В колокола
Поэма
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Федор Глинка
... как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед
народных.
Михаил Лермонтов
Первая песня
ЗАПЕВА
Длиннее время — память короче, -
Приговор утвержден,
как прах на погосте.
Всесилен закон
И сполна правомочен.
Гражданин сталевар,
апеллировать бросьте:
Не воскресить
истлевшие кости.
Не перешибить
плетью обуха,
Как бы железо рука ни разила.
И самая сухоногая сивка-резвуха
Никогда не завьет
рысистей ЗИЛа, —
Горькоокая
Единёшенькая
лошажья сила.
Нам в жилы вжилась,
Как в цилиндры вжалась,
Стремительность:
Нам уже сам Звук —
тихоход.
И даже сверхжалобная жалость
Концы с концами, увы, не сведет:
Память — назад,
Время — вперед.
Но память людская в тираж не вышла,
Не то что плеть — сыромятная кожа:
Она,
Как здоровое сердце, —
неслышна,
А чуть что не так,
На тесак похо-жа!
Память,
Тяжелорукая правда,
Вчера и Сегодня
Итожит
про Завтра.
И что ей, памяти,
Все паяцы,
Бедолаги и нахалюги,
не помнящие родства, -
И самые забывчивые
Боятся
Ее непреложного естества.
Она
Горлохвата и рохлю
сушит,
Палача и кретина —
о стену лбом,
Слепые глаза
И глухие уши,
Пустые мозги
И темные души
До дна набивает
гульбищем бомб!
И всем,
Кому память —
бремя обузы,
Придется,
Придется,
Придется
признать:
Нетленны ее вековечные узы,
И с нею
чревато в прятки играть, —
Она как ядерный гром,
Она как в аорте тромб.
Но память не кара —
Песня закона:
Веселая ль,
горькая —
Жизнь,
Не смерть.
Память
с таким на земле знакома,
Про что позабыть
живым не посметь.
И — время подъять
на обух
Плеть.
И пора,
Ведь пора —
вслух
Запеть.
Если бы вы услышали!
Вторая песня
ПРИГРЕВКА
Псковичей
сшибая с печей,
Швыряя с перин,
Сгребая с дерюг,
Как с яблонь яблоки — ветр,
Как сиверко — палый лист,
О полночь звон взревел,
Что тьма ноября тягуч,
Что дьякон соборный басист.
Звал:
Воздымался,
Горел,
Вознося свой глас аж до туч,
Непреклонен и неминуч,
Орлим клекотом
дрему — вдрызг!
Клял,
Заклинал,
Зверел,—
Будто вепрь разъяренный могуч,
Точно вспугнутый лось быстр,
Злей цепных кобелей,
Поветрия морового грозней!
Как вздох разверзнутых недр,
Молотил,
Ликовал,
Хлестал:
«Врасплох не застал!
Нет — тебе!
Нет!
Нет!» —
На-ра-ста-ал,
Бахал бронзовый град,
До грозы распаляя грудь:
«Люд,
не будь раб!
Раб не будь,
брат!
Не будь! Не будь! Не будь!»
Сполох!
Набат!
Робких стыдобой карал,
Шевелил,
За шиворот брал,
Понукал,
Подгонял:
«Скорей!» —
А потом
ярый пыл умерял,
Замирал,
Стенал,
Воздыхал, —
Словно кроткий крик матерей
С гордой горестью
благословлял
Идти во клыки мечей
Разъединственных сыновей.
Дрожь ни в грош:
Хошь не хошь —
Пойдешь,
не свернешь —
Приневолит.
Колокол,
Вещий колокол,
Вольный колокол —
колоколит!
Пскове-град,
Детинец,
Посад,
Детина с косой,
Купчина с кисой,
Стар и млад —
Рад не рад —
Всё на кон:
Кровь,
Кров,
Жен,
Невест,
Нательный крест,
Живот!..
Целовальник
стелился ниц,
Вереща
от глотки до пят:
—Пришел карачун.
