и наполнятся слова

Николай Бизин
P. S. Прекрасны фруктов имена!
                Господь назвал их и развесил
                В те золотые времена,
                Когда он молод был и весел,
                И образ плавал в кипятке
                Садов Урарту и Тавриды,
                Одушевляя в языке
                Еще не изданные виды

                А ветры шлепали доской,
                Тепло с прохладой чередуя
                В его скульптурной мастерской.
                Серьезный ангел, в пламя дуя,
                Хозяйство вел. Из образцов
                Готовил пищу. Пили кофе.
                А всякий быт, в конце концов,               
                Враждебен мыслям о голгофе.

Я это знаю по себе,
По гнету собственных корзинок.
Я это знаю по ходьбе
На рынок, черный от грузинок,
Влачащих овощ на горбе.
                1966
                Юнна Мориц. Лоза.



А кошка как окошко.
А кошка как лукошко,
В котором изнутри
Существования три.

Окошко распахни
И зрение протри.

И положи внимание
В лукошко мироздания.
Туда, где девять жизней
Как пашню распахали

И кошку увидали,
Чтобы она глядела

Спокойно и умело
Не только за пределы
Единственной твоей
Всей жизни перечисленной...

А там, где соловей
Прозрачный и таинственный.

Такая тайна просто
Кошачьего росточка, но многим не по росту.
Ведь с пятки на носочек
На целых девять жизней восходит голосочек.















И наполняться слова
Тем же, что и голова.
То есть воз своих проблем
Ты посыплешь горстью слёз,

Как на гроб охапку роз.

Как на воре горит шапка,
Наполнение слов коптит.
Я пою мою Лилит,
Коей в мироздании зябко,

Ведь явилась прежде Евы.

Я пою мои напевы,
Что явились до молвы,
Что явились прежде слова
И пролились на основу

Первобытным океаном.

Разделяющим не страны,
Но остранников времён.
И теперь я в ритм влюблён,
Наполняющий слова

Только лишь по воле волн.















Только лишь по воле волн
Мой корабль в меня влюблён.

В первобытном океане
Мы лишь мнимся капитаны первобытных каравелл.

Ибо мы украдкой длимся
Или же мы кратко длимся,

Или же мы долго длимся...
Волны следуют за ритмом.

Я живу по воле долга,
Ибо долго я плыву.

Ибо долго был собой (ибо долго видел сны)
И держался на плаву (как за руку вышины)

Не по воле корабля, переплывшего волнения,
А решением волны, принуждающей к спасению.
















p. s. И даже не смей думать, что ты можешь не выдержать.

                ***












Нельзя делать то, что нельзя.
Можно делать то, что стезя
Продиктует, не лебезя
Перед собственным интересом.

Нельзя делать то, что нельзя,
А не то обернёшься бесом.
Ибо бесы бросают взгляд
Не вперёд, а только назад.

Я узнал, что выбора нет:
Видеть тьму или видеть свет -
Всё решается направлением
Ослепительного движения.

Либо светом ты ослеплён,
Либо тьмою ты ослеплён:
Только так лепили меня!
Не из глины я порождён,

А из очень простых вещей:

Либо мы из света огня,
Либо мы из его тьмы.






























Переплывшего все моря
Ожидает она корабля.

Называется не земля,
Ибо ею мир продлевается

Пусть на ветер, но дальше жизни.
Говорю о моей отчизне,

Что наследует интересу,
Продиктованному не бесом,

А не-бесными небесами.
Вы с не-бесным встречались сами,

Что немножечко дальше неба
И немножечко дальше хлеба.

Это словно чайная ложечка,
Коей небо добавлю в чаяния.

Пусть на ветер, но дальше жизни
Говорю о моей отчизне.



























Недостижимое, в котором смысл.
И вот перед тобой другая жизнь.
Как будто бы на твой живот
Вдруг небо ляжет, словно пятна сажи

На солнца диск.

И вот перед тобой другая жизнь,
Которая вполне недостижима.
Которая проходит мимо...
Лишь мнится, что она на животе!

И мы с тобою эти, но не те,

Которым эта жизнь легко дана.
Ты смотришь из окна не на меня,
А на того, кто стал твоим огнём,
В котором ты горишь, но не сгораешь...

Поскольку никогда не умираешь

В недостижимое, в котором смысл.
И вновь перед тобой другая жизнь...
И в этом никакого толку,
Помимо ослепительного долга.


















P. S. Каждый человек - это не только он сам, это ещё и та единственная в своём роде, совершенно особенная, в каждом случае важная и замечательная точка, где явления мира скрещиваются именно так, только однажды и никогда больше.

                Герман Гессе










Впереди ожидает бессмысленность.
Позади оживает осмысленность.
Всё лежит у тебя на груди.

Я ладонями снег собираю.
Ты ладонями снег согреваешь.
Он уже никуда не сбежит,

Но иссякнет как век.
Ибо ты всё ещё человек.
Ибо я всё ещё человек.

Ибо всё досягаем погонями.
Ибо всё измеряется стонами
Или песнями нашей души.

Впереди ожидает бессмысленность.
Позади оживает осмысленность.
И она никуда не спешит.



























