СИДОРЕНКО ИГОРЬ АНАТОЛЬЕВИЧ
СТИХИ:
1. Я вспоминаю 2 стр.
2. Эпиграммы и пародии 9 стр.
3. В небольшом институтском буфете… 19 с.
4. Лирика 22 стр.
5. Холостяки 27 стр.
6. Стихи 32 стр.
7. Сказка
«Заяц-артист и шакал-индивидуалист» 44 стр.
8. Зрелые стихи 48 стр.
9. Поэма «Письма из Георгиевска». 55 стр.
ЧАСТЬ I Я ВСПОМИНАЮ
* * *
В небольшом городке
У прибрежных камней,
Там где море смеялось и пело,
На седом валуне,
Что всей жизни длинней,
Одиноко девчонка сидела.
Был обычный весенний
Сверкающий день –
Говорливый и радостно звонкий,
Но какой - то тоской
Неприметная тень
Залегла на лице у девчонки.
МЕЧТА
Она не снилась мне и не встречалась,
Не оставляла памятный портрет,
Но почему – то мне всегда казалось,
Что я знаком с ней два десятка лет.
Что знаю я её глаза и мысли,
Её походку, голос и мечты,
И, в облаках, что надо мной повисли,
Я нахожу знакомые черты.
Но кто она? Куда она девалась?
А может быть её на свете нет?..
Она не снилась мне и не встречалась,
Но я знаком с ней два десятка лет.
ДЕВЧОНКА
Ты ещё девчонка в платьице сиреневом –
Тоненькие косы,
Удивлённый взгляд.
Любишь Маяковского, немножечко Есенина,
Задаёшь вопросы
Целый час подряд.
Ты ещё девчонка с худенькими плечиками,
Ты ещё не знаешь
В жизни ничего.
Смотришь, как вонзились сосны в небо свечками,
Тихо ожидая
Счастья своего.
Ты ещё девчонка. Пусть ты не красавица:
Золото веснушек
И курносый нос…
Есть в тебе такое, что всегда мне нравится
У берёз-подружек
В разговорах рос.
***
Я вспоминаю: в десять лет мальчишками
Мечтали о неведомой земле
И, вместе с увлекательными книжками
Ходили в океан в суровой мгле.
Бродили под весенними раскатами
И слушали зловещий скрежет льдин,
А по ночам над голубыми картами
Стояли у штурвалов бригантин.
Я вспоминаю: звёзды, как дукатами
Покрыли бесконечный небосвод,
И капитан над голубыми картами
Находит путь среди безбрежных вод.
Промчалось всё. Мне двадцать с лишним лет.
Известно всё. И всё давно открыто.
И голубых морей бездонный цвет
Изъезжен, как домашнее корыто.
Обидно мне, что в старину не я
Глотал солёный воздух у штурвалов,
Сходил на берег в дальние края
И погибал у новых перевалов.
И вот сейчас, читая о сокровищах
И о пиратах пролетевших дней,
Я вспоминаю карту, как чудовище
С зелёными глазищами морей…
ДЕТСТВО
Это было давно. Но запомнились мне
Эти давние дни на родной стороне:
Голубая река обнимает луга,
А вдали за рекой золотые стога;
Старый сказочный лес – покоритель веков,
Золотистая рожь, синева васильков;
Хороводы цветов на опушках лесных
И преданья далёкой седой старины.
Это было давно, лет пятнадцать назад:
Помню маленький дом и раскидистый сад,
Старый маленький дом – полумрак, тишина…
Где-то там, за рекой, тихо песня слышна.
И наверно тогда, в восемь маленьких лет,
Я почувствовал вдруг, что родился на свет.
И хочу я сейчас, но уже не могу –
Пробежать по лугам, изваляться в снегу,
Затеряться в лесу, встретить ранний рассвет,
Закричать, а потом слышать эхо в ответ…
И хочу я сейчас увидать хоть во сне
Эти дальние дни на родной стороне.
Осенний дождь рассказывает сказки.
Шуршит в слепые окна городов.
В затихших комнатах закрыли дети глазки
И смотрят нити бесконечных снов.
Что снится им? – На берегах пустынных
Пристанища пиратских кораблей.
Обломки храмов и гробниц старинных,
И паруса над чешуёй морей.
Они стоят ночами у штурвалов…
Срывает горькую морскую пену шквал…
Во сне им видеть суждено немало,
Пока во сне – ведь каждый очень мал.
Пока во сне. Но пронесутся годы,
Изрезав карты линиями трасс;
Они пройдут через снега и воды
И, может быть, опустятся на Марс.
Пойдут в тайгу жить в маленьких палатках
И строить города среди снегов…
Ну. а пока лежат в своих кроватках
И смотрят нити бесконечных снов.
ЗДРАВСТВУЙ, ЭТО Я!..
Я помню – в классе, кажется втором
За партой девочку с косичками – шпагатиками,
С глазами – изумлёнными галактиками, -
И удивлённо-приоткрытым ртом…
Я не хотел быть маменькиным умницей,
Напыженно курил листы берёзовые
И важно брови поднимал белёсые,
Когда она встречалась мне на улице;
Воинственно сидел над дряхлыми заборами
И… плакал над штанишками разорванными.
А на занятиях стоял стыдливо-вкопанный,
Скрывая от неё места заштопанные.
Она дразнила голосом пронзительным,
А через миг, с растрёпанными косами,
Засыпанная девочек расспросами,
Тихонько плакала, обидно и простительно…
А вот недавно.… Плакали деревья
В аллеях золотистыми слезинками.
Я шёл по лужам, как корабль над льдинками,
И встретил перед институтской дверью
Вдруг девушку на каблучках-иголочках,
С колечками волос, как золото над клёнами,
И с теми же глазами изумлёнными
Под модной и неимоверно странной чёлочкой.