Чур меня!
Чур!
Ахти мне, ох, —
Всё раз-зорят...
—Чтоб ты засох!
Встань, никудышный,
Цыц,
Вытри возгривый нос:
У стен супостат —
Лютый ливонский пес...
—О-ох!
Пошто дерешься под вздох?
—Чтоб не глох —
Чуял сполох.
Ну!..
На закате —
восход,
Дюжина зорь — вразлет:
Двенадцать пожаров
Трясут небеси.
—Мое кружало...
Огради!
Пронеси!..
У стен щербатых
стон,
С четырех сторон
Железа трезвон,
Всхлип,
Скрип,
Кольчуг звяк,
Сорок сороков сермяг,
Холодный жар —
Известковый вар,
В ноздри — чад:
Котлы со смолой кипят —
Кромешный ад.
И над гибельной ночью —
Стогорлый набат!
Третья песня
ЗАСТОЛЬНАЯ НА СТЕНЕ
-Ле-е-зу-у-ут!..
-Лезешь?
Лезь, лезь:
Тут мед-брага есмь днесь.
—Лезут, лез-зут:
лей, л-лей!..
—На нездравие, пе-ей,
пей!
У тебя
рогастая голова,
У меня
гораздая ендова,
Братина хмельна —
полна:
Держи, —
Каменное брашно
по-гло-жжи, —
Круглый колобок
В десять пуд:
Жадная башка с выи —
капут.
Кукиш православный
пососи.
Сами не стращаем —
Сам не проси.
Понапрасну-зряшно
нет, не засвищу:
Свистну —
Шкуру гажью
до пят спущу, —
Стоведерный ясбан
шелохну-оберну,
Со стремяночки — и эх! —
кувырну.
Накось выкуси,
Кусни,
Закуси, —
По деяньям потчуют
на Руси!
С кем схлестнулся, змей,
Разумей,
Понимай:
Сеять полымя
не смей!
Не замай!..
Дым. Оглобельки. Вар. Мечи.
—Мама-мамонька!..—
кричи не кричи.
Уж такое дело:
Невмочь — моги,
Так судьба велела:
Врагов — аль враги!
—Люди-то что скажут,
Данюшка, Дань,
Заклинаю сердцем:
Сынушка, восстань!
Дай-ка студеной русу охлажу,
Грудушку рассечену
платом обвяжу.
Ты уж подымися:
Побрось их в ров!
Дело-то не шутка:
Свадьба в покров!
Ведь гордынь-Купаву
не купишь рублем, -
Ты уж поусердствуй перед огнем!..
В зареве девы
впрямь красны:
Лады в латах —
Как венки весны.
Женки-несмеяны
строгим-строги,
Двужильные тетивы им с руки.
Черны, что грехи,
монахи у врат:
Шестоперы вскидывают —
свят, свят, свят!
—Гы-ы! Э-гей, русичи,
знай — бей:
Некуда деваться,
робей не робей!
Смерть или воля, —
Бей,
дабы жить!
Уж такая доля:
Быть иль не быть.
—Боже-бож-женька!.. —
молись не молись.
-Грянь шиша со стенки!
-То-то,
вали-ись!..
Жуть.
Во рву тевтоны,
как тритоны, кишат, —
Плиты двусаженны
Крошат,
Крушат.
Не чубы-волосья,
Не багрян кочны, —
Главы скатываются
на пески речны.
Под уклон журчит
не студён вода, —
Кровь дымящаяся,
Густа,
Руда.
Крючья,
Конники,
Кистени,
Топоры:
Алчным воронам
Без поры
пиры.
Копья.
Колья.
Смола.
Зола.
Люду вольному –
Хвала! Хвала! Хвала!
Четвертая песня
РЕКВИЕМ
Жальники:
«Мы — жальники, жальники, жальники.
Молчальники.
Боль.
Горюны.
Но разве немые печальники?
Мы судьи,
Мы судьбы войны.
