Темнело, молодость берёз
сквозь сумерки цвела нарядно.
(Я легче вдумчивых стрекоз.)
По городу нить Ариадны
вела к тебе. И фонари
в финале прогоревшей пьесы
держали тусклое пари
на тень влюблённого повесы.
Я видел (не сейчас, давно).
зимой, в космическую среду.
В Москве, вдоль Нила, в Протвино…
Мы шли по ропотному снегу.
Закат на солнечной крови
воздвиг просторные чертоги.
В стогах из облачной травы
бездомные ночуют боги.
Стократ целуя имена,
бок облака обняв бездумно,
им снятся злые письмена.
И век бессмертьем дышит струнно.
Но холод оторвать от стен
они не в силах, свет от гари…
Так мотылек, одетый в тлен,
играет «вечность» на гитаре.
Каких-то трепетных наук
лист бакалавр вот-вот сорвётся.
Начертит эллипс или круг…
Венцы вечернего колодца
не помнят твоего лица.
Мне рисовать его бессонно.
Завидна участь беглеца
для шёпота и полутона.
Его душа обнажена
до хруста скорбного наброска.
И оплавляет тишина
слова из огненного воска.