мирозданья.
И что бы вы ни говорили,
Все это вряд-ли доживет
Хотя бы до конца июля.
И если вдруг,
нам мухам дети все пообрывают крылья,
И если не спасет уже
Живящая на дне бутылки буря.
Не бойтесь, мухи,
У меня на всех останется
одна-единственная
Пуля.