Что может заставить человека, который не брал пера в руки уже как пол года, вскочить среди ночи, взять дневник и просто начать писать, писать без остановки, смело, не задумываясь о почерке, правописании и о красоте слова? Словно изможденному нищему кинули корку хлеба, и он жадно её поймав, тут же стал есть, заглатывая огромными кусками. Что могло так подтолкнуть нерешительного человека, уже как пол года ждущего чуда, наконец, просто вскочить, и вместо привычных карандаша и стерки, коими раннее аккуратно, осторожно выводилась каждая буква, смелым движением провести по чистому, нетронутому листу любимого дневника, размашистым почерком, грязными, одноразовыми синими чернилами, необдуманные, вырывающиеся из глубины сознания, как чей-то немой крик, слова?
В полумраке, при свете камина, в тот час, когда во всем городе не спал лишь один человек, писались заветные строки, которые может быть, потом станут легендой и будут передаваться из уст в уста, а может быть канут в неизвестность, как тысячи безмолвных мыслей, порванных, беспощадно сожженных, своими создателями на следующий же день.
Высоко в 10км от земли столкнулись две грозовые тучи, и гигантский электрический разряд на несколько секунд сорвал занавес темной сентябрьской ночи. Окружающий воздух мгновенно нагрелся и через 20 секунд в комнату с камином прорвался оглушительный гул. Молния вновь ударила в окно, отразилась в глазах творца, как в двух зеркалах, словно передавая им всю свою силу, чтобы они засверкали, оставляя в воздухе ослепительную полосу, как от быстро вырвавшегося лезвия из ножен в полумраке.
Грянул дождь и тысячи кинжалов ежесекундно вонзались в стены, крышу, окна, стремясь пронзить, достать до самого сердца, до самой души.
Широко раскрытые, искрящиеся глаза в бешеном ритме перебегали от строчки к строчке, словно боясь упустить чего-то, не успеть записать то, что следует записать именно в эту минуту. Глаза разбегаются, теряясь в паутине мыслей и кажется, что вот-вот кто-то вырвет художника из тесной, уютной каморки. Осенний холод и тьма ворвутся в комнату и заберут, поглотят эти глаза навсегда, и строки так и не будут дописаны..
Но камин еще хранит тепло, не позволяя осенней сырости просочиться сквозь широкие щели оконных рам.