Я заблудился в сумрачном лесу,
В котором чьи-то души на весу,
Как свет, едва проникший сквозь листву...
А выхода и не было, и нет.

В котором чей-то свет, едва пролитый.
В котором так настойчива листва
И ласкова, словно твои слова,
Всё объясняя и не обвиняя.

Я заблудился в сумрачном лесу,
В котором я не голову теряю,
Но обнимаю собственный скелет
Своей душой, которая есть свет,

Едва-едва проникший сквозь листву.
Я вышел на поляну в синеву,
Ты вышла на поляну в синеву
Над головой и зелень под ногами...

Но чьи-то души увязались с нами!
Как будто бы любовь моя из них
Составлена: из слов и снов чужих,
Среди которых мало нас самих.

И всё-таки она не перестала.

























И всё-таки она не перестала
Будить людей, хотя ей места мало
В реальности, которая во мне
Оказывается сон во сне...

Как будто из окна показывается.

И протирается окно.
И проясняется одно:
Что дом, в котором мы сосуществуем,
Есть дно, над ним другое дно

И третье дно... А водоём - вино.

Мы к ним ревнуем и душою пьём,
Когда поём одно или другое,
Со дна на дно едва переплывая...
Когда ж я наконец душой поем

Беспечности, которая из рая?

А никогда, пока моя вина
Мне кажется водой без пробуждения.
И всё-таки любовь не перестала
Будить во мне жестокие сомнения,

Что я без дна, коль ты во мне одна.








p. s. Всё повторяется и обрастает баснями
О том, что всех мы очень огорчаем,
Что всех на свете мы ужаснее, опаснее!..
Мы огорчаем всех, кто нас прекраснее:
Начнут войну, а мы её кончаем!

                Юнна Мориц









А миру не будет мира,
Покуда весь мир - не лира,
Звучание которой - чудо,
Молчанье которой - чудо...

Привычка к счастливым мыслям.

А миру не будет мира,
Покуда весь мир - не лира.
Ведь он является тканью,
Где каждая нить - умолчание...

Привычка к счастливым мыслям.

Сегодня я как синичка.
Сегодня ты как синичка.
Когда на груди солнце,
Вот так выходит привычка

О том, что мир - впереди.

Я знаю, и ты узнаешь.
Меня, как нить, загадаешь.
Меня в себя продеваешь,
Поскольку ты будешь шить,

Сшивая мои миры.

Привычка к счастливым мыслям.
Покуда весь мир - не лира,
Но много живой игры.

























Но много живой игры
Нам дарят эти миры,
Которых на свете нет.
Которые как скелет,

На коем душою свет,
На коем душою тьма.

Привычка к счастливым мыслям,
Похожая на дома,
В которые заходить
И входы загородить.

И не пустить несчастье
В нашей с тобой власти.

Но мира не изменить.
А он за порогом мысли.
Мы ли с тобой вымыли,
Вычистили как числа

Нашу с тобой любовь?
Коли заходим вновь

После того, как ушли.
Я побывал в дал.,
Ты вблизи побывала.
Целого мира мало (надобен по частям).

Целый мир слишком сложен (а по частям тревожен),
Но лишь таким возможен.




















Прекрасное, поскольку бесполезно:
Как будто я гляжусь отвесно,
При этом я держусь железно...
Прекрасное настолько бесполезно,

Что толика его в тебе!

Что толика его в крови
Приводит лишь к бессмысленной любви.
Когда я загляделся в бездну,
Во мне не удержались соловьи...

Поскольку соловьи воображались.

И пением своим сорвались
В такое подковёрное кипение,
В такое заглядение друг в друга,
Что иногда сродни кровосмешению...

И кажется: мир замер от испуга.

Прекрасное настолько бесполезно,
Поскольку воплощается телесно
И никогда в себя не возвращается,
И никого с собой не забирает...

То лишь воображение играет,

Следит за партитурой тел.
Я пальцами коснусь клавиатуры.












P. S. И серебрится банный узелок
С тряпьем. И серебрится мирозданье.
И нет войны, и мы идем из бани,
Мне восемь лет, и путь мой так далек!..
И мы в трамвай не сядем ни за что -
Ведь после бани мы опять не вшивы!
И мир пригож, и все на свете живы,
И проживут теперь уж лет по сто!
И мир пригож, и путь мой так далек,
И бедным быть для жизни не опасно,
И, господи, как страшно и прекрасно
В развалинах мерцает огонек.

                Юнна Мориц






Сова, что увидела радугу.
Трава, что растёт на лугу.
Молва, что всегда на бегу.
Слова, что найти не могу,

Но сами находят меня.

Сова, что увидела радугу,
Ни разу не видела дня.
Но сразу увидела дно
Полуденного огня,

Который в ночи возлежит.

Сова, что увидела радугу,
Имеет обычный вид,
Поскольку не видит днём.
Но может увидеть дно,

Что затаилось в бездне.

Ведь совы днём бесполезны,
А мы в ночи бесполезны.
Но я ожидаю сову,
Что видит в ночи синеву,

А так же цвета остальные:

Все девять сторон света,
Все девять сторон стихии.











О главном заговорить
И позабыть пустое.
Мёд бы да пиво пить
Мог бы я красотою

Или устами правды.