Мы познакомились. Я ею не был узнанным.
Поговорил. Ушёл, пожав ладошку узенькую.
И… шарфик светленький с бегущими оленями
Мелькнул за бесконечными аллеями.
Пост скриптум:
Вот так и ходят по земле нежданные и жданные,
К чему-то безразличные, к чему-то жадные;
Грустят, смеются в тишине размеренной,
Приходят на свидания уверенно, -
Уходят со свидания растерянно.
Стоят и смотрят у окна вагонного,
Как перегоны мчат за перегонами.
Книжонки теребят под уличными клёнами –
Влюблённые и вовсе не влюблённые.
Идут одни, каким-то сердцем признанные,
Идут одни, каким-то сердцем изгнанные;
Встречаются – расходятся неузнанными…
Ну, а пока сидят в квартирах узниками,
Виски сжимая пальчиками узенькими,
И ждут того, как прямо, не тая,
Под солнечными клёнами осенними,
Под голубыми клёнами весенними
Найдут друг друга. Скажут:
«Здравствуй, это я!..»
ЧАСТЬ II Эпиграммы и пародии
СТЭМОВЦЫ
По вечерам над коридорами
Табачный воздух дик и мглист.
И правит окриками вздорными
Известный стэмовский артист.
Вдали под лестничными клетками
Царит таинственность и мрак –
Студенты пьют вино с кокетками
И курят импортный табак.
И каждый вечер с прибаутками
Отряды юных подлецов
С накрашенными институтками
Шлифуют новое кольцо.
А те, кто более удачливы,
Свершив по институту кросс,
Забились в тайники чердачные,
Целуют девушек взасос.
А в комитете друг единственный
В моей бутылке отражён.
И влагой терпкой и таинственной
Пред выступлением сражён.
А там, у комитетских столиков,
Фигуры мрачные сидят.
И с видом гениев и стоиков
«Их вайн нихт тринкен» - говорят.
И каждый вечер в час назначенный
С громадным носом, в тишине
Девичий стан, ремнями схваченный,
С тоской является ко мне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
С портфелем, жирным от вина,
Дыша походами, туманами,
Он восседает у окна.
И шелестят воспоминаньями
Ресницы молчаливых глаз.
Давно забытыми скитаньями
На полюбившийся Кавказ.
Его манерами закованный,
Смотрю на жизнь, как на туман.
И слышу вдруг вопрос взволнованный:
«Где раздобыть пустой стакан?»
Судьба премьеры мне поручена!
Сейчас всё будет решено!
И в души стэмовцев кипучее
Ворвётся пенное вино!
И очи милые, испитые
В моём качаются мозгу,
И бочки с пивом нераскрытые
Стоят на дальнем берегу.
В моих руках успех покоится!
И дать успех – задача мне!
Пусть комитет не беспокоится –
Я знаю – ИСТИНА В ВИНЕ!!!
ЭПИГРАММЫ И ПАРОДИИ
Маршалковичу С.
Сашенька! Маленьким быть непросто!
А вот высокому жизнь легка!
Мне бы взаймы от твоего роста
Взять хоть бы четверть вершка!..
Любимой–
Хочешь, родная, сейчас выстрелю
Горячим свинцом в горячую грудь?!
Хочешь… листами курсового выстелю
Твой уходящий путь?!!
ШУЛЬГИНА В ТИРАСПОЛЕ
Одна повеса Шульгина,
Она изящна и стройна,
Она – хорошая жена,
И грудь её давно полна
Любовью к чувакам.
Она не верит дуракам,
Её изящная рука
Для них безмерно далека.
Вот так!
Сын Дикиса давно во сне
Мечтал о пламенной жене.
И вдруг явилась Света
В изящнейших штиблетах.
- Эй, Светочка! Гони любовь!
В моей груди бушует кровь,
Горит огонь в моей груди –
О, Света, к Дикису приди!
Пусть длинный я, и ты длинна,
И мне давно нужна жена,
А ты изящна и стройна,
О, Света, ты моя! Одна!
Я часто вижу по ночам
Изящный профиль – здесь и там –
Тухлю на длинном каблуке.
И с сумкой модною в руке
Гуляешь ты по улицам,
И все тобой любуются.
Не знаю, смею ль думать я,
Что скоро будешь ты моя.
Твоя одежда модная,
Карманы превосходные.
А я работаю в КБ,
Тебя хочу забрать себе,
Изящная Светлана.
Но ленточка на умном лбе
И ёмкостью карманов
В моей душе внушают страх.
Ах, Светочка! Светлана! Ах!
- Уйди презренный из КБ!
Я не хочу идти к тебе.
В тебе широкие штаны,
А мне такие не нужны.
В тебе фигура не стройна,
А мне такая не нужна.
А я поеду в Краснодар
И в группе совершу удар:
И красной лентою во лбе
Всех чуваков сберу себе.
Ударю стройною ногой,
Налью вина и крикну: «Гой!»
И будут хором чуваки
Просить моей младой руки!..
БАКУНИН В ТУРПОХОДЕ
Да, Бакунин молодец!
У него большой отец.
Должность папы – генерал.
Он Олега не пускал
На природу в турпоходы.
Говорил, что в эти годы
Рано падать вниз по кручам,
Пусть науки лучше учит,
Пусть диплом приобретёт,
А потом уж – в турпоход.
Входит Алик в институт –
Вовка мелкий тут как тут.
Произносит Вовка мелкий:
«Хватит дома над тарелкой
На бифштексы пялить взоры.
Маханём-ка лучше в горы:
По тропинкам прошвырнёмся,
С кручи каменной сорвёмся,
Воду выпьем из озёр…»
Ах, да Вовка – фантазёр!
Алик долго колебался,
Алик молча улыбался.
И спокойно отвечает:
«Папа в горы не пускает».