Нас много,
Нас сила несметная, —
В чести
и безвестных сейчас.
Ты слышишь нас, матерь пресветлая?
Вы помните, сущие, нас?»
Буйвище Даниила:
«Его давным-давно не стало, —
Он так далек...
Он мало жил и сделал мало,
Но — всё,
что мог.
Лют бой:
Пир-свадьбу нареченным
Не всем справлять.
Родимого
покровом черным
Закрыла мать...
Другие пары
сладкогласно
Звал в храм
покров...
Где сын стоял — плита доныне красна,
То — кровь,
То — он горит непобедимо,
Пусть без венца.
И время —
мимо, мимо, мимо:
Здесь нет конца».
Камень над Купавой:
«Не храп мечей, —
Веселый кипень вёсел
Любила нежно дочка рыбаков.
Да привелось...
Ей —
восемнадцать весен,
Всё восемнадцать —
Через семь веков!
Веснеть Купаве
летом и зимою,
Светить
В грядущий свет,
В минувший дым.
Повенчанная вражьею стрелою,
Отмстившая,
Она — с любимым.
С ним».
Курган матери:
«Когда смежила ясны очи
Купавушка
И сын полег —
Был сердца крик бездонней ночи
И стены рвались из-под ног.
А мать молчала
прямо в сечу,
Во весь свой гнев,
Во весь свой рост,
И слезы — ворогу навстречу!
И дрогнул,
И отпрянул пес...
Века могильник скособочили,
Тропа к кургану заросла.
А может быть, сыны и дочери,
В тот час
И вас она спасла?!»
Гомола прапращуров:
«Я гомола —
приют прапращуров,
Зачинавших твои пути.
Сын крылатого настоящего,
Ты иди себе,
Ты лети.
Растуманилось,
Поразъяснило,
Заутрело:
свежей, желтей.
Клочья ночи жмутся опасливо,
Слепнут,
Глохнут
от гулких вестей.
Слезы нежатся в тихой цветени,
На кукушкины слезы опав.
Хорошея, солнцем забредили
Бубенцы примолкших купав.
И зегзица — сочти! —
запророчила
Жизни долгие дни,
Сполна.
И протягивает обочина
Мяту,
Мятлик,
Медунку:
на!
Запытай, —
раздарит до малости,
До огнинки
Горячий снег.
Не до горести,
Не до старости, —
Ты люби сполна, человек.
Видишь:
Каждая травка рада бы
Всё забыть
с тобой заодно...
Как же много для века надобно!
Как же много ему суждено!..»
Обелиск под звездой:
«О тишь-тишина,
что ты поешь?
О чем горюешь, звезда?
Быть солнцу,
А ты роняешь дрожь,
Как птица пух из гнезда.
Иль слышишь голос
тишайших сестер
На немыслимой крохе — Земле?
Да сколько же их человек простер
В горючей русской золе?!.
Всё суше глаза
возле братских могил:
Становится старью новь...
И он там был.
И он ее лил —
Свою и чужую кровь,
А крови не мерили
в ту страду,
Шалело с нее коршунье:
Двадцати
Миллионам
Было на роду
До капли пролить ее.
И все они звали
сожженную тишь
И на самом последнем краю, —
Вот так же совсем,
как сирый малыш
Кычет маму свою!»
Могилы русских воинов:
«Мы — жальники, жальники,
жальники.
Молчальники.
Боль.
Горюны.
Но разве немые печальники?
Мы судьбы,
Мы судьи
войны.
Нас много.
Мы — сила несметная, —
В почете,
безвестны ль сейчас!
Ты помнишь нас,
Матерь пресветлая?
Вы, сущие,
слышите нас?»
Пятая песня
ПОХМЕЛЬЕ
Как прибыл
предобрый князь
Вольный Новоград, —
Жил бескровно,
Не грозясь:
Не тому ль не рад?
Пировалось, —
ну хоть брось, —
Всевладетелю.
В час урочный
не спалось
Благодетелю.
Не с того ли
в свет-очах
Темень хмарится?