Было бы и подавно
Главное так прекрасно,
Если бы не верстами
Вопли её напрасно

Длились и продолжались.

И на ногах держались
Раненые с трудом...
О главном заговорить
Следовало бы потом.

Сначала бы исцелить

Следовало бы во всём
Главное в этом мире.
Ну и с чего начать,
Если мой мир - не лира,

И его не настроить (если на нём печать)?

С этим возможно спорить,
Но безнадёжно - кричать.
















Меня покинула печаль,
Оставив надобность молчать.
И я оставил у молчания
Своё речное изречение.

И я последовал течению

Моей печали бесконечной,
Очаровательной печали.
Я ожидал печали встречной...
Меня же многие встречали

Лишь перекрестием дороги.

Соприкасаясь на мгновение,
Я стал как мановение ока.
Я стал тогда руками Бога (я стал тогда ногами Бога),
Я оставлял его следы...

Но захотелось мне звезды.

Тогда звезда ко мне скатилась,
И кто-то умер в мироздании!
Но - здесь - облекся в созидание,
Чтобы сознание осветилось.

Меня покинула печаль...

Теперь иду к началу света,
Поскольку тьмы я не найду.



p. s. Я грёзой обожжён и вымыслом пропах,
Горячим, как помёт из голубятни сонной;
Лишь сердце иногда, отряхивая прах
Былого, зашумит кроваво-жёлтой кроной.

Мечты пережевав, как жилистый рубец,
И кружек сорок влив и переполнив недра,
Я выхожу во двор, бесстрастный, как Творец

Иссопа кроткого и сумрачного кедра,
И, целясь в небеса, повыше, наконец
Ссу на гелиотроп, неистово и щедро.

                Артюр Рембо











Теперь иду к началу света,
Поскольку тьмы я не найду,
И бесконечно это лето.

Я нахожу себя в саду:
Во мне срываются плоды
Падением моей звезды.

Найду ли я в саду тебя?
Найду ли я тебя, любя
Иль равнодушно отойду...

Во мне решается сейчас!
Пока душа не скрылась с глаз,
Способная во мне остаться...

Способная ко мне вернуться
И снова в тело обернуться,
И бестелесно не скитаться.

Ведь я иду к началу света.
Ведь так скитаются небесно
И обручаются влюбляться.




















P. S. - Что будем делать, Чарли?
- Улыбаться.








             Трислов

Небесных два крыла (какая мгла
Из пропастей обыденно отвесных,
Которые обыденно известны,
Тебя на крыльях этих вознесла

Настолько, что идёшь, не зная броду?).
Небесных два крыла (такой природы -
Как ноги водомерки по воде -
Переступают по любой беде).

Небесных два крыла (что опирались
О пасти пропастей... Но не игра
Тобой играет, а незнание зла,
Незнание смерти. Ибо другой тверди,

О кою опереться, в мире нет).
Небесных два крыла (что отзывались,
Как только позовёшь, увидев ложь,
И сразу на нее ложится свет).

Небесных два крыла (что не спасают тела:

У плоскости земли основы три!
Но помогают жить и делать дело.
























        Трислов (продолжение)

Но помогают жить и делать дело
Небесных два крыла, что не спасают тела
Над пропастью во лжи.

Нам помогают жить не миражи,
Но лишь надежды, кои так напрасны,
Поскольку безнадёжны и прекрасны...

И предназначены не нам,
А лишь тебе и мне поодиночке.
Ведь каждый родился' в своей сорочке:

При родах не наденешь сразу две!
Чтобы летать потом по головам,
Перебираясь с кочки и на кочку.

И только крыльев два (которых нет).
И света нет (поскольку всё есть свет).
И смерти нет (поскольку всё есть твердь,

О кою опереться, оглядеться).
И сердца нет (поскольку мир есть сердце,
Что бьётся и никак не разобьётся).






























А это хорошо (и это я сказал).
Вокруг меня вокзал (весь мир как зал вокальный).
Сегодня я какой-то изначальный.
Как будто бы я лгать не начинал

И не начну (и это я сказал).
И не продолжу (это я сказал).

Вокруг меня вокзал. Приходят звуки
Вослед локомотиву. Эти руки
Вдруг открывают в каждом звуке двери.
Я в каждый звук войду по своей вере.

И не войду, коль веры во мне нет.
И это хорошо (ведь звук есть свет).

А если веры нет, то звук есть тьма,
И верю я в себя. Мои дома,
Что на колёсах, здесь не прозвучат
Вослед локомотиву... Я зачат - не как звучание, как биомасса!

И это хорошо, поскольку в кассу
Я вместо денег душу положу.


















P. S.                Трудно светиться и петь не легко.
                Там, где черемухи светятся пышно,
                Там, где пичужки поют высоко,
                Кратенький век проживая бескрышно,-
           Только и видно, только и слышно:
      Трудно светиться и петь не легко.

      Если задумаешь в дом возвратиться
      Или уйти далеко-далеко,
      В самую низкую бездну скатиться
      Или на самую высь взгромоздиться,-
      Всюду, куда бы тебя ни влекло,
      Петь не легко там и трудно светиться,
      Трудно светиться и петь не легко.

                Юнна Мориц





И это хорошо.
И это будет лучше.
И света станет больше, и не ранит
Нас равноденствие, которое обманет

Своим названием: добро и зло.