Я не буду ноги мучать,
Я пойду по Красной лучше –
Выскребу свои карманы,
Прошвырнусь по ресторанам,
Выпью пива дюжин пять,
А на горы наплевать!
День проходит, два проходит,
Алик в комитет заходит.
И к нему без лишних слов
Обратился Крикунов:
«Слушай, Алик, завтра май,
Ты туристов собирай,
Захватите три корзины –
Побежите в магазины,
Там купите то, что надо.
Завтра утром у ограды
Соберёмся в турпоход.
Вот уже который год
Собираются туристы:
Потихоньку утром мглистым
Отвезёт нас транспорт скорый
За осточертевший город;
На лесной полянке гладкой
Мы поставим турпалатки,
Разожжём ночной костёр…»
Ах, да Миша – фантазёр!.
Стефаненко и его любовь.
Драма в одном действии с балетом. Два убийства
за десять минут. Выпито 200 граммов яда!
Занавес поднимается:
Лесная поляна на берегу болота. Квакают лягушки.
Лимонная заря лежит на поникших берёзах.
По поляне гуляет козёл. Издали слышны крики.
Козёл прислушивается, произносит короткую речь и прячется в зарослях малины.
КОЗЁЛ: (прислушиваясь и дёргая ушами)
- Опять Стефаненко Володька
Резвится на тёмных болотах!
Чучилину Люду ласкает
И глушит столичную водку
Средь зарослей тёмных малины.
Он страстен, горяч словно дьявол,
Она же стройна, как берёза…
И льются горючие слёзы
С разросшихся веток малины.
Свидетелей Вовка не любит,
Пойду я и спрячусь в малину!
(Козёл уходит. На болото выбегает Чучулина.
Она танцует танец влюблённой цапли и поёт).
ЧУЧУЛИНА:
Ах, где мой красавец Володя!
Я жду его долгие ночи.
Неужто кудрявый Володя
Меня поласкать не захочет?
Станцую я страстное танго,
Его подожду под малиной.
И, если ко мне не придёт он,
Я выпью цианистый калий…
(Танцует танго. Володи нет).
Он мне изменил. Я несчастна.
Я белого света не вижу.
Так пусть же он всё же узнает,
Что я его крепко любила.
Прощай, кучерявый Володя!
Я выпью цианистый калий.
(Пьёт калий. Умирает в тишине…
Выходит козёл).
КОЗЁЛ:
Я вижу ещё одну жертву
Несчастной любви и страданий…
Но кто это мчится болотом?!
Неужто кудрявый Володя?!
О, Боже! Какое несчастье.
Пойду я и спрячусь в малину…
(Вбегает Володя. В петлице у него роза).
СТЕФАНЕНКО:
О, где моя стройная Люда!
Я алую розу принёс ей.
(Замечает её).
Но что это? Боже! Что это?
И пахнет цианистый калий…
Неужто она порешила,
Что я не люблю её крепко.
О, горе! Где нож мой булатный,
Я с жизнью покончу своею.
(Достаёт нож).
Прощай, дорогая Людмила,
Прощай, моя стройная Люда.
Мы встретимся скоро с тобой
В загробном и сладостном царстве.
(Вонзает нож в сердце и умирает.
Выходит козёл)
КОЗЁЛ:
Несчастные, бедные люди!
О, как они крепко любили!
Зачем вы, родные, забыли,
Что вовремя надо к любимой
Всегда на свиданье являться!
(Козёл плачет и уходит в малину).
ЧАСТЬ III
* * *
Мы дружили вдвоём,
Речь вели обо всём,
Что бывало и будет на свете.
Вместе шли мы домой.
И сидели порой
В небольшом институтском буфете.
Говорили здесь мы
О метелях зимы,
О весне, о далёкой планете,
О глазах голубых
Однокурсниц своих –
В небольшом институтском буфете.
Помню я новый Год:
В серебре небосвод…
И письмо в светло-синем конверте.
Ты сказал: «От родных…»
Прочитал и притих…
И ушёл, ничего не ответив…
Ты ушёл, не сказал,
Как уходит роса
От весеннего дня на рассвете.
Ты ушёл, не сказал…
Я сидел и молчал
В небольшом институтском буфете.
Пижоны
Что ж вы ходите по городу
Одинокие и гордые,
И упорные и грозные,
И комически серьёзные?
И, изрезанные фарами,
Насмехаетесь над парами…
А потом. В затихшей комнате,
По ночам подушки комкаете
И, в полосках света лунного,
Непонятного и глупого,
Вы во сне идёте парами
То бульварами, то парками
И смеётесь над упорными:
«Что ж вы ходите по городу,
Одинокие и гордые?»
* * *
«Прощайте, - сказала ты тихим голосом, -
Уйдём от лирических отступлений…»
Я медленно гладил волнистые волосы
Дрожащими пальцами в сильном волнении.
«Не верится! – Крикнуть хотелось, - не верится!
Я знаю, ведь ты пошутить решила…»
И рвётся в мельчайшие брызги сердце,
Разбитое страшной неведомой силой.
… Пойти по планете, осколками сердца
Швыряясь в объятья страданий,
Врываясь в любую открытую дверцу
Любовью разрушенных зданий?..
Пойти, вспоминая ненужное прошлое,
Храня равнодушье в горячей крови?..
Нет! Прокляты будьте, которые пошлое
Приносят в великое чувство любви!
* * *
Может быть и я имею свойство
Забывать, каким я раньше был,
И, храня железное спокойствие,
Сообщить, что я вас разлюбил.
Может сердце не забьётся больно,
Позабудет радость встреч, тревог,
Обойдёт тропинкою окольной
Перекрёсток наших двух дорог…
Нет! Мне кажется, не так-то просто
Позабыть о прошлом и уйти.
