ДВЕСТИ ПЕРВАЯ ВЕРСТА
Поэма
Светлой памяти брата Льва Григорьева
ТРЕВОГА
Час неровен, в близком ли, дальнем потом —
С молода-зелена по неразуменыо —
Кто-то
Зевнет, блеснув белозубым ртом,
Над былью-болью этой:
«Раб-бота...»
Отмахнется:
«Нам, сегодним, теперь
Не до сказок вчерашних —
Не модно, товарищ автор».
Верь не верь —
не ломись в открытую дверь,
Войди,
Приглядись:
Я старался для Завтра.
Хоть на самый сверхмодный аршин прикинь,
Хоть сошлись на ультрамодные стили,
Хоть на какую высь,
Хоть на любую длинь —
Огонь на себя принявшие
Правильно жили.
Мерь не мерь, коль смогу,
не солгу:
Пусть и старой закваски,
Да к нови причастен малость.
Не в шелку я,
У жизни в долгу, —
Мне дышать, может быть,
ничего не осталось.
Может статься, в самом зачине как раз,
Вот сейчас,
Сложит голову стихотворенье, —
Саданет короткий, как выстрел, приказ:
—В наступленье!
И подымемся в рост.
И пойдем.
И падем,
Погасив амбразуры взорвавшейся кровью.
Чтобы вам
Не звереть под железным дождем,
Смерть и ненависть не величать
любовью.
Петь бы тише — призывней,
Да где тут:
Сполна тороплюсь,
Не корите,
Судить да рядить не спешите,
Поймите:
Мы стражи набатной эпохи.
И прости мне пристрастие, Русь, —
Я горю!
Я с тобою до крохи!
Я ведь всем твоим детям —
По крови —
брат:
За тебя сгоревшим в далеких сечах,
И тем, что ныне с тобой горят,
И всем, всем, всем,
Кто для тебя запылает
В грядущем далече.
Ты — и солнце в ночи,
И темь средь ясного дня,
Полынь-горечь
И радость медвяная
разом.
Не обдели, Россия, тернистым путем меня!
Не обойди,
Награди
Беспрекословным приказом!
АЛЕХА
—Нам, признаться, повезло,
Товарищи лешие:
Время дало ремесло, Мы не все повешены.
Время — манна с небес,
Масляная оченно, —
Завело Алеху в лес,
Настежь пропесочило;
Прописало в терему,
В дачном, в елкин-палкином, —
Загорай себе в дыму,
Грей бока, помалкивай.
Знай живи:
Жилье
Немчурой оплачено, —
И вода, и смолье,
И всякая всячина.
Всыпала война взашей
За здорово живете,
Сделала портняжкой:
шей,
Крои... на пулемете!
Наградила бородой
Дедовой
в двадцать,
Наделила худобой.
Поись бы, братцы!
В баньку бы, в парок-жару,
Веничка бы света!
Покукуй-ка в бору
Две зимы, три лета,
Под фуфайкой попарь
Душеньку соленую...
—Загудел, пономарь,
Язви тебя в ядреную.
Вот уж зык так зык:
Ни умолку, ни сладу.
И ведь что за язык —
Два года кряду.
И ведь что за народ —
Луженая глотка...
—Нынче год —
Он не тот:
Нервная погодка.
При нажиме таком,
При этаком накале
Год зачти трояком:
Втрое взвоевали.
И перчит,
И урчит,
И нутро вывертывает,
В горле костью торчит
Это дело чертово.
Только мы — все тут:
Служим, хоть и тужим.
Или нам — капут,
Или мы — сдюжим.
Хоть зубасты враги —
Доведем до ручки!
А потом на пироги
К твоей нагрянем внучке.
Обмакнем усы
В полную рюмашку.
Дробанем плясы
Во всю души распашку.
Ноги — стук,
Сердце — тук:
Гоже, гоже, гоже!
«Мы без вас как без рук,
А вы — без нас?» —
«Тоже!..»