И это хорошо.
Мне повезло:
Я взял весло и начал загребать,
И продвигать к себе за пядью пядь

Всё то, что отделилось от плохого,

Назвавшись хорошо.
И этот берег, быстро надвигаясь,
Берёг меня... Когда ж я подошёл
На различимое сердцебиение,

Я захотел остановить мгновение

И прекратить названия называть.
И всё растаяло за пядью пядь,
Утратив форму... Заново пришлось
Провозгласить, что это хорошо,

Когда волнам дано меня носить.















Поскольку жизнь даётся на мгновение,
Она даётся мне как мановение
Руки и ока: видеть или брать,
И ви'дение на взятие менять.

И это правильно, поскольку одиноко.

Поскольку жизнь даётся на мгновение,
Настолько же мгновение продлится.
Как только одиночество иссякнет,
От жизни не останется нисколько...

И новое сознание родится,

Как новое создание времён.
Вдвоём мы были, или я влюблён
Настолько беспощадно одиноко,
Насколько же мгновение ко мне жадно

Прильнуло, выпивая мою суть.

Поскольку жизнь даётся на мгновение,
Она даётся мне как мановение,
Не оставляя от меня ничуть
Не меньше, чем дано взглянуть и знать,

И протянуть, и взять, или отдать.






















Настолько воздух свеж,
Насколько я не струшу.
И я дышу душой и выдыхаю душу,
Пока своим дыханием не разрушу

Сердцебиение выдоха и вдоха.

Настолько воздух свеж,
Насколько и эпоха
Не эпохальна, а сердцебиенна.
И я противоречу всей вселенной!

И душу выдыхаю я в геенну.

И из геенны же её вдыхаю.
И я противоречу всей вселенной
Сердцебиением существования,
Сердцебиением своего незнания

О том, что жизни во вселенной - нет.

Вдыхая свет и выдыхая свет,
Об этом добродушно забываю.












p. s. Не то;, что; входит в уста, оскверняет человека, но то;, что; выходит из уст, оскверняет человека (Мф 15.11).
Невозможно человека осквернить извне оскорбляя его и унижая (пример - глумление над Спасителем). Человек только сам оскверняет себя плохими мыслями или поступками.

                Агафангел Пашковский












Простой душой, нисколько не большой,
А даже малой (вот её не стало:
Настолько уменьшается душа
В огромном я, что сразу соглашается

С ничтожностью своей, ведь я злодей).

Не больше соловей простой души
(как будто суховей, что сушит воду
И оставляет суть своей природы,
Не оставляя от воды ничуть

На разведение и лицезрение).

Простой души ничтожное мгновение,
Что сразу затерялось бы в глуши
Моих времён и прочих злодеяний...
Когда бы не был я в тебя влюблён

И - здесь - мгновение остановил.

Иначе - среди многих центров сил -
Не объяснил бы редкостных свиданий.




























Но зла не победить ни красотой
И ни мечтой ему не навредить,

Как парусом на мачте и мечте.
Поскольку речь идёт о красоте,

То штиль вокруг. Не покладая рук
Мне против зла приходится грести.

Но штиль вокруг. И нет добра и зла,
Помимо моего весла,

Которое я выдохом и вдохом.
Вот так я создаю эпоху:

Я выдыхаю зло или добро -
И это понимаю как весло,

Которым мне дано перемешать
Всю бездну вод. А сам я только пядь

Жестокого пути. Весь мир перемещать,
Но самому к причалу не прийти.




















P. S. Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
  Дневные раны сном лечи,
    А завтра быть чему, то будет.

    Живя, умей все пережить:
  Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит - и слава Богу.

                Федор Тютчев






Рас-свет уж наступил.
По мере сил
Рас-свет шагал, два-свет шагал.
А я летал как юноша Шагала.

И не было во мне металла,
Один лишь воздух серебром икон,
Окладов их: дин-дон, Джон-Донн!
Поскольку было во мне горя мало.

И я летал как юноша Шагала:
Рас-свет уж рас-смотрел,
Потом пере-смотрел
Свои листания, любовь любимых тел,

Описанную на листе.
Ведь речь опять идёт о красоте,
И об уродстве речи не идёт.
И речь опять идёт о благородстве:

Его рас-свет давно уж наступил.

И силы мне даны.
А не даны, так он - превыше сил.



















Не отыскал бы нашего свидания
Я на просторах злого мироздания,
Когда б не бесконечные повторы

(коль ты срываешься с вершины гор,
То тотчас предстают другие горы -
Поскольку совершенно же такие -

Которых никогда не превзошёл...
Которых никогда не превзойти).
Не отыскал бы нашего свидания,

Когда б не бесконечные повторы
Такого беспощадного пути,
Я на просторах злого мироздания.

Как ласточки гнездо такая встреча,
Что прилепи'тся к самой крутизне.
На краткий миг дано тебе и мне

Остановить мгновение восхождения -
Остановить мгновение падения -
И счастия гнездо себе слепить.

А что таких миров на свете много,
Словно даров данайских - всё от Бога.




























Опоры себе ищет жизнь:
Не норы роет, как подземный крот,
А выбирает всё наоборот.