Верю, что дойду до перекрёстка
По любому трудному пути.
ЧАСТЬ IV ЛИРИКА
Мне б хотелось дойти до истоков веков,
До крупинок родного, земного.
И по тропам зверей, по дорогам дедов
Всё пройти и увидеть всё снова.
Два сонета
1.
Мы часто задаёмся целью
Забыть о прошлом навсегда, -
Забиться в комнату, как в келью,
Забросить всё. Всё – ерунда!
Но прошлое к тебе приходит,
Воспоминанья сердце сводят
То звонкой песней озорной,
То в белом саване – тоской;
То мыслью сонной, бесконечной,
То шквалом позабытых дней
Ушедшей юности своей,
То лаской трепетной и вечной.
И всё припомнишь ты один
От детства до своих седин.
2.
Умытое в вечерних росах,
Я вижу детство. Как во сне
Село простёрло на откосах
Седое небо в тишине.
Река широкой лентой вьётся,
Расправив крылья, ветер бьётся
Среди раскидистых дубрав, -
В окно влетает запах трав
Давно некошеных лугов.
А за рекою, на просторах,
Как корабли в ночных дозорах –
Громады золотых стогов.
Закаты в тёмно-красных красках
И колдуны в народных сказках…
* * *
Снег ложится на поля тонкой пеленою.
Нарядились тополя шапкой ледяною.
Стынет синяя река в берегах угрюмых,
Бесконечно далека осень в тихих думах.
Впереди и позади вся в зиме дорога.
Подожди, не приходи! Подожди немного.
Снова будет шелест вьюг
В тёмных шубах сосен.
Ну. а я хочу, мой друг,
Вновь увидеть осень.
Плещут в окна тополя золотой волною…
Снег ложится на поля белой пеленою.
Зима (отрывок)
Январь. Чуть сказочно и нежно
Мороз разрисовал узор.
В саду застыл в убранстве снежном
Деревьев молчаливый взор.
В бусинках льда на ветках ивы,
В коронах белоснежных туч
Сверкает солнечный игривый
Вечерний странствующий луч.
Алеет на волнах сугробов.
Вдруг исчезает… снова там.
И в комнаты влетает. Чтобы
Пройтись по тёмным уголкам…
Зима у нас непостоянна.
Ещё апрель совсем далёк.
Вдруг ночью налетит нежданно
Весенний тёплый ветерок.
Пройдёт среди садов белёных,
Смахнёт сверкающий наряд.
И грусть деревьев оголённых
В саду находит утром взгляд…
* * *
Тихо речка журчит и роса, как слёзы,
Заиграла в ночи на ветвях берёзы.
В тихом свете свечи засверкали грозы,
А сердечко стучит о девичьих грёзах.
Лунный свет, словно снег на дороги ляжет,
Кто тебе обо мне в тишине расскажет?
Я стою, как во сне, ночь крылами машет.
Кто тебе о весне в тишине расскажет?
Или ветра волна, или росы-слёзы…
Шелестит тишина в серебре берёзы…
Где-то песня слышна, увядают розы.
Пролетели – весна и девичьи грёзы.
* * *
Лёгкие серебряные капельки
Утром опустились на цветы…
Лёгкие серебряные капельки –
Светлые, красивые, как ты.
И какой волшебник вас придумывал,
И какой ваятель создавал?..
Вдруг неосторожно ветром дунуло –
Он на землю капельки сорвал.
И они последним светом бросились
В омут неба ярко-голубой –
Радужные капельные россыпи
Умирали под густой травой.
И хотелось мне кричать и требовать!..
Безучастно плыли облака…
Я хочу, чтоб ты была мне капелькой,
Только не на миг, а на века!
ЧАСТЬ V Холостяки
Холостяки
Как-то странно, мой друг.
Или мы постарели настолько…
Поженили друзей и отдали кому-то подруг.
И на свадьбах роскошных
смакуем старинное «горько»,
Запивая вином.
Как-то странно и стыдно, мой друг.
И усевшись в такси
проспиртованным дрябленьким телом,
Молча мчимся домой.
В голове, как всегда, чепуха.
И смеёмся над тем,
как невеста, краснея, несмело
Под неистовый крик целовала в щеку жениха.
В нашей комнате мрак.
Надоевшая узкая койка.
Утром будит будильника нервный,
навязчивый звук…
Как-то странно, мой друг,
или мы поглупели настолько –
поженили друзей и отдали кому-то подруг.
* * *
Ночь вползает в квадраты окон,
Ломит голову пустотой…
Почему нет сейчас вас около,
Удивительной и простой?
Может быть на другом полушарии,
Оборвав нашей дружбы нить,
Ваши тёплые очи карие
Будет кто-то другой любить.
И вы сами забудете прошлое –
Сотни губ за десяток лет…
Где же вы, дорогая, хорошая,
Почему вас со мною нет?!
* * *
Тебе всё равно, что в комок я слипся,
Что слился со звоном пивных кружек!
Хочешь, повисну дешёвенькой клипсой
В одном из овалов твоих ушек?!
Тебе не верится, что сердце – извёсткой,
Что губы мои женских губ не знали!
Хочешь, я стану стеклянной блёсткой
В прозрачных складках твоей вуали?!
Ты ведь не знаешь, что к твоему шагу
Готов, как младенец к соску прильнуть!
Хочешь, последним криком лягу
На твой уходящий спокойно путь?!
… Пропою о себе вам сонет –
Грустно до боли. –
Жил на земле Сидоренко – поэт
И алкоголик.
Он и поныне живёт и живёт
Радостно очень,
Он и поныне горючее пьёт –
Пьёт между прочим.
Пьёт, чтоб залить свою злую беду –
Пьёт не напьётся…
Пьёт за счастливую чью-то звезду,
Пьёт и смеётся.
