Коль опыт сей вам незнаком,
Пусть станет вам наукою
Сия история о том,
Как выеб*л старуху я.
****
Москва. Рассвет из перламутра
Сияет в небе. Как грустна
Капель сегодняшнего утра!
Но вот панель уже полна;
Бомжи проснулись. Кольца МКАДа
Сквозь лес домов свой точат путь.
И слышен крик предсмертный чада,
В чей суп подлила матерь ртуть.
Москва, Москва! Твоих проулков
Шагами мерил я размах,
Когда, стуча туфлями гулко,
Вся разодетая в шелках,
Навстречу мне прошла старуха.
Она сверкала, как звезда!
И на лету качалось брюхо,
И колыхалася п*зда,
А между ног, в паху горячем,
Пятно мерцало, как свеча.
То, в положении стоячем,
Чуть протекла её моча.
Воспрянул духом я, счастливчик!
Не нужно мне других бл*дей!
Представил, как снимаю лифчик
С округлых форм её грудей,
Во влажное ущелье страсти
Как палец запускаю свой.
Я был в её интимной власти,
Заворожён её п*здой,
В воображении рисуя
Картины изощрённых поз:
То трахаю, не щадя х*я,
То в анус ей засунул нос.
Она стреляет взглядом броским,
Что тенью пылкой красоты
Летит по улицам московским, —
Был очарован бы и ты!
Но, право, я не видел цели
Томить и далее себя!
И вскоре были мы в постели,
Друг друга пламенно *бя.
Стянув ей юбку с наслажденьем,
Её лаская так-и-сяк,
Я обнаружил с удивленьем
Меж ног старушечьих елдак!
На миг утратив дар свой речи,
Я заключил: «Вот это да!
Не обессудь, я рад сей встрече...
Но зайка, где ж твоя п*зда?!»
Изобразив легко улыбку,
Она свой член приподняла:
Под ним сияла чёрным дырка.
Воскликнул вновь я: «Вот дела!..
Такое вижу я впервые!
Опять же, зай, не обессудь,
Ведь, к сожаленью, все грешны и...
Позволь твою оттрахать грудь!»
И снова хитрая улыбка
Её окрасила уста:
«Уж наезжаешь больно прытко!
Сначала вскрой мои врата!»
Я время втуне не теряю —
Стащив проклятые трусы,
Уста старушки лобызаю,
Что припорошили усы,
Затем, вздрочнув для разогрева,
В манду пихаю вставший хер.
«Ну что же это!» — стонет дева, —
«Разочаровывает размер!»
«Ах Боже, милая, простите...
Сей не умышлен грубый жест...
Рискну узнать, вдруг Вы хотите,
Чтоб Вам в п*зду вогнал я шест?»
«Коль Ваш кутак неэффективен –
С него сползает аж гандон! –
По-моему, выход очевиден:
Я срочно требую страпон!»
Одной рукою х*й терзая,
Другой я шарю по углам:
Всё длань ощупала шальная
Ища страпон и там, и сям.
Но все попытки были тщетны:
Сколь долго я бы не искал,
Страпона не было заметно.
Но тут вдруг взгляд мой приковал
Предмет, способный идеально
Дилдак старухе заменить.
«Ах, точно, точно, гениально!
Как я не мог сообразить...»
Предметом нужным была швабра,
Что там стояла стороной.
Вот ухватил её я храбро,
Над пожилой занёс п*здой
И с силой вдул, трясясь всем телом,
В старухин слипшийся проход.
На теле старческом дебелом
Тут проступил холодный пот.
Вздрогнув, как ржавая пружина,
Издав протяжный псиный всхлип,
Надулась и бурлит вагина:
Взорвался в ней большой полип.
В лицо моё фонтаны гноя
(Невольно вспомнишь Петергоф!)
Летят стремительной струёю,
И этих гнойных языков
Мне лобызанье столь приятно,
Что, гной со смаком проглотив,
Спешу я вылизать все пятна
И осушить в конец нарыв,
Который в недрах старой щёлки
Уже осунулся и сник.
Но вот пронырливей метёлки
Его щекочет мой язык,
Со слизью вместе удаляя
Гноя засохшие комки —
Я с вожделеньем их глотаю.
Учуяв, как они сладки,
Решаюсь я подняться выше,
Отведать старческий пупок.
Ей говорю: «Не бойся, тише,
Щекотно будет щас чуток»
Перелезаю через швабру,
Свою ищу средь складок цель,
И, пуп нащупав, снова храбро
Язык тяну в тугую щель,
Что затхлой вонью густо пышет,
И в чьей таинственной глуби
Рой мерзких насекомых кишит.
Пупок лишь только пригубив,
Я кислой рвотой поперхнулся, —
Сожрал как будто говнецо —
К старухе быстро развернулся
И наблевал в её лицо.
Увидев рожу её в жиже,
Себя я сдерживать не стал:
Дроча свой х*й, нагнулся ниже,
Губами вплоть к её устам.
Всосав блевотину обратно,
Услышал голос дорогой:
«Это, конечно, всё занятно,
Но подставляй-ка анус свой!»
Не ждав такого поворота,
Я раком вмиг послушно встал.
"Мне кажется, или чего-то
Уж слишком узок твой анал?" —
Спросила милая старуха,
На свой мне намекнув размер,
На спину мне взвалила брюхо
И жирно обслюнила хер;
Затем, «на три», почти с разбегу,
Вонзила фаллос свой туда.
«Мою ломаешь, сволочь, негу!
Вновь приключилася беда!»
В моём неопытном пукане
Застрял старухин дряблый ствол.
Она его в натяг таранит,
Но тот как намертво вошёл.
«Но выход есть» — старушка молвит, —
«Я не люблю пустой п*здёж»
И из манды своей огромной
Вдруг достаёт блестящий нож.
Хочу сбежать я, но плен крепок:
В её лишь власти моя плоть.
Рука точна, и глаз как меток,
Она готова проколоть
Мой анус; нож уже заносит.
И вдруг пронзает тело боль:
Она клинком меня елдосит.
Но такова моя юдоль...
И истекая алой кровью,
Закрыв в предчувствии глаза,
Томлюсь я пламенной любовью,
И на душе гремит гроза...
Очнувшись, с анусом дырявым,
И говна кучей прям во рту
(Подарок пожилой шалавы!)
Встаю я, в комнату иду,
И там, пред смертью разве в шаге,
Пишу я сей печальный стих
На кровью смоченной бумаге —
О тяжких горестях своих!..
*****
Мораль сей басни такова:
Не стоит бабкам доверяться!
Не обольщайтесь: здесь Москва.
Пусть вами рулит голова,
А не инстинкт еб*ться!