Когда взлетают в воздух разговоры,
Любая твердь исчезнет под ногами...
И только солнце малое алеет,

Как грудка снегиря!
Внизу лежат поля,
И снег на них отчаянно белеет.

И только изредка прогрелся перегной:
Как будто бы и ты согрета мной,
И проступаешь почвою во мне.

Опоры себе ищет жизнь -
И быстро обретает в вышине!
Поскольку там лишь ветер долго свищет.

А наша жизнь мгновенна как вселенная!
И я развеселяюсь тварью тленной,
И в вечности мгновенно поселяюсь.















p. s. Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну и ту же коробку.
                © Итальянская поговорка (Чезаре Борджиа)













Что бесконечно побеждать свои победы
И жизнью жить. И слово, что в беседе
Плести за пядью пядь.
Приходится мне жить и умирать,

И бесконечно побеждать свои победы,

И жизнью жить. Её не победить.
Ведь разлюблять и заново любить
Дано живому, мертвым не дано.
Я побеждаю как в немом кино,

Ведь кажется: вот-вот прольётся звук.

Ведь бесконечно побеждать свои победы,
Не изменяя ничего вокруг,
Поскольку ничему не изменяя -
Даётся всем и, значит, никому.

Итак, прекрасна жизнь (напрасна жизнь).

И бесконечно побеждать любой пустяк
Не столь уж важно (или очень важно).








p. s. Любой человек должен уметь менять пеленки, планировать вторжения, резать свиней, конструировать здания, управлять кораблями, писать сонеты, вести бухгалтерию, возводить стены, вправлять кости, облегчать смерть, исполнять приказы, отдавать приказы, сотрудничать, действовать самостоятельно, решать уравнения, анализировать новые проблемы, бросать навоз, программировать компьютеры, вкусно готовить, хорошо сражаться, достойно умирать. Специализация - удел насекомых.

                Роберт Ханлайн











Итак, никак.
Никак - не победить.
Итак, я продолжаю просто жить.
Как будто я всего лишь подражаю

Телодвижениям сердцебиения.

Мне не дано остановить мгновение,
Поскольку у меня оно одно
И без того настолько бесконечно,
Что в нём телодвижения быстротечны...

Когда б и что бы не передвигал.

Одна надежда, что весь мир - вокзал:
Телодвижения приходят и уходят!
Я каждое, как узел, завязал
На бечеве простого изречения.

И это всё, что есть в моей природе.

А вот чего в моей природе нет,
Так это тьмы бессмысленных побед.




























О солнечнопесочные часы!
О солнечнопесочные часы,
Просыпанные берегом морей,
Разбилась вдруг волна моей души.

О солнечнопесочные весы!
На солнечнопесочные весы
Просыпалась волна моей души...
Всё оказалось берегом морей.

Всё оказалось берег пробуждения.
О солнечнопесочное мгновение
Опёрся я и распахнул глаза.
Просыпанная берегом слеза

Омыла горизонт. В пучину вод
Стекла... И словно из стекла,
И словно за стеклом вдруг стало слово.
Вдруг стала слава словно водоём

Из солнечнопесочных этих слов!
Из солнечнопесочных этих снов!
И в целом мире нет других основ,
Помимо тех часов, что из песка.

И в этом всё веселье и тоска...

И снова просыпается песок
Из моего виска да в твой висок.


























А из моей вины в твою вину,
Как из моей волны в твою волну
Вино не сотворится из воды...
Вот разве что дано в тебя пролиться.

Вот разве что дано тебе напиться.
Не сразу разум постигает вечность.

Развесистая клюква из вины:
Настойками домашнего вина
Бокалы ты наполнила сполна,
Чтоб утвердить свою необходимость.

А так же утвердить необозримость.
А так же утвердить необоримость.

Тогда я предложил тебе испить
До дна, потом - со дна... Потом - одна
Ты стала биться как волна о берег
Об это дно, а я тебя берёг...

Не сразу разум постигает вечность!
Сначала только боль твоих дорог.


















P. S. Как много было мне дано
От бога ... в прошлый раз!
Но я и в этот раз, клянусь,
Исхитила из тьмы
Не только жалобы и гнусь
Бесплодной кутерьмы.
Еще таких я струн коснусь,
Таких заветных гнезд,
Где на морозе, в брызгах слез
Птенцов рожает клест.

                Юнна Мориц







Ложилась на ладонь
Губная та гармонь.
Прижилась, будто сердце, на ладони.
Ведь губы, что живут в моей гармонии,

Прижились, выдыхая и вдыхая.

Ложилось на ладонь дыхание рая.
Ложилось на ладонь дыхание ада.
По жилам, что в ладони, плоть текла.
Ведь та ладонь поболее стола,

На коем пиршество для духа разведём.

Из мироздания построим дом,
В котором будем жить, мед-пиво пить
Из лиро-знания и миро-знания.
Я вылеплю себе твои лобзания

И назову воздушный поцелуй.

Ложилось на ладонь моё звучание,
Переплетения воздушных струй.
Потом услышал пение твоё
И сразу понял, что оно моё.

Есть у души и зрение, и слух,
И осязание, когда одна на двух.















Я своего значения не отдам
Ни бедам и годам, ни в тот бедлам счастливый
Сошествия с ума по головам
Лишённого сомнений позитива.