Не зальешь,
Не сожжешь:
Дело неугасно.
Значит, что ж, для чего ж
Бормотать?
Всё ясно?
Алексей да Евсей,
По рукам ударим:
Чем не пара ей?
Чем я не парень?
И не рыпайся, друг,
Что разнимся годами;
Мы — годки:
дед и внук —
Ровня... бородами.
—Ведь полночь: не занудь,
Не жужжи, Алеха,
Не блажи, дай вздремнуть.
—Всхрапнуть?
Оно неплохо:
Дрыхнуть любит и вражьё,
А я не рыжий тоже...
-Парти-зааны! В ружье!
-Аль вставать?
-Похоже...
ДОРОГА
Дорога-дорожка:
За спиной — котомочка в пуд,
Под Псковом — бомбежка,
К Луге — семнадцать зарев цветут,
Небо грозит:
«Везу-у!.. Смету!..»
Травит живую душу:
«Ату-у!..»
—Напучили кочек
Черт с бесихой в болотушке.
—Еще семь версточек,
Везде-ходушки.
А там поднюем со смаком
На суше! В ельничке!
Всего — семь с гаком,
Отшельнички.
Гиблая топь сторожко
Примеряет петлю:
идут!
Прижигает загривок мошка.
-Ну и путь, ну и лют:
Уж повязнем мы тут.
-Не ной, Степан, кончай матату.
Прямая дорожка,
По а-зи-му-ту!
-Ну бы такие дроги,
Чтобы через этот подвох
Прокатить без мороки!..
-Не растягивайсь! Аль оглох? —
Из лап упуская ноги,
Алчно чмокает мох:
Ж-жах, ч-чух, ч-чох!..
И не пудешник — с два на плечах.
Хлюп, чвяк, ч-чах...
-Коль топать нечем,
Ты, чудик, приляг:
Покой обеспечен.
-Вы сами, Алеша, чудак.
Теперь дотащу, спасибо:
Весь тол мой — к себе в рюкзак.
Не мне — старику помогли бы.
—Это Евсею-то? Как бы не так
Старый лешак без нас неплох,
По части болот — мастак.
Плюх, плях, плёх!..
Шаг. Шаг. Шаг.
Прямая дорожка,
В трясине утерянная,
Чуткая, как ладошка,
Журавлями да ветром меренная,
Ты — человеку —
И веха, и крышка, и дно!
В глазах темно:
Третий пуд повис на плечах.
Но всё одно:
Ч-чух, ч-чох, ч-чах!..
Похоже — утреет, похоже — нет.
Горят потемки, стынет рассвет.
—Как будто кисель,
Поганец-туман.
Ну бы крылья бы
да отсель...
—Не вознесись:
Не умчись в небеси, Степан.
Всё на земле имеет край,
Дальше которого некуда, точка:
И мох, и ночь, и эта на кочке кочка.
А вот человек
может и через край.
—Давай! Дав-вай! Дава-ай!
И так по всей России,
Не день, не два —
третий год,
В несказанной грозе и силе,
Идет, идет, идет
Гневный народ.
-Что встал, Евсей?
Али хрип неймет?
-Дивлюсь, как в ноздри берегом бьет:
Ходи, не косей, —
Болото сдает!..
И вот
Горько-сладкой пахнуло сушью,
Близко дышит шалфей-трава.
И запраздновало над глушью:
—Земля, братва!
Зарева откраснели,
Отбуйствовали,
Отгрознели,
Зарева присмирели
До новых потемок.
А там — опять
Наползут, обовьют небеса,
Станут
черной тоской наливать
Людские глаза.
-Во-оздух!
-Раненько загудели
Проклятые «костыли».
-Нас шукают.
-Чего захотели!
-Гляди, как накостыляют...
-А ты не скули!
-Зарева откраснели.
-Век бы их не видать...
Мягко колются ели,
Сушь, благодать,
Ти-ши-на.
-Привал, старшина:
Раздать сухари!
Отряд!
Оружье протри!
Костров не палить! Есть! Спать!
—Пришлось потрудиться,
Ты бы, Евсей Григорьич, вздремнул.
—Мне, Иваныч, зараз не наспится:
Мозжит поясница,
Хоть кричи караул, —
К ночи непогодь разразится.
Дозволь заступлю в караул.
На еловых лапах
Медов сон!
Девятнадцать храпов
На разный фасон:
Кто — басит,
Кто — голосит,
Кто — посвистывает;
И все — не как-нибудь,
В полную грудь —
И-сто-во!
И только трое не спят:
Дед Евсей,
Старшина Игнат
Да командир Тимофей Иваныч.
Видели б вы,
как трое глядят,
Сберегая силенки отряда на ночь
А солнце
солнчит
Песню свою
Всё теплей, всё звонче:
«Встаю! Встаю!
Вы служите —
И я служу,
Вы не тужите —
И я не тужу,
В оба гляжу,
Круто патроны сушу.
А повыше взойду, дозрею —
Кости ваши прогрею!..»
Июльский день долог,
Длинен, да не для нас.
Пуховик для щеки колок,
А так — в самый раз.
На земле,
до сердца раскроенной,
Шестнадцать часов подряд
Разметались русские воины:
Спят, спят, спят.
В глухариной обители
Несморённые глухари, —
Семнадцатый час мстители
Пьют живую брагу земли.
Набирайтесь!
Силы сгодятся:
Экая даль вам, сыны!
Запасайтесь,
Куда деваться,
Высыпайтесь!
И пусть вам не снятся
Сегодня
черные сны!
Спится ребятам,
Спится...
А солнце уже садится.
Светило, с пожар-закатом
Повремени —
Не густей,
Не будет лишка солдатам:
Твой луч не ломит костей.
Но смежается глаз горящий,
Окунается в облака:
«И вам и мне пора:
Ни пуха ни пера.
Пока-а!..»
Затеневело в чаще,
Захолодило бока.
Травы запахли слаще.
—Двадцать два пять.
Растолкать спящих:
Пора выступать!
—Подъем, недужные:
Время — с хвостиком двадцать
два!..
И не матюжные,
И покрепче были слова.
***
Прямая дорожка,
Куда повернешь?
Вышла б оплошка,
Не вывези дождь,
Не выручи нож.
Лешка, Лешка,
Страшно ты бьешь!
Ты молодчина:
Не промазал, хват!
Так что за причина,
Пошто не рад?
Весь как в угаре,
С обвислым плечом.
О чем ты, паря?
Парень, о чем?
Ведь ёкни твое сердечко
Или дрогни рука —
И нам бы вышла осечка
На-вер-ня-ка:
Клещи врага —
И весь васисдас,
И вся недолга.
А ты его —
р-раз! —
И мы
Идем себе позади большака.
Так что ж ты прячешь
Глаза,
шальные до дна?
Нельзя иначе ж,
Нельзя:
война.
—Сынок, война!
Лучше курни-ка, на.
У меня табачишка —
Пятитравный сорт:
С ползатяжки, слышь-ка,
Поперхнется сам черт!
Дымни — и крышка:
Новички-то!..
Будь тверд.
-Благодарствую, дедка,
Ме-етко берет:
Геройская горечь!
Спасибо, Евсей Григорьич,
Как наждак, дерет!
-На здоровье, детка.
Проверь-ка свой пулемет:
Слышишь, у перелеска
Провод поет?
Она!
Чугунка-железка, —
Крой наперед!
«ЖЕЛЕЗКА»
Ливень — круче,
Град — отвесней,
Ночь текуча,
Ночь — беда.
Душу рвут загробной песней
Умершие провода.
Шибко-шибко плачут елки,
Голосят, вопят, орут —
Будто плоть живую
волки
С лаем,
С визгом,
С хрустом
жрут.
—Рвите,
Жрите —
не прожрете:
Глотка тесная.
Вот погодка
так уж вроде
Расчудесная!
Рельсы взвякивают резко:
Рельсам
холодно.
Эх, дороженька-железка,
Тебе — тола бы!
Потерпи,
Дадим, что просишь,
Слышим вопленьки:
Эшелончик нам подбросишь,
Будешь тепленькой.
Раскостерим
зной-костерчик,
Ух ты, ухоньки.
Так, что стыки жаром скорчит:
Мины сухоньки.
Где нам жадничать,
Куда там:
Кроме прочего,
И «лимонкой»,
И гранатом,
И каленым виноградом
Всласть попотчуем...
А пока —
Погода стонет,
Ночь мокра
невпроворот,
И, как щепка в море, тонет —
Кому жить
И кто умрет.
Ни земли, ни туч, ни леса —
Льет вода,
Ползет,
Бежит,
Да осипшее
железо,
Будто лист,
дрожмя дрожит.
-Во примочка!
Ну промочка!
Небо спятило.
-Мне сегодня
два годочка
Насолдатило.
В сорок первом,
В том июле,
Двадцать пятого,
Окрутили меня
с пулей,
Неженатого.
Наползли в Красуху гансы
Темным вечером.
На руках
в кусты подался, —
Делать нечего.
—На руках?
Аль не бежали
Ноги быстрые?
—Ноги смирненько лежали
После выстрела.
Сорок дней с той свадьбы,
лежа,
Выл в малиннике...
А сегодня
фриц и Леша —
Именинники.
Юбилей двухгодовалый —
Дата красная.
—Дотерпи,
осталось мало, —
То-то спразднуем!..
Час...
Другой...
Видней водица,
Проступают камыши.
И хоть очень не лежится,
А — лежи!
—Забелело на восходе:
Не попасть бы нам впросак!..
-Тише, братцы:
Едет вроде!
-То не он:
бубнит пруссак.
Вот житуха:
Дождь не лезет
Ни за шиворот, ни в рот,
Знай посиживай в железе:
Слышь, «люли мурлен» поет!
-Ничего, заткнем и дот.
-Значит, нам его и брать?
-Жди:
на днях прибудет рать,
За тебя его возьмет.
Три часа...
Четыре...
Пятый —
У моста,
лицом в кугу.
-Не м-могу, подплыл, ребята…
-Кто не может?
Ни гугу!
Ишь раскашлялся,
как дома,
Расхлебенил решето.
Долбани его, Ерема.
—Чуешь, друг?
Замри,
а то!..
Тут тебе не посиделки,
Не на супрядки попал:
С шестиствольной жахнет грелки -
Обогреет
наповал...
Семь утра —
темна природа.
Десять —
плюхает.
Час —
обносит нас погода
Оплеухою.
Три —
ни капельки не суше.
Полчетвертого —
Хоть бы горстку твердой суши,
Кроху б твердого.
Без пяти четыре —
лупит
С неба клятого.
—Ну бы п-печку да т-тулупик... –
Четверть пятого.
Ни подняться, Ни прижаться.
-Ну бы хата бы...
-До заката додержаться,
До заката бы.
До потемочек, до ночи
Если б вылежали!.. —
Есть ли мочь, нету мочи,
А ведь выдюжили.
Свечерело.
Небо низко.
Немец ужинает.
—Сдвинься с места,
Шелохнись-ка,
Кровь остуженная.
Наливайтесь в жилы, соки,
Не утоп,
Так дело робь:
Шевелитесь, руки-ноги,
Отбивайте, зубы, дробь.
Впереди
полно работы,
Впереди работы — во!
-Эй там, ерзаешь чего ты?
-Да колено не того.
Не колено, а полено:
Ни согнуть,
Ни разогнуть.
Вот бы крышу бы, да сена,
Да стакашек шнапса в грудь!
-Подходяще затемнело!
-Почернело — я те дам! —
Будет дело, будет дело:
Стопроцентный тарарам!
-То-то! Рельсы заиграли
На мотив совсем другой:
Слышишь — «трали-трали-трали»?
-Это ветер над рекой.
-Ты не шапкой слушай — ухом:
Стук колес уловишь враз.
-Я впервой.
-Огня не нюхал?
Не горюй, нюхнешь сейчас.
Ой, нюхнешь, ой, нюхнешь!..
—Перестань чудить, Алеш.
Это боязно, наверно, —
Сгрохать поезд под бугор?
—Нам-то что, ушам вот нервно —
Басовитый больно хор.
Будешь рвать, возьми вот это.
—Не обстрелян я, браток...
Кровью харкнула ракета,
И навстречу ей — гудок!
***
Глумится небо.
Гнется тал.
И в тьме лихой незрячей
Всё злее лязгает металл,
Всё горше ветер плачет.
Совсем-совсем короткий сказ,
А до чего ж он длинен:
Что ночь, что дождь —
Сейчас-сейчас
Хлестнет кровавый ливень.
Состав крадется без огней,
Везет гостей недобрых.
И сердце чаще и сильней
Стучит, бедует в ребрах.
В ушах трезвон,
Во рту печет,
А злыдень — вот он,
рядом.
-Давай запал, комолый черт!
-Вставай, Степаша. Надо!
ОГОНЬ
Ой вы, псковские места,
Двести первая верста!
Год пройдет.
И двадцать лет.
Двадцать первый век грядет,
А сюда горючий след
Трын-травой не зарастет.
Нет!
Его не рассосет,
Не исторгнет из сердец
Ни быльем,
Ни лебедой,
Ни бегучею водой —
На земной груди рубец.
Оглушенному огнем,
Ослепленному свинцом,
Как поведать мне
о нем —
О пожаре над рекой?
И каким таким словцом?
Ох, какой, какой строкой?
Двести первая верста —
Просто столбик у моста:
Двести первая верста.
Ночь густа,
Река быстра;
Крутизна,
Высота!..
Та-та-та!..
На-на-на!..
-Ты куда?
-Куда? Туда.
-Вылезай из-под куста
Да живей на рельсы вей!
-Насыпь тут невмочь крута:
Заб-бежать хотел с хвоста.
Дай-дай-дай!..
Да-да-да!..
Разгорается вода...
Наверху
железо мрет,
Красный червь вагоны жрет.
Жги-жги-жги!..
А-а, а-ах!..
Вой и пламень в облаках.
Пред мостом
хохочет дот.
-В душу бога!..
-Майн готт!..
-Впе-еред!
Впереди —
взбесился дот:
Бьет, бьет, бьет!..
—Ну, горазд!
Ну, зевласт!
Густо чешет, зло дерет.
—Не заткни гадючий рот,
Распрямиться нам не даст.
Дай-ка бомбу!
Мой черед.
Громовитей грома жизнь:
Головушка, не кружись,
Головушка, не хмелей!..
—Вот ты где, железный змей!
Пьян от крови, волчья сыть,
Лопай:
Время закусить!
Что искал, то и нашел.
Грохот,
Долог и тяжел:
Где железо?
Где бетон? —
Эхо с четырех сторон...
Горе не понявшим нас:
В грозный для отчизны час,
В час беды,
из века в век,
Был он,
Есть он,
Будет он —
Непреклонен и страшон,
Смирный
Русский человек!
-Подавился фриц, кажись.
-Да, тот чертов дом готов:
Вперед!.. —
Лишь молчат, обнявшись,
Будто двое сватов, —
Дед Евсей и дот.
Может, скажет про меня
Друг, не нюхавший огня:
«Доты, деды — простота,
Это музыка не та:
Новой жизни не сестра».
Говори не говори —
В ней
восход твоей зари.
Мой коритель дорогой,
Для тебя мы так — собой.
Жаль, не до речей с тобой:
На «железке» — бой.
Двести первая верста,
На версту — клыки костра.
И не явь, и не сон, —
Кому дело, кому жуть:
Храп и стон,
Грудь на грудь,
Черный крик,
Красный дождь
И в последний в жизни
дрожь!
Так-так-так!..
Пак-пак-пак!
Доцветает лютый мак.
-Степка! Степа-а!..
-Эх, земляк!..
Скрежет,
Хряск,
Визг,
Лязг!..
Не взыщите, гости, с нас:
Нам, признаться, не до ласк.
Бедно ласк,
Зато уж яств
Не жалели мы про вас:
Никого
ни темный час,
Ни ременный бог
не спас.
Арифметика проста:
Двести первая верста,
Ни вагонов, ни моста,
Триста сорок два креста,
Паровоз без колес
Укатился под откос,
Рваным брюхом в землю врос.
И над прахом — в полный рост,
Встанут, нет ли, —
Двадцать звезд.
Неугасных
двадцать звезд.
Им светить,
Не заходить —
Быть! Быть! Быть!
Двести первая верста,
Тихие мои места!
РАССВЕТ
Скололись овчарки,
Отстал немчура.
Нема, как могила, гарь.
—Алеша,
вчера иль позавчера
Мы съели последний сухарь?
-Не помню.
-Курнуть бы!
-Когда б самосад!..
Привстань,
понапрасну лег.
Над бурым пожарищем
Льется закат,
Сочится,
Каплет в лог.
И с каждой каплей,
оброненной вниз,
Плотней,
Клыкастей леса карниз,
Бескровней высь,
Холоднее жизнь.
Всё глуше,
Уже,
Темней
окоем.
И мы вдвоем тут,
Только вдвоем —
Вдвоем-вдвоем.
А двадцать наших —
Где дот вверх дном,
Где рельсы, будто бы лыко, —
узлом,
Где обороченный в реку мост, —
В лохмотьях железа, руки вразброс.
Раскаляется пуля в груди у меня,
У друга — навылет плечо.
Пять километров
за три дня:
До лагеря —
тридцать еще.
А ночь
притаилась,
Вперилась в нас,
Придавила синющей пятой.
И звезда за спиной,
Как волчий глаз,
Перемигивается с темнотой...
-Найти бы коня!
-Держись за меня...
Подумать только,
ведь этот лес,
Этот куст,
Этот взгорок —
наш...
Ракета!
Озноб под рубаху полез:
Перед нами — горбатый блиндаж!
Оскалился:
Вот-вот метнет огонь,
Вырвет
Последний стон.
Ржавый наган
Впаялся в ладонь,
И на всех —
один патрон.
Сейчас бы
кротом зарываться в песок,
Зайцем в кусты сигать.
Но липнет пепел,
Жжет висок, —
Твой прах,
Безутешная мать.
И в глине
не просто следы колес,
А раны тяжкие, брат,
Раны земли, своей до слез.
Где каждый пенушек свят.
Где всё —
от холмика под крестом
До немыслимых звездных вершин,
От любви
до ненависти —
Твой дом,
Твой свет,
горемычный сын.
Гляди:
Пантеры, тигры, орлы
Когтят святыню святынь.
Довольно, довольно ее золы:
Робкое сердце,
застынь!
Я горькое знаю:
мальчишка седел
В зеленые двадцать лет.
Я страшное видел:
солдат глядел, —
Горевальнее взгляда нет;
Он вздрогнул плечами:
не спрячешь слез,
Кипят,
Будто капли свинца.
Я гордое ведал:
сын в братскую нес
С глазами сухими
Отца.
Я грозное помню:
со связкой гранат
На танк партизан выходил.
Я мирное слышал:
на весь отряд
Рыжий Алеха чудил...
Он голову поднял,
Он шепчет мне:
—Друг,
Умирать нам
никак недосуг:
Две пары живых жилистых рук –
Скольким вражинам каюк!..
Сгорела ракета.
Другой черноты
Не бывает на свете черней.
И мы обдираем опять животы
И ребра
о ребра корней.
Ах, летняя ночь,
Зорюшки дочь,
Беляна,
не будь же темна, —
Не завораживай,
Не морочь,
Не стращай
покоем до дна.
Не опоздает никто
Умереть
На этой скорбной земле.
Дозволь подышать,
Дай погореть,
Погоревать во мгле.
О ясном солнце погоревать,
Послушать птичью струну,
Хоть зорьку всего
позоревать,
Песню спеть
Хоть одну.
О ноченька-ночь,
рассвет зажги,
Чтоб до наших нам дотянуть.
Не утверждай —
«не видеть ни зги!»,
Зажги,
Милосердной будь!
Разве мало тебе
Двадцати солдат,
Что взяла ты
в кромешный час?
Не предвещай,
Не сули закат:
Ни тепла,
Ни патронов
у нас...
А ночь
всё темней, темней, темней.
Осатанела роса.
А метры —
длинней, длинней, длинней.
А травы ползут в глаза.
И кажется:
Близко-близко до звезд —
Колет пальцы от их лучей...
Но щелкнул в олешнике
вольный дрозд,
Забубнил
веселый ручей!
И мы не остались лежать, —
Мы враз
Распрямились, приподнялись:
Зоряна желанная манит нас —
Живи!
Люби!
Дивись!
— Ух ты, —
воспрянул Алеха, —
Жизнь,
Разве убьешь ее!
Мы еще так заживем —
Держись!
Всё тут, как есть, свое:
И наш,
не такой уж далекий,
Путь,
И этот, в травах, откос...
Вот бы домой, в Красуху, махнуть:
Время-то — самый покос.
Взять бы косилку да пару коней,
Гнать бы за рядом ряд.
Воздух над пожней —
браги хмельней,
Травы —
вспугни —
Вспарят.
Травы, как жаворонки, звонки,
В цветени плещет смех.
Встать бы
Да с солнцем вперегонки
Посенокосить.
Эх!
Мне бы!.. —
Запнулся и брови свел,
Ловит в ладонь росу...
Солнечным веником
ночь подмел
Хлопотливый июль в лесу.
Выискрил землю июль-светолюб,
Выморщил гладь воды...
Сорвался стон у товарища с губ,
И красный стон
забулькал с губ,
Окровавив белынь-цветы.
И почти не слова —
шелестит листопад,
Шуршат, как береста, сухи:
—Увидишь ребят,
Пускай простят,
Если какие грехи...
В кармане кресало и полсухаря.
Размотаешь... сгодятся бинты.
Патрон я сберег: добудь глухаря...
—Алеша, да что ты?
Ты?..
Не оставляй меня одного,
Подожди!..
Не надо!..
Не смей!.. —
А он глядит.
А глаза у него –
Не видал ничего синей.
ПЕСНЯ
Ой, сыпуч при дубочке,
Желт песок под корнями.
Песня —
робкие строчки
В окровавленной яме.
В сыр песок у дубочка,
В корни тихие
Стежка
Опрокинулась. Точка.
Алексейка, Алешка!
Может, был бы ты прав,
Если б шел не так прямо?..
На холодных губах
Еще теплится:
«Мама!..»
Еще рыть до заката
Мне могилу
руками,
Подымать виновато
Окаянные камни.
Нет тяжеле и горше,
Нет работы горючей...
Еще долгого дольше
Молчать мне
под кручей.
Это скорбное слово —
Победную песню
Глубоко
и сурово
Глушить густолесью.
И не раз между кочек
Мне вставать
и валиться,
Пока свежий холмочек
У горы зажелтится.
Что для матери значит
Эта крохотка-горка —
Знает только
и плачет
Со мною лишь зорька.
Сердце — чуткая птица,
Сердце — бедная птаха!
Как мне будет явиться
С вестью
страшной, как плаха?
Как мне встать на пороге
Против кроткого взгляда?