И решил на псковичах
Отбояриться:
—Кривичане исстари
Все — разгульники,
Идолюги,
Скобари,
Богохульники.
Хватит скопу вахлаков
Лаптем щи хлебать.
Присудили мы:
Плесков
В наши руки взять!..
А пред Псков, —
идя с Москвы, —
Есть гора одна:
Длань Великой и Псковы
С той горы видна.
-Лепота — рукой подать,
Будто новый Рим!
-Уж такая благодать:
Парижу — где за ним!
И соборов,
И церквей,
И хором полно,
И лабазов,
И ларей,
И людишек.
Жив там колокол-смутьян:
Бьет,
сполошный грех,
Распаляет псковитян —
Взбаламутит всех.
Кремль заносчивый
пять стен
Опоясали.
Не привычны гнуть колен, —
Знаем:
лазали...
Все они —
едина рать,
У-у, безбожние!..
—Их руками —
их же брать
Понадежнее.
Хоть грозятся против нас
Встать не трусячи, —
Кто ж на распрю не горазд,
Кто —
из русичи.
Взять хоша бы
ту же Тверь, —
Уж была гордынь.
А впустила
распрю в дверь, —
Тут ей и аминь.
Княже, памятуй о сём:
Значит,
Стало быть,
Надо к ним
с разрыв-словцом
Припожаловать.
Ихней сваре порадеть —
Вставить ключ в замок...
—Разделить —
И овладеть.
Побросать у ног!
Жеребец под князем борз,
Ржет,
Копытом бьет.
Вниз —
обоз на десять верст,
Вкруг —
Стрельцов сто сот.
Извивалась от костров
Зрякова гора.
Настилали дым
на Псков
Тихие ветра.
А за дымом,
А в дыму
Не с мечи —
с подвохами
Двадцать два дьяка к нему
Благолепно пёхали.
Шестая песня
ЗАПЛАЧКА
Под Василием на Горке,
чуть вниз,
Чуни, чеботы, опорки
сошлись,
Шалопаи во скрипучих «русаках»,
И шалавы на вертлявых каблуках,
Передегченные крюки до пахов,
А клешнятой босичины —
мужиков, —
Не загадывай, не пыжься,
не сочтешь!
Не глазели бы,
Орали б лучше рожь.
Шапки прочь
стояли псковские концы,
И посады,
И окрестные гонцы.
Перед звонницей
народу собралось, —
Негде яблоку упасть.
Не веришь, —
брось.
-Чтой-то ноне непогодится.
-Год на год, вишь, не приходится.
-Слышь,
третьёводни в бору
Филин ухал
Поутру!
-Побожись!
-Ей-бо, не вру!
—Днем?
Не слышал отродясь:
Не напрочил бы напасть.
—Чуть чего, втолочут в грязь:
Негде яблоку упасть!
Ну, как все на одного?
-Не боися, ничего:
Тут хоть беглый,
Хоть какой, —
Плачь по горло, —
День такой.
-И пошто ты сплоховал,
Дал согласье,
кум Федот?
Сам язык ему ковал,
Сам его и повезешь?
Это как же?
Эт-то что ж?
—Был Федот,
Да стал не тот.
Повезу.
А ты не трожь...
Псковичи прощались с вольницей,
Земно кланялись, как водится,
Глину взбухшую месили,
Причитали,
Голосили,
Шепотком бояр бранили,
Рокотали,
Гомонили.
Складно пели гусляры
(Знали гусли в те поры).
Песня гусляров
Ты прости, всполошный колокол,
Вольный наш отец.
Сринет вниз,
Потянет волоком
Тебя стрелец.
Лишь разъяснит застень серую,
Снимут буйну с плеч.
Ты служил нам правдой-верою:
Скликал на сечь.
Лиходей едва заявится —
Бил тревожный глас.
Без тебя бы нам не справиться
В смертельный час.
Под твои набаты зычные
Гуливали мы!..
Помнят вдовы горемычные
Плакун-холмы.
Не забудут крохи-сироты
Слезынь-сумы.
Где ступали злыдни-ироды, —
Дымы, дымы...
В души новость громом грянула:
Ясен князь велит,
Как взгорит заря багряная,
Тебя свалить.
Чрез Валдай, дремучим волоком, -
Во Москву везти...
Наш отец, любезный колокол,
Прощай! Прости!
Седьмая песня
КАЗНЬ
Восходило солнце от Зряковой горы,
Напрямик по травищам,
Бережно:
Былки не пригнув,
Клубило пары,
Роски не спугнув,
Через боры, —
Дотянулось до бережка —
За тридцать три версты.
Окунуло в дремучие виры,
Омыло в Великой могучие персты.
И заневестились чисты кусты,
И заярились радостью яры.
А разговор у солнышка
Скор:
Растолкало на куполах галочий хор;
А нрав у светлого —
кому не знать:
Не побрезгало,
Не отвратило уст —
Обмакнуло в Зрачку-реку
красный ус
И давай студёнышку миловать.
А потом
настроило злат-струну,
Накидало мошкары в быстрину
Покликало
семифунтовых голавлей:
«Гуляй —
не жалей!»
И заплясал на плесе пир-жор.
И взвил
у Василия на Горке
Костер!
В одночасье
жахнуло —
Во дворах,
В курных конурах,
В теремах,
В церквах;
Полыхнуло —
В очах,
В ушах,
В грудях,
В сердцах, —
Будто утро с неба —
в тартарары:
Зарубили остры топоры,
Заходили
и вкривь и вкось,
Кромсая морёный дубовый брус, -
Крепкой,
что слоновая кость,
Искристый,
как русский булат,
Когда его взвихрит набат, —
Сухой деревянный брус, —
Неподатливый
дюжим секирам,
Как железным вражеским силам
Неподатлива
нежная Русь!
Постанывал брус:
«Держу-усь.
Не сойду,
Не свалюсь:
Не по зубам кус».
А каленые лезвия,
возгорясь:
«Будя, слазь!»
А клыки точеные,
осердясь:
«Хрясь, хрясь, хрясь!..»
С вышки сыпалось эхо,
Рыдало вдовой;
Прошибал рубак великий пот...
-Раз-здайся, нар-род!..
-Заплечный мастер подъехал.
-Ишь, мор чумовой:
Подрубят —
казнить почнет.
-Как же — без волюшки дорогой
А, Федот?
-А-а, мужику — нечет, чёт —
Один почет.
А солнце печет.
А река течет.
А железные дятлищи — тюк-потюк!
А с губ раскоряченных: не молитва —
матюг!
А руки сдубели,
Отбились от рук.
—Да, крепок звонила,
Лешак возьми,
Эка сила!
Не оберешься с таким возни.
Уф, уф, уморился:
Подай-ка ведро! —
Рубили,
кваском остужая нутро.
Остолбенела внизу толпа,
Так лес — после огнепала:
С плечей непокорных,
С открытого лба,
С груди его
кожа сползала.
Но вовсе не веря
В бескрылый удел,
Нависший
неотвратимо,
Он вздрагивал тяжко,
Он в небо глядел,
Он звал
звонаря-побратима!
И, скрученный рясой,
Иссохший язык,
Как витязь
пред страшным распятьем,
Рванулся,
К желанному сердцу приник,
Раздался
Громовым заклятьем!..
И глухо улегся,
с землей обнявшись,
Уснул
Неусыпный басила.
И кланялась воину блеклая высь.
И туча кому-то грозила!..
—Эй, виночерпий!
Не мори!
Живей!
Черед за тобой:
чарку налей!
Стрельцы-молодцы сделали дело —
Смутьяна сринули.
Крамола слетела.
Лей
полней!
—Приступай, Уфалей! —
Дьяк-палачник взмахнул платком.
И в красном волосатик
Злым молотком
Ахнул в чуткое тело.