Я в негатив, скорее, загляну.

Я прослежу, как мерно выступает
Из плоскости виска моя тоска.
Над ней моё сомнение летает,
Протягивая хлебного куска

Гремучий камень словно бы в ладонь.

Так получается моя гармонь:
Я выступлю по ней из всех гармоний
Как негатив Туринской плащаницы
И предъявлю пробитое запястье,

А вовсе не ладонь... Гармонь моя

(но не ручная, а вполне губная)
Значением ручья вполне напьётся.













p. s. Моя беда в том, что для меня нет ни одной внешней вещи, всё-сердце и судьба.

                Цвентаева












Слова не имеют значения.
Имеют значение дела.
Но только и в них исключения.

Дела заклубятся как мгла:
Срывая с молчания печать,
Попробуют вновь замолчать.

Как телом, ещё не рождённым,
Назваться не сделанным делом.
Как телом, от сна пробуждённым,

Но тотчас уснувшим опять...
Почти тишина не нарушена,
И время отправилось вспять.

Как будто душа захотела,
Пределы оставив пути,
Оставивши слово и дело,

Уже без уродства вторичности
Самой совершать мироздание
В пределах своей идентичности.

Я сделал бы это признание,
Что я переделал уродство
В прекраснейшее благородство.

Когда бы слова захотели,
Когда бы слова возмогли
Раздвинуть пределы земли.



















Опять я был не прав.
Опять я среди трав.
И травит меня совесть на погосте:
По росту я пророс иль не по росту

Возможных травм, что миру нанесу?

Опять я среди трав.
Опять косой машу
(как тот тиран, ровнявший колоски,
Приподнимавший с пятки на носки,

Но голову срубавший переросткам).

И я иду теперь по голосам,
И капельками нот роса на них как блестки.
Опять я был не прав, опять сфальшивил.
Опять я среди трав как горсть опят,

Просыпавшаяся из лукошка.

Все катастрофы мира - понарошку.
Но строфы мира - тоже понарошку.
Мир продолжается, а я из него выпал:
Как будто той цикуты тщетно выпил!

И все гармонии лишь приближаются.


















P. S. Заговори, чтобы я тебя увидел.

                Сократ







И все гармонии лишь приближаются.
И все гармонии лишь продолжаются.
Насколько вся любовь недостижима,
Насколько вся любовь проходит мимо,

Настолько этот мир и существует
(насколько миг над нами  торжествует).

И все гармонии лишь приближаются.
Но на ладони сильно искажаются.
Как будто бы свои гримасы корчат.
Поскольку им мучительно движение

Любого приближения к осознанию,
Любого приближения к обладанию.

Итак, любовь я вновь тебя теряю.
И кровь моя течёт по жилам рая,
Что рассекаем суицидом пошлым.
Итак, я снова оказался прошлым:

Прекрасное вчера моё прошёл,
Прекраснейшего завтра не нашёл.





























И капельками пот.
И капельками нот.
Как будто дождь идёт, стирая плоть
Со лба. За мной идут гроба

Четвёрками своих дубовых ножек.
И в черепах своих стирают плоть,
Потом вывешивают на просушку
Саму дорожку или саму тушку.

Такие постирушки.
И капельками пот как побрякушки.
И капельками нот воздушной дрожи.
Такая жизнь становится дороже,

Когда я заиграюсь и влюбляюсь
В такую встреченную мною грусть,
Что станет как просвеченная гроздь!
По ягоде её я обрываю.

По капельке срывая пот.
По капельке тот груз воздушных нот.
Так дождь идёт, меня не догоняя,
А прогоняя через этот строй,

Чтоб вышел прочь - отсюда и вовне!

Я в этой стороне потусторонний,
А в стороне по той совсем живой.






















Я не люблю людей.
Я вышел из грудей.
Отсюда все видны, да не нужны,
Поскольку все видны со стороны,

Где Богу мы видны, да не нужны.

Я не люблю людей.
Я вышел из идей,
Которые обыденно странны.
Которые обыденно стройны.

Которые обыденно страшны.

Но Богу мы видны, да не нужны,
Поскольку это всё есть и без нас.
И не об этом будет мой рассказ,
И не об этом речь с той стороны,

Где мы так безобразно человечны.

Я не люблю людей.
Я вышел из грудей.
И я теперь не говорю о вечном,
Увечном или даже настоящем.

Поскольку я теперь вперёдсмотрящий,

Который корабля не любит.
Но зрит его моря и корабля не губит.





p. s. Казалось, он был вызван сутулостью самого инструмента: вы чувствовали себя не слушателем музыки, а ее сообщником. Я посмотрел на присутствующих: никто не выразил удивления. Но сообщники никогда и не удивляются...

                август 1995 года, воспоминания Иосифа Бродского об английском поэте и журналисте Стивене Спендере












Но зрит его моря.
В морях есть якоря.
В морях есть и земля,
Которая на дне.

И свет, что есть в окне.
Вокруг окна есть тьма.
Судьба морей сама
Не выглянет в окно.

Моря идут на дно,
Чтоб якоря поднять.
Но зрит его моря,
Чтоб по морям гулять

Тот человек во мне,
Который из меня
Вдруг выглянет в окно.
А я иду на дно,

Чтоб якоря поднять
И по морям гулять.
И выбраться из дна,
Как выглянуть в окно

И выбрать из себя.

Любой, себя любя,
Любуется на дно.























Ты живёшь сама по себе.
Ты звучишь сама по себе.
Будто родинка на губе
Говорит сама по себе,

А не так сама за себя
(как могла бы, себя любя).

Ты живёшь на своей земле,
Как летят на своём крыле.
И во времени ты своём.
Оттого мы с тобой вдвоём:

У меня есть моё крыло,
И вдвоём нас с тобой несло

И разбрасывало по одному.
Нам с тобою так повезло
И не выбросило во тьму,
Ведь удерживались - собой.

Каждый любит свою любовь,
Но звучит лишь общей судьбой.



















P. S. Тренируйся с теми, кто сильнее. Люби того, кого нельзя. Не сдавайся там, где сдаются другие. И победишь там, где победить нельзя.
                Брюс Ли

_______________p. p. s. Отчаяние бывает лишь тогда, когда есть ожидание. Ничто не может привести меня в отчаяние: я ничего от вас не жду.
                Ошо




Не любя за себя говорить.
Не губя, продевать как нить
Не-любовь, потом швы стянуть.
Нано-кровь пузырём надуть.

Нано-личность взять как наличность,
Как монеты пересчитать,
Идентичность её храня.
Вот такая пластика дня

Называется хирургия.
Операции дорогие,
Ибо в каждой - азбука Морзе
Разлагает изображение.

Так в пластической хирургии поступательное движение
Превращается в само-любие.
Я целую свои губы,
Надуваемые соликоном.

Я целую свою икону,
Пред которой били поклоны
Мои древние старики,
Сохраняя во мне веками

То, что мне теперь не с руки
И меняется силой мысли.
Ибо мню, что моё "посметь"
Побеждает мою смерть

Или даже её отсрочит.

Это - азбука многоточий, многочёрточек, много-черт,
Опускания меня в конверт
(отправления нужды по почте,
Превращения меня в почерк).

Но в графе адресата - прочерк.











Любовь всегда одна. И времена
Всегда одни И ты повремени
Ступать по временам из года в год.
Как будто через реку ледоход,

И ты с одной ступени на другую,
Иудиным ломая поцелуем.

А я не изменяю временам,
Любовям, странам или племенам.
Поскольку времена всегда одни.
И мы с тобой одни как эти дни

И эти ночи, ибо они наши,
И их изменами не сделать краше.

И не ухудшить их любой изменой.
Ведь есть такое чудо во вселенной,

Что Бог всегда на стороне России.
И я не изменяю никогда,
Чему бы не пытался изменить.
Ни даже мысли в светлой голове

И нить в судьбе (как реку в берегах).

И речь в молве (словно душа в траве)
Всегда идёт на собственных ногах.























Лучше вслух.
Лучше двух только дух, что меж ними.
Лучше слова лишь имя,
Да и то лишь губами своими.

Чтобы форма лобзающих губ
Воскрешала немеющий труп.
Мироздание только лобзанием
Формируется из разложения.

Лучше вслух.
То моё разрешение двух
Воскрешений (чтоб мир был таков)
Согласиться с единством основ.

Дух струится и форму приемлет.
И моё говорение внемлет
Говорениям твоим... Словно дым
Из трубы, что на крыше!

Изречение слова не выше,
Но согреет, хотя бы солгав.
Лучше вслух, осторожно собрав
Изречения немоты.

Ими я оправдаю просчёты

И неправды свои оправдаю,
Что замерзшее я согреваю
























Тишина.
Ты стройна.
Но совсем не струна.
Не позволишь к себе прикоснуться.

Тишина.
Мне в тебе не проснуться
Сном во сне.
Ибо я не в тебе, ибо ты не во мне.

Оба мы не в себе.
Оба мы на губе, словно родинка:
Ты как льдинка способна растаять!
Ну а я собираюсь расставить

Свои точки коллизий.
Как весенние почки,
Многоточия не-умолчаний
Или наших свиданий...

Когда я разрушаю тебя:

Разрешаю себе карнавалы иллюзий,
Ты же мне разрешаешь так мало.








p. s. Тогда, на горле блузу распахнув,
          Я тонкое беру, как стеклодув,
              И звук живой вдыхаю в эту пленку -
                И вся в нее уходит жизнь моя
                В прозрачном виде, как воздушная струя...
                А звука ненаглядное лицо
                Так переливчато и, Господи, так звонко!

                Юнна Мориц














Когда хорошему человеку плохо,
Не виновата эпоха.
И люди не виноваты.
А только ума палата,

Что не полнится миром,
А наполнена жиром.

Но коли расплавится жир,
То утечёт и мир,
Пальцы не обжигая,
А вовсе испепеляя.

Вот такая планида -
Жить на моей планете.

Мы нагие как дети
И, как дети, прекрасны.
И только умы опасны,
Ибо они напрасны,

Делая плохо всем.
А я избежал проблем, ибо сошёл с ума.

Словно сойдя с холма
В долину, где только смыслы
(что как ивы нависли
Над полутемной водой).

Когда хорошему человеку плохо,
Не виновата эпоха (лишь ум одержим бедой).



















Прекрасна женщина извне.
А изнутри она во мне
Есть продолжение меня
И приложение ко мне

(когда прекрасное со мной,
Себе немного изменив).

Прекрасна женщина извне.
Она словно морской прилив,
Что покрывает с головой
Или лишает головы

(словно слезой глаза протри -
Вот так посмотрит изнутри).

Как прорастание травы.
Как изречение молвы,
Что покрывает всю поверхность
И проясняет несусветность.

И потому она изменит.
Но ненамного, лишь колени

Я преклоню пред красотой.
А перед этой или той -
Здесь всё зависит от души.
Здесь всё зависит от глуши,

Куда потянется дорога.
На ней возможно встретить Бога



















Ты сколько потратил души
И сколько ты стужи согрел,
Расскажут тебе миражи.

Ты сколько потратил души,
Какой никогда не имел,
Её не сумев отличить

От душ, кои вовсе не души.
И тех, что способны лечить.
И тех, что способны учить.

Я знати не знаю на суше.
Я знати не знаю на море.
Я знати не знаю и в небе.

Я душу тебе протяну,
Как камень в ладонь вместо хлеба.
Я тоже в душе своей не был.

Я тоже среди миражей
И в каждый из них захожу,
Ища утоления жажды, которая неутолима.

Иду я к себе по душе, она же проносится мимо.



















P. S. Началась война, и Асеев эвакуировался в маленький, тесный и голодный Чистополь.
— Вот там я и понял, что такое настоящая жизнь, за хлебом по карточкам весь город выстраивался в 4 утра, и зимой тоже. Пишут номера на спине мелом, у кого мел осыплется, того в очередь не пустят.
— Так кой же годок вам тогда шел, Николай Николаевич?
— 51–й миновал.
— А раньше не понимали, что такое настоящая жизнь?
— Недопонимал.
                Асеев и вожди. Борис Слуцкий







Чтобы будущее сбылось
Или чтобы оно не сбылось,
Ты не трогай земную ось.
Прикоснись сначала ко мне.

Чтобы будущее сбылось
Или чтобы оно не сбылось
(а оно будто свет в окне,
То ли солнечный, то ли лунный,

Гамаюнный и саваофный)...
Чтобы будущее сбылось,
Чтобы стало оно как строфы
И лилось от Синода к Сенату,

Ты не трогай земную ось,
Но пройди ко мне по канату
По-над Летой, везде разлитой:
Над душою моей убитой

И к моей воскресшей душе.
А она с тобою уже
И о будущем поговорит,
И о том, что ты не убит

И забыт никогда не будешь.

Понимаешь, мы всё ещё люди.
Наше будущее сбылось.














Мне на плечи кидается век.
То есть кем-то бросается век.
Этот кто-то взмахнёт века'ми
Или ве'ками, или слогами,

Из которых слагается жизнь.

А потом отпустит века
Или веки, или слога.
И они полетят ко мне,
Концентрируясь в тишине,

Словно капли летейских вод.

Мне не надо судов третейских,
Чтобы этот дождь рассудить.
Я хочу его рассадить
Как рассаду в моём саду.

Вот (не знаю, в каком году) этот саженец грыз мне плечи.

Я его, будто хворост, принёс.
Ты его подбросишь в огонь, чтобы мы скоротали вечер





























Утро, ты чудо Господне.
Люди в своём исподнем
Или в своей преисподней,
И череда дней.

Утро, ты чудо Господне.

Бусина из пустяковин.
Точка из многоточий.
Что как весенняя почка,
Даже не обещает,

Но почти освещает.

И освятит за Летой
Четыре стороны света.
И станет Лета свята.
Живая эта вода

Не собирает мёртвым их тела по частям.

Но по всем плоскостям
Явится вдруг объём.
Утро, ты чудо Господне.
Но дело даже не в нём,

А в новорожденном дне.

Когда рождаюсь в тебе,
Родишься и ты во мне.




p. s. - Правда ли, что в ваших песнях, если их проиграть наоборот, содержатся тайные послания?
- Не знаю. У нас на студии катушки крутятся только в одну сторону.
                Robert Plant












Ум за разум зашёл и вернулся,
И отсюда мне улыбнулся.

Ибо сам я остался там
И скитался по тем местам,

Кои ум украдкой нашёл.
Это было не хорошо

И не плохо, а просто данность,
Называемая остранность.

Моя жизнь другого порядка,
Чем заплатки всех рассуждений:

Из загробных своих наваждений
Возвернуться в телодвижения.

Ведь у тел есть другой предел:
Он просторен или утробен.

Мои стали намного уже:
Я обратно стал не свободен,

Изначален или природен,
И для полной своей свободы совершеннейше непригоден.


























Иного счастья нет и для тебя.
Просторный этот свет давно наполнен
Пределами могущества земного.

Пределами довольствия земного.
И счастье как запасы продовольствия
(то ли изысканы, то ли суровы),

Что в тесных закромах сохранено.
Ты думаешь найти в уме окно,
Поскольку он не ум, а закрома,

Я посмотрел сегодня на дома,
Которые растут и там, и тут.
На окнах их порой цветы цветут.

Иