Мой праведный друг!
Я стал мизантропом, случилось…
О, если б ты знал, как я их когда-то любил!
Я голой рукою удерживал в небе Светило,
И с чистой душой
этим душам заблудшим светил.
Я им все прощал, как прощают нашкодившим детям,
И лбы целовал, когда засыпали они.
Так длись века и вот, я, однажды, заметил,
Как свет превратился в пожарищ кровавых огни.
Мне страшно дружище: они пожирают друг друга!
Мне виден гигантского зверя пещерный оскал.
На вздыбленной шерсти, в глазах, и на мышцах упругих,
Я долго, поверь, след света дневного искал.
И не находил, он угас,
он исчез под чадрою
Из зависти, лжи, из желанья пожрать и поспать.
Они изолгали любовь сексуальной игрою
И жажда наживы, теперь означает мечтать!
Мне больно смотреть в этот мир… Это умерло слово,
Как умерло все, чем я, трепетно так, дорожил.
Они все уйдут, не узнавши, что мира основа,
Соткана Богом из тысячи ангельских жил.
Поэтому, утром, печальным малиновым звоном,
Звучит повсеместно, надмирно, отеческий стон.
Они не услышат, укрывшись в колодце бездонном…,
Они не узнают, какой потерпели урон.
За чавканьем и
за удобоваримой свободой
Они схоронились, от Бога, от слез, от любви…
За миром людей, вдруг увидел я - скопище сброда…
И больше, прости, я его не считаю своим.