Тяжко загудело:
«Ужо! Ожи-ву!..»
Искры, искры, искры —
в мураву.
Тяпал молот борзо:
«Дык, дык, дык!..»
А у палачины
булькал кадык:
—Бесплотная бронза, —
Не к тому привык.
Что мне уши!
Что мне — язык!
Упокою тело,
Вышибу дух!..
Ваша честь,
готово:
Ни языка, ни ух!
—Знатна работа:
и нем, и глух! —
Стряпчий глянул сбоку,
Раззявил рот:
—Собирайсь в дорогу,
Кузнец Федот! —
Покрестился,
Сплюнул,
Пнул врага ногой:
—Теперь он
кутёнок,
Не зверь гулевой:
Пасти не оскалит,
Не взревет.
Но
до соболиных потемок
За плескуньей-Псковой
Не расходился посадский народ.
Восьмая песня
КОНЧИНА
Когда на небе зари огонь,
Затопленный ночью,
угас,
Повезли его о двенадцать конь
Стольной Москве напоказ.
Лежал он,
поставленный на попа,
Двустапудовый,
В цепях.
И хмурая ночь,
на добро скупа,
Всхлипывала второпях...
«Темно да сизо.
Полным-полно
Лишь верст да туманов, — ох! —
Туманам в русийской низи вольно,
Они тут и князь, и бог:
Зыбки,
Непрозримы,
Густы,
Жидки,
Сулящие вёдро дню,
Ледяны,
Кипучи, что кипятки, —
Затуманили жисть на корню».
Полосуют колеса
валдайский тракт,
И небу — срок ядренеть.
«Издревле так.
И доныне мрак.
И так — непроглядно — впредь?..
Ты в думах не майся,
Русый смерд, —
Станет тишей в груди:
Всё за тебя загадала
смерть.
Ходи,
Гляди
Да годи!
А думы,
грузные, как жернова,
Ворочаются —
Не убечь.
От них бездольная голова
Ничуть не чувствует плеч.
«От Белых Струг
До Великих Лук,
Не вкруг —
Напрямик:
Сто непролазных яруг,
И в каждой —
по сто ярыг.
Бортничай сколько хошь —
Хрен соберешь.
И Гдов от Опочки —
Не три версточки, —
Трижды полста
Да с гаком;
И любая верста —
С планом:
В Сороковом Бору — зверь:
лети!
В Серёдке — стрелец:
плати!
На Крестах — монах
Обирает в прах.
В Острове — воевода:
мыт гони!
А нет — в реке тони.
А шкура всего одна,
А киса прохудилась со дна.
Вот и извозь,
Вот и не брось.
От Печор до Порхова —
голь,
Не деревни,
А глазу боль;
Нивы —
колос от колоса,
Не слыхать и голоса.
Вот и паши,
Пожинай шиши.
Во Пскове что ни купец —
жук:
Обведет,
Зажабрит.
Каюк.
Вот и торгуй, Федот,
Вот и имей доход.
А дома?..
Хоть бы не поминать:
Десять девок
Баба
Да мать,
Комола корова,
Конь без подков.
Чем их накормишь —
Четырнадцать ртов?..
А жизнь — вперекос,
А жизнь — невпопад:
И добро,
И зло
как беда, —
В болотине мертвые ольхи торчат:
Их высушила... вода.
А рядом, на взлобке,
поник березняк
Без влаги, бедняга, зачах.
В высоком лесу пожух молодняк:
Старики отказали в лучах.
В тесноте не в обиде, —
глаголят нам
Велеречиво хлюсты.
А эвон — гуща,
Не зелено там:
Не живые кусты —
Кресты...»
Зряшные думы
много дён
Обжигают,
Да где с них спрос?
Вези,
Не зная, зачем рожден,
Слушай кряхтенье колес...
Проезжали села и города,
Старорусскую непролазь.
Донимала пыль,
Допекали овода,
Чавкала извечная грязь.
Палило солнце,
Хрустели пески,
Поливали дожди ездоков.
И лежали,
Полные теплой тоски,
Дрожали
чащобы с боков.
Под Валдаем
стали распрягать:
Животина умаялась вконец.
—Кто там — навстречу? —
Глядь-поглядь:
Скачет московский гонец.
Подъехал.
На поклажу глаза скосил:
—Грамота людям псковским:
«Повелел
Великий князь Руси
Колокол опальный
Сломать!
На куски!
Сломать!
Сокрушить!
И развеять в прах —
Раскидать,
Схоронить на Валдайских горах»
Федот — за кувалду:
—Сломать так сломать,
Благо силы не занимать.
Девятая песня
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Валяться бы лому в пыли,
Таить бы осколкам
песни,
Когда бы не ковали, —
Поймите:
Они б не воскресли!
Гинуть бы
в стыни и в зной,
Зазеленелым и сирым,
Когда бы их люд честной
Не уберег
всем миром.
Ну, как в дармовой кабак,
Шли к лобному перелеску;
Осоку сгинали так,
Как свекр и свекровь —
невестку.
В дубняк,
будто в вещий храм,
Втекали с кроткой сноровкой;
Глядели по сторонам,
Как младушка
Перед свекровкой.
Бродили
со склона на склон
Буераками и лесками, —
В наклон,
в наклон,
в наклон:
Искали,
Искали,
Искали.
Обшарили сыпень-пески
И дрягвы чернющее тесто...
Собрали, до фунта, куски,
Прибрали
В надежное место.
А в воскресенье —
рядком-ладком –
Принялись кузнецы за дело:
И бронза под звень-молотком
Оживала,
Вздыхала,
Теплела.
И мастер заглавный —
Федот...
-Тот самый?!
-А кто же:
тот самый! —
Над горном, как бог, восстает,
Фартовый,
Тревожный,
Упрямый.
—Ворон не лови,
Ты — бей,
Стучи,
Чтоб наружу — середка!
Не мешкай, соколики,
грей:
Не выгоды ради работка!
Радеем за-ради Руси —
Не ради полушек да гривен...
-Простынет!
Живей подноси!
-А звон-то и вправду дивен
-Уж ладен, честная мать:
И ласков,
И грустен,
И грозен!
—Куда там,
не тот опять! —
И хвать
колокольчик оземь.
-Да что ты, чудак-человек?
Чего еще?
-Голоса мало.
Неровен час, ладим навек:
Давай
Нагревай
сначала!
То ли воля поет,
То ли сердце — вразлет:
Руки, руки,
будто крылья.
—Ну и хват!
Ну Федот!
Как прицелится глазами,
Бровь изломит,
Как даст:
Над горами,
над лесами —
Буйный бас,
Знойный пляс,
Горький смех,
Долгий бег!..
Десятая песня
ПРИПЕВ
Российскую сонь
беспокоя,
С тех пор колоколец гудит, —
Само торжество вековое,
Вздох молнии
В гордой груди.
И ты замолчишь,
обновленный,
На целую жизнь
Удивленный.
Увидь! —
Разъяренная грива
И «динь-динь» —
несут скакуна.
И в миг этот
Сбудутся дива,
И высь распахнется
до дна.
И мерин ли, ворон —
над полем,
Ты сможешь:
Ты — Воин!
Ты — Волен!
Припомнятся были и сказки,
Припевки певуньи-Псковы,
Мечей забубенные ласки,
И плач безутешной вдовы,
Тягучие вопли набата —
Далекого
Вольного брата.
Зальется,
По-русски бескраен,
Душа переполнена вся;
Заходит,
как в хату хозяин,
И кровь горячит, не спрося.
В нем — ласка,
Укор
И тревога,
Дорога, дорога, дорога.
Завьет,
Заколдует с размаху
Нехитрый валдайский звонец.
—Ах, вещая гулкая птаха,
Да будет ли мчанью конец? —
А вихрь:
«Это —
только начало:
В сторонку —
Кого укачало!»
1950—1971