Глухая ночь. Смеётся звёздный хор.
И я иду домой скотиной пьяный.
Да иногда присяду под забор
И подышу предутренним туманом…
Наливай бокал полнее,
Наливай!
Песню звонкую дружнее
Запевай!
Вот бокал пошёл по кругу –
Отпивай!
Синеокую подругу
Обнимай!
Обнимай, как землю ночью
Тишина…
Что грустишь? Иль нету мочи
Пить вина?..
Пусть её глаза смеются
Про любовь.
Волны чувства в сердце рвутся
Вновь и вновь. –
Загляни в глаза смелее, -
Поцелуй.
Что на свете есть сильнее
Винных струй?!
ЧАСТЬ VI Стихи
Триптих
* 1 *
Осень за стёклами окон намокла,
Город путав руками дождей.
Молча смотрю я в оконные стёкла,
Словно в пучину умчавшихся дней.
Ветер уселся на крыльях у клёнов,
Крыльями бьётся в объятьях ветвей,
Плачет на мокрые спины влюблённых,
Плачет о прошлой свободе своей.
Ветер! Соратник и друг мой безликий!
Где твоя сила и воля твоя?
Раньше, как демон, всевластный, великий,
Нынче бессилен и низок, как я.
* 2 *
Помните, шёл за вами, словно
Пёс за куском хлеба.
Шёл и кричал безмолвно
В небо,
Словно в чернильную лужу,
Изъезженную звёздами-лодками.
Ветер орал простужено
Глотками.
Помните жёлтые слёзы осени
В парках на лицах клёнов.
Вы проходили, бросили
Взгляд отдалённый.
* 3 *
Мысли
повисли
паутиной
длинной
в комнате.
Помните,
В окна смеялась луна
Жёлтой холодной пастью.
В стёкла врывалась волна
Колкой свободой счастья.
Помните,
В комнате
У окна руки целовал,
Исковеркан и скомкан,
Вам, незнакомке.
В серой холодной комнате.
Конечно, помните!
* * *
Ты не думай, что я не люблю. Даже рук
Я твоих никогда позабыть не смогу.
Просто песня моя, мой единственный друг
Отшумела в дождях и в глубоком снегу.
Вот такую, как ты я уже полюбил.
Она точно такая – простая, как ты.
Вот такой же, как ты я уже приносил
Нашей давней любви голубые цветы.
И безмолвно синеет ушедшая даль,
А в грядущую даль я вступить не готов.
Пусть о ней мне напомнит затихший рояль,
И - из песен простых простота твоих слов.
* * *
Влюбляться и любить для нас уже не новшество.
Мы все любили, да и нас любило множество. –
Любили долго и по-настоящему,
Любили коротко минутами неряшливыми
Девчонок, от признания немеющих…
Нам даже нравились замужние, стареющие…
Одетых простенько и разодетых праздно.
Их трудно вспомнить – они все разные.
… Не надо слов и театральных жестов!
Не надо слёз – они сейчас не в моде.
Я ухожу от щебетаний женских
И от дыханья женского на морде.
Письма
Как грустно находить давно полученные письма
Среди страниц истрепанных романов.
Вот в этом был ты бесконечно высмеян,
А в этом был любимым и желанным.
Как много говорят давно забытые слова
О тех, кто был и кто остался другом.
Вот перед этим ты безмерно виноват,
А с этим песни пел на всю округу.
И многое сейчас уже не сможешь ты вернуть,
Как не вернуть зимой безумный хохот лета…
Как грустно иногда найти и в тишине взглянуть
На строки в распечатанных конвертах.
* * *
И грустно и смешно: копаешься в старье!
И от знакомых писем пахнет гнилью.
И хочется рвануть по всей стране.
Чтоб жизнь вертелась бешенной кадрилью.
Чтоб было всё – вода, огонь… И я
Верчусь. Но здесь – без пользы и без дела.
И хочется, чтоб жуткая агония
Рванулась в коченеющее тело…
Потом прийти домой, похорошев,
Снять сапоги, покрывшиеся пылью…
И грустно, и смешно – копаешься в душе,
И от старинных писем пахнет гнилью.
Хиромантия
Запутавшись в лапах сердечных сомнений,
Поверив в судьбу и в безжалостный рок,
Студенты из КИППа – моё поколение –
Идут принимать от гадалок урок.
Пустые глаза. И дрожащие пальцы
Сжимают измятый коричневый рубль.
Какое несчастье на плечи им свалится
Хотят они знать и – срывается с губ:
«Хиромантия…»
Мне стыдно подумать – моё поколение –
Забыв нашу жизнь, что бушует вокруг,
Судьбу узнаёт и… стоит на коленях…
Судьбу – на ладонях изношенных рук.
Им двадцать всего, но они позабыли,
Что мир в эти годы безумно богат.
Судьбу узнают из покрывшихся пылью,
Изъеденных гнилью, истрёпанных карт.
Беззубая бабка прошмакает в рвении
И всё над тобой. Как над гробом споёт…
Мне стыдно подумать – моё поколение! –
Мне стыдно сказать и представить – «моё…»
* * *
Я его встречал на улице
С чёрной сумкою не раз.
Теплота тихонько хмурится
В глубине спокойных глаз.
Седина, как будто инеем,
Скрыла голову – года.
Я его не знал по имени,
А встречал лишь иногда.
Он ходил проворно, скоренько,
А порой, достав кисет,
Со знакомым старым дворником
Шелестел в листах газет…
* * *
Спокойствие? Кому оно дано!
И что оно имеется – всё враки.
Студенту, убежавшему в кино,
Профессору в полуистлевшем фраке!?
Им всё равно и всё не всё равно.
Спокойствие! Кому оно дано?
Измызганному типу у пивной –
Он глушит пиво, уплетает раков.
А может быть голодной и шальной,
Бездомной, облезающей собаке??
