Штирлиц, как никогда, разволновался, ведь уже неделю от радистки Кэт, уехавшей на встречу с Плейшнером, не было никаких известий. Он был в ней уверен как в себе, они только что вернулись из умопомрачительной поездки на Средиземное море. Впрочем, теперь он не уверен, что это было на море, ведь они все дни тогда вообще не выходили никуда, по дороге тогда он спал, а шофером был Мюллер. И вот, теперь он вынужден сам приехать в Берн. Подойдя к дому с конспиративной квартирой, закурил, хоть бросил, презирая себя, что нервничает, как мальчишка, и пока спичка еще не догорела, бросил искрометный взгляд на окно. Это провал! - пронеслось в его мозгу, - На окне нет горшочка с цветами! Все не так как в фильме! Его стали терзать смутные сомнения. Нет он все же никогда ей не верил. И только подумав об этом, каким-то шестым чувством, ощутил за спиной чье-то присутствие. Рука неуверенно потянулась к кобуре, как-бы понимая всю безнадежность этого действия. Что-то мягко ткнулось в его согнутую ладошку, прижатую к кобуре и его шею обожгло тихое, но едкое дыхание. Простояв несколько секунд в оцепенении, как учили в школе гестапо, чтобы дать нападающему время одуматься, помолиться, Штирлиц резко обернулся. За спиной никого не оказалось, лишь голуби что-то выклевывали из нагретой солнцем мостовой. Придя в себя в автомобиле, он разжал ладонь. Оттуда выпал свернутый трубочкой листок бумаги:
ЩЕКОЛДА
Мне.
Приоткрылись воздушные двери,
Только мне открываешься ты.
За щеколдой, на съёмной квартире,
Умирают от жажды цветы.
Где,
Нам труднее всего расставаться,
И где дышится до хрипоты,
Бесконечно могу признаваться
В том, в чём мне открываешься ты.
Всё,
Слепи'т заходящее солнце,
Освещая глаза и лицо,
Пробиваясь сквозь шторы оконца,
Зажигая тобою стекло.
Всё,
Я вокруг уже больше не вижу,
Я лишь чувствую, рядом есть ты
И я снова себя ненавижу
От того, что скрываемся мы.
Мне,
В темноте всплески белого света,
Это мне улыбаешься ты,
На бумаге не будет ответа,
Шелестят нам пустые листы.
Где,
Нет имени, нету и места,
Там где времени тоже ведь нет,
Где могла расписаться невеста,
Где жених мог скрепить свой обет.
Плед,
Им согрейся, и мягко укройся,
Об упущенном не говори,
Никого, ничего ты не бойся,
В этом мире единственна ты.
Вслед,
Закрылись воздушные двери,
Всё пройдёт, улыбаешься ты,
За щеколдой на съёмной квартире,
Оживают в горшочке цветы.
Штирлиц глубоко вздохнул. Теперь все сходится: "МНЕ - ГДЕ ВСЁ-ВСЁ, МНЕ - ГДЕ ПЛЕД ВСЛЕД. Оживают в горшочке цветы". Его глаза увлажнились. Ой да Плейшнер, ой да умница! А ведь реально брат! И о провале предупредил и агента раскрыл, для себя, и о себе не забыл. Ведь он уже на море. Теперь ему все стало ясно, почему, когда он сам уезжал с ней море, за рулем был Мюллер. Он устало уткнулся лицом в руль, ведь у него было ровно десять минут на сон в эти сутки. И теперь осталось только восемь. Шифровка для Центра выпала из ладони на помятый автомобильный коврик.
1.07.2015