Сверкал он ярко по нисходящей траектории
Скорость переходила в вакуума прозрения силу
Ничто не предвещала возможности агонии
Но только жало триумфом имперского Рима
Не хотел он просто власти тупую махину
Желалось ужаснуть суть коренья человека
Художник, создавший ответность мрачность—картину
Боялся скукожности бого-горения-ответа
Сомнения мастера по лабиринту волхвили
Оттуда пришло ощущение сече-безумия
Шептало оно сюжеты скифскости были
Вгоняло в чернуху горя игрения раздумья
Ритм творчества давил плена Мальмстремом
Забирал нестандартности крутящий хмель
В голове становилось все комовым домом
Превращаясь в стандартности клейный кисель
Глаза навеки смертью бога закрывая,
Он напоследок, с грустью бега прошептал:
«Увы, мое творение духа -- вольчья стая
Теперь имеет в мире редкостный вокал"
Мои уроки стали негодяев школой
В которой люциферство – царь-пророк
Забыты и забиты мироздания чудо-зовы
Сегодня ограниченность – жучарь товарищ рок!»
Этот вождь похоронен с кремо-почетом
Провожали его все комаро-мухо-друзья
Говорили о том, как им девственно плохо
Но в душе радости нови кипением выси жила
Кормчий новый пророческим трения басом
Оглушал примитивности слепне-толпы
Раздавал государства чувалы-черте-припасы
Всем, кто любит светления жгуты-бизуны
Скорбный лик из подземно-нервного царства
Видя это, сжижением мысли страдал
Прировидности крылье приблудности неба овчарство
Колесило в космичестви знаком узрения начал!
Примечание
Автор предупрежает читателей, что здесь намеренно смешаны разные поэтические размеры