Спокойствие? Кому оно дано?
И что оно имеется – всё враки!!!
Стальная конница
Тягучий день к тягучей ночи клонится.
Сижу один – забыт и не забыт.
А завтра унесёт меня стальная конница,
Позванивая серебром копыт.
Быть может ты сейчас с другим. Бессонница
Под лунным хохотом вас бережно хранит.
А завтра унесёт меня стальная конница,
Позванивая серебром копыт.
А может быть одна глядишь в окно,-
всё вспомнится! -
Сжимая в голове комки обид.
А завтра унесёт меня стальная конница,
Позванивая серебром копыт
Я говорю…
Я говорю «Люблю», целую в губы,
Гляжу в глаза, как в искорки огня.
Но почему мой взгляд другую любит,
Которая не смотрит на меня.
Я говорю, что по тебе тоскую.
Твои слова в моей груди звенят.
Но почему-то я люблю другую,
Которая не смотрит на меня.
Пишу…
Пишу. Зачем и для кого пишу?
Рву сердце на мельчайшие кусочки.
И шёпотом прерывистым дышу
На куцые изъеденные строчки.
Кому пишу? Быть может для тебя.
А ты сейчас по новогодним залам
Рвёшь сердце на кусочки у себя
И раздаёшь его кому попало.
Кому пишу? Быть может для другой.
Которая застенчиво и мило
Повсюду ходит по земле за мной,
А я иду, не замечая, мимо.
Пишу… зачем и для кого пишу,
Рву сердце на мельчайшие кусочки?
И шёпотом прерывистым дышу
На куцые изъеденные строчки…
В её глазах кипит весна.
С ней юноша – в пальто, в папахе, -
Идёт и не находит слов.
И от его папахи пахнет
Весенним запахом цветов.
Пусть осень приоткрыла дверцы,
Идёт дождями, холодна.
Но в каждом взгляде,
В каждом сердце
Шумит и буйствует весна!..
* * *
Мне пишет мать: бери пример с отца,
Он, видите ли, в двадцать пять женился.
А если бы на старости не спился,
То был бы идеалом до конца.
Бери пример с порядочных людей, -
Создай для жизни крепенькую база:
Приобрети квартирку с унитазом
И с трепетным звоночком у дверей.
Что ж, мама, подожду.
Ведь я послушный сын.
А одному в пивной нетрудно спиться.
Но вдруг, когда ты разрешишь жениться,
Мне будет лучше, если я один?!
* * *
Оголтелая ночь. Может быть, озверев,
И сминая асфальт каблучищами модными,
Подойти и стоять у знакомых дверей,
Прижимаясь к замку исковерканной мордою.
Молча слушать, как ты тихо спишь у окна,
А за окнами ночь перевёрнута ветрами,
И в красивых глазах паутиночки сна,
И ты ищешь во сне дорогого и верного.
Он, конечно, не я. Он, конечно, милей, -
Ходит рядом с тобою, счастливой и гордою…
Оголтелая ночь. У закрытых дверей
Прижимаюсь к замку исковерканной мордою!
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ:
Заяц – артист и шакал – индивидуалист
Решили звери: летнею порой
Спортивный лагерь экстренно откроем
В прекрасном месте где-то возле моря
Для укрепленья мышц и для смягченья горя.
Послали львов – баскетболистов,
Жирафов двух – волейболистов,
Бег на сто метров – черепаху,
Штангистку – тётю Росомаху,
Шеф-повара – месье Барана,
Двух крокодилов для охраны,
Осёл там замполитом стал,
А всем заведовал шакал:
Чтоб был всегда во всём порядок
Для дня составил распорядок –
Когда, мол, сон, когда обед;
А чтобы не случилось бед,
После отбоя никуда
Ходить не смейте никогда!
В столовой в плавках не сидеть!
Иначе будете иметь
В порядке экстренных наград
Вы с ног сшибительный наряд…
Жираф плевал на все законы:
Гулял до трёх определённо,
И с ним всегда давала маху
Штангистка тётя Росомаха.
Два крокодила как всегда
Смывались лазить по садам
И с криком бегали назад,
Схватив полфунта соли в зад.
У львов была своя традиция:
Смываться ночью за границу
И порезвиться, как нигде,
В светящейся морской воде.
Оттуда попадали браво
На пограничную заставу, -
Там капитан – бульдог - для мщенья
Читал мораль за нарушенья
И, поругавшись в меру сил,
К шакалу в лагерь проводил.
Шакал таким явленьям рад –
Изволь и получи наряд.
Осёл из той же, братцы, шайки –
В столовой восседал без майки,
На замечания осёл
Не реагировал. И всё!
Шеф-повар - хитренький баран
Всегда вводил зверей в обман,
Он притворялся будто слеп,
Давал им получёрствый хлеб.
Волейболистки антилопы
И ночью бегали галопом,
И с хохотом в своей палатке
Играли меж собою в прятки.
(У всех зверей была гроза –
Ехидный, подлый динозавр:
Ловил зверей, и, тёмной ночкой
Бил ластами по пятой точке).
… Довольны были все и рады,
Когда из ЗверАгитБригады
Под крики и безумный свист
Приехал к ним Косой - артист.
Гони концерт! – вскричали звери.
«Я не могу». «А мы не верим».
«Я не могу – Косой сказал,
Безумно выкатив глаза, -
Нет бегемота - кларнетиста,
Нет кашалота – гитариста.
Я так охрип! Я так устал…»
Не верю! – Закричал шакал, -
Гони концерт, да поскорей!
Гони концерт для всех зверей…
Косой с трудом две ноты взял
И трупом перед ним упал.
Шакал вскричал: «Ты претворяться!
Схватить его за ноги, братцы!
Эй, кто там среди нас силён?
Нахального Косого – вон!»
Примчались в темпе носороги –
Косого сцапали за ноги,
Швырнули с помощью лисицы
Вдали от лагерной границы.
… Косого барсуки нашли
И в КИПП больного привезли.
И с той поры до сих моментов
Он постоянным стал клиентом
Больницы, где давал Павлин
Лекарство – антишакалин…
Прочесть мораль, друзья, пора настала:
- Ко всем чертям таких шакалов!..
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ: Зрелые стихи
Отпуск
Я приехал домой.
Десять дней, не считая дороги.
Мать печёт пироги,
а отец поспешил в гастроном.
Мой братишка мундир теребит в небывалом восторге,
И все просят меня рассказать поскорей обо всём.
Мы садимся за стол.
Мой отец не спешит и спокойно
Наливает стакан – и мне и себе по рубец.
Поправляет усы.
Он прошёл через многие войны.
Но мне кажется, что почему-то взволнован отец.
Говорим о заводе, о службе,
о старых знакомых,
О войне.
И о том, чтобы не было больше войны.
Чтоб по пыльным дорогам из милого отчего дома
Не ушли, как когда-то ушли, не вернувшись сыны…
Город в пенном цвету,
я вхожу в нашу старую школу.
В коридорах пустых сапоги непривычно стучат.
В этом классе когда-то в мальчишечью звонкую пору
Мы сидели за партами
Стайкой крикливых галчат.
Тишина.
Солнце вьёт за окном золотистые нити.
И, как в давние дни,
говорливые клёны звенят.
И, как в давние дни, я хочу,
чтобы старый учитель
Торопливо вошёл и сказал мне:
«Ну, здравствуй солдат».
Улыбнётся чуть – чуть и пожмёт мою руку учитель
Я его посвящу в сокровенные думы свои.
Тишина…
Солнце вьёт за окном золотистые нити,
И мелодия детства над партами тихо стоит…
В сквере воздух весенний,
волнующий, вязкий.
Детский радостный смех ветер крыльями мнёт
на лету.
Только бабушки строго у самых заветных колясок,
Охраняя внучат, как солдаты стоят на посту.
Жизнь
Не помню, то ли в юности, то ль в детстве
Пророчили мне все наперебой
Жизнь без тревог и безо всяких бедствий,
И без ошибок, совершённых мной,
Спокойствие и маленькую славу,
Жену, что всех красивей и статней,
И на работе старшинство по праву,
И милых вундеркиндов – сыновей…
А вышло всё гораздо интересней,
Гораздо всё труднее и сложней…
Я целовал в тайге холодный ветер,
И не в столице, а в глухом краю,
В рабочих валенках и полушубке встретил
На новой стройке я судьбу свою.
А если вдруг случалась неудача,
Виски сковав руками над столом,
Сидел и думал, слушая, как плачет
Пурга за белым маленьким окном.
И в этот миг, отбросив смех и шутки,
В часы тревог надёжна и крепка,
Мне на плечо уверенно и чутко
Ложилась друга сильная рука.
И мне смешно, мне как-то не по сердцу
То, что твердили все наперебой:
«Жизнь без тревог и безо всяких бедствий,
И без ошибок, совершённых мной».
* * *
Ты говоришь,
что любишь сразу многих.
Одну – за внешность,
третью за мечты.
Вот этой нравятся далёкие дороги,
А этой – чуть увядшие цветы.
У этой –
сны немые –
счастья вестники,
У той – задорный и весёлый смех.
Ты говоришь,
что любишь сразу нескольких,
Ты говоришь,
что любишь сразу всех.
Но дни пройдут
и среди этих многих
Найдёшь одну,
единственную ты.
Ей тоже будут нравиться дороги
И грустные увядшие цветы.
В ней будет всё,
что ты любил когда-то:
Весёлый смех,
мечты,
печальный взгляд…
И терпкий цвет
вечернего заката,
И звон садов
за сеткою оград.
В ней будет жизнь твоя,
свободная, как ветер…
А ты мне повторяешь
вновь и вновь,
Что любишь всех.
Но ты ещё не встретил
Большую,
настоящую любовь.
… В переулке Таврическом
Он пришёл к нам на базу шагами нестойкими,
Рассказал о себе на вопросы в ответ.
И в консервную банку на маленьком столике
Осторожно поставил увядший букет.
Рассказал нам о том, как на геологическом
Вы когда-то учились и были дружны…
Вы остались в Москве, в переулке Таврическом,
Он приехал сюда по призыву страны.
Он вас очень любил. Звал с собою. Растерянно
Мял в руках одинокий транзитный билет.
Вы в последний момент поднесли неуверенно
Из весенних фиалок изящный букет.
Говорили: «Люблю! Буду ждать… Обстоятельства…»
Он неловко молчал. Он умчался в туман.
Вы, конечно, могли не давать обязательства,
Но зачем-то пошли на прикрытый обман.
… Две недели назад он погиб в экспедиции –
Кто-то мог умереть – надо было спасать.
Впрочем, вам со столичной своей эрудицией
Это вряд ли когда-то удастся понять.
Обеспеченный муж после ссоры панической
Вам приносит цветы на капризы в ответ…
Вы остались в Москве, в переулке Таврическом,
И на столике модном изящный букет.
Стих – рифма:
МОСКВА – ТОСКА…
Одностишие – фраза:
«Пусть пропоёт нам бедный Окуджава».
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ: Поэма
«Письма из Георгиевска»
5.1.64 г. I
Когда встаю я утром рано
И выхожу на частный двор,
Я вижу – глупо так и странно –
Старинный, маленький собор.
Живу у новой я хозяйки –
Переменил свой адресат. –
Здесь нет ни Тузика, ни Лайки, -
Из двух деревьев пышный сад.
Удобства те же в сей квартире,
В пяти шагах собор стоит,
Завод консервный в полумиле
На круче маленькой форсит.
По праздникам идут старухи
Церковный совершать обряд
И, как рассказывают слухи,
Целуют там Христоса в зад.
И их никто не укоряет.
Обряд как видите простой,
Тем более здесь уверяют,
Что у Христоса зад святой.
Да и меня мучат сомненья,
И, кажется, я буду рад
В одно святое воскресенье
Поцеловать Христоса в зад,
Покаяться в грехах, краснея,
Поцеловать священный крест,
И попросить, чтоб Он скорее
Забрал меня из этих мест.
Всё остальное в этом роде
(Работа, ясно, здесь не в счёт) –
Пока никто не бил по морде,
Но скоро может быть начнёт.
II
Письмо совсем – совсем недавно
От Крикунова получил.
Мишель, ты знаешь, парень славный,
Но тоже номер отмочил:
По неизвестным мне причинам
В Новосибирск уехал он
И, как и мы, спокойно, чинно
Попался в лапы мерзких жён.
Вернулся то есть он к супруге
К своей законной, так сказать.
Но, не в пример другим, о друге
Пока решил не забывать.
Из Краснодара сообщили:
Бакунина (какой кошмар)
Из института исключили…
Вот это – истинный удар.
Подробностей пока не знаю –
Как и за что? Пока вопрос.
Но очень часто вспоминаю
Его большой эффектный нос.
Аношина у нас сместили
(Да, гибнут славные носы!)
Приехал новый простофиля
В наш ВУЗ из Средней полосы.
Шлёт тётя Клава нам посланья,
Пьём потихонечку вино.
Но мы с тобой и дядя Ваня
Его бы выпили давно.
Всё. Новости уже иссякли,
А дней полёты мчатся прочь.
И будет в нашей старой сакле
Быть может сын, быть может дочь.
25.1.64 г. III
Ну вот, минуло три недели,
Как начал я писать ответ.
А вдохновенье еле-еле
Появится. И снова нет.
Оно, конечно, было б проще
Без всяких рифм и ерунды
Излить свои мечтанья в прозе,
Добавить капельку воды.
Но ежели Воло Стефанкин
Изволил рифмами писать,
Я просыпаюсь спозаранку,
Произношу: «Едрёна мать».
Хватаю лист и авторучку
И, чуть зардятся небеса,
Ищу на небе Музу – тучку
И лью степенно словеса.
Воло я часто вспоминаю:
Над Крымском ночи тихий мрак,
По улицами уже гуляют
Отряды кошек и собак.
Калитка тихо заскрипела,
И, с козьей ножкою в зубах,
В дымину пьяный, в кофте белой
Воло является в дверях,
На цыпочках проходишь тихо,
Садишься на мою кровать,
За стенкою ворчит Гушиха,
Что ей опять мешают спать.
Потом штаны свои снимаешь
И, подавив улыбкой грусть,
Бесповоротно объявляешь:
«Мол, завтра я, Егор, женюсь!»
9.1.64 г. IV
О! Сколько сладостных мечтаний
Тогда теснили нашу грудь.
Предчувствие больших скитаний
И предстоящий в жизни путь.
Ну вот, получим мы дипломы,
Подъёмные, возьмём билет
И двинем от родного дома
Туда, где дома даже нет.
Какие мысли и надежды!
Но день явился роковой
И мы, как низкие невежды,
Обзавелись своей женой.
Теперь всё есть. Кровать, перина
Обед и чистое бельё,
И мы с тобой спокойно, чинно
Взираем. Каждый на своё.
Живём и тлеем еле-еле.
А раньше – грустно и смешно –
О бригантинах песни пели
И пили терпкое вино.
А раньше мы с тобою гордо
Могли сказать: «Пардон, мерси»,
Рвануть к своим «чувихам» в город
И взять шикарное такси.
Но час пробил! И дух тлетворный
Утих в бушующей груди,
А мы пытаемся упорно
Вернуть, что было позади
Но час пробил! Мы тихо, чинно
Сидим сейчас перед женой…
А раньше пели «Бригантину»
И пили терпкое вино...
12.1.64 г. V
Ну, что сказать! Твоё посланье
Меня, признаться, потрясло:
Феноменальное созданье!
Ну и Воло! Ох и Воло!
Всё чётко! До предела строго.
А Костя в обмороке был.
Ах, да Воло! Ну и Волоха!
Под старость номер отмочил.
И после долгих промедлений
Держали с Костей мы совет –
И порешили, без сомнений,
Насочинять тебе ответ.
Но так как мы умом не блещем,
Погрязли в суете мирской,
Письмо мы пишем в форме вещей
Без подковырок, мой родной.
Письмо мы пишем в форме мирной.
А молоко? Вот наш ответ –
Забыли запах мы кефирный,
А молока здесь вовсе нет.
Всё хорошо! А в магазине,
Где с Костей мебель мы нашли,
Сейчас всё пусто. С Константином
Мы всё к себе перевезли.
Супруги наши потрясённо
Вам за приветы бьют челом
И восклицают: «Одарённый
Стефаненко. Ну и Воло!..»
Идёт рассвет в седом тумане.
Пора заканчивать ответ.
От нас прекраснейшей Светлане
Громадный передай привет.
P. S.
В конверте под кушеткой новой
Я ваше фото берегу.
Преуспевающей Рубцовой
Целую стройную ногу.
Шакалы! Фраера и черти!
Не видел вас я с давних пор!
Но я такой же, вы поверьте,
Чуть взбаламошенный Егор.
Привет от жён, от Константина…
Пишите! Поздно. Надо спать…
Я очень занят. Алевтина
Решила всё переписать.
Заря шагнула по округе,
Вползает на хозяйский двор…
Целую нежно ваши руки.
Пишите! Слёзы лью…
Егор.