Как мне броситься в ноги
И сказать:
«Ждать не надо!»?
Как свершу я,
о матерь,
Это черное дело?
В горевой твоей хате
Без того наболело.
Только верю я, мама, —
Ведь и сам
не безродный:
Глянешь в душу мне прямо
С маетой безысходной.
И меня не остудишь
Ножевыми речами,
Не прибьешь,
не осудишь
Святыми очами.
Станет буйствовать замять,
Солнце выстынет в тучах.
Унесет тебя
Память
На крыльях болючих.
Мать сыночка растила,
Заслоняла от горя,
Над качелью пролила
Слез да песен
два моря.
Мать сыночка взрастила:
Дождалась,
дотерпелась.
Было б всё любо-мило!
Да война разгорелась.
Запожарила люто
По бездождному лету...
Ах как жаль,
что покуда
С войны спросу нету!..
Помолчишь.
И вернешься
Вновь из прошлого в хату.
Постоишь. Встрепенешься,
Дашь водицы солдату.
И, до капли тоскуя,
Ты не спросишь ответа.
Не безродный,
пойму я
И приму я всё это.
ЗОВ
Люди добрые —
Молодые и старики,
Пришедшие после огня
И прошедшие сквозь!
Приходите в июлях на берег реки!
Понимаете?
Сердце отозвалось?
Сердце
Обязано отозваться у нас.
И дело не в бывшем,
а в сути —
Быть или нет?
Слышите: бьет!
Это — Жизни приказ.
Приходите, люди,
Взошел рассвет!
Постойте у мирных железных путей,
Поклонитесь
На все четыре стороны у моста
И помяните
России-зари сыновей,
У которых совесть и честь,
Как роса, чиста.
Остудите лица.
Помолчите
у вечно бегущей воды...
Кто там разгоревался навзрыд?
Не надо слез.
Роняйте цветы.
Видите, сколько их на откосе горит!
А потом —
пять километров всего,
Пять километров
Не поленитесь пройти:
Побратима проведайте моего
В его коротком,
В его бесконечном пути.
Пять километров —
На час ходьбы,
Ни блиндажа,
Ни золы кругом,
Ни колючей заржавленной городьбы –
Всё похоронено
молодым сосняком.
Дышите всей грудью.
И петь не запрет,
Если споется, —
свои края.
Ни угрюминки перед глазами нет —
Только ликуют
кукушки, иволги да хвоя.
Только красную дрему
Золотые шмели
Целуют взасос,
прогинают вниз,
Да тянет бражным теплом от земли:
Живи, люби, дивись!
Загляделись?
Ничего, бывает — не спех,
Не осерчает друг:
Он терпелив до дна.
Сыплет по мягким иголкам
солнечный смех.
У Жизни —
две жизни,
А смерть —
у Жизни — одна...
А вот и взлобок.
И дуб —
желудьками унизан весь.
Вслушайтесь,
Вслушайтесь!
Нет, не в дроздиный гам.
Слышите, слышите?
В таволге — весть:
Это ручей,
это он — вам.
Это он песню поет,
Глашатай вольного дня.
Поет
про последний вздох,
Про желтый песок сырой,
Про витязя, заслонившего нас от огня.
Видите холмик?
Вот тут он спит под горой.
И еще поет
правдивый ручей
О проторившей к холмочку след:
О самой родной,
О ней,
Добрее которой на свете нет.
О той,
которой о нас горевать
И вечно не умирать.
Внимайте песне, люди,
Внимайте, —
Не забывайте,
Не забывайте
Несказанного имени —
Мать!
Утолите жажду.
Помолчите
у чистой певучей воды...
Кто там разгоревался навзрыд?
Не надо слез.
Роняйте цветы.
Видите,
сколько их на поляне горит?
Так надо не воинам,
которые спят, —
Они не ради этого полегли.
Это надо
для сущих
И для грядущих внучат —
Незастрахованных граждан
Огнеопасной земли!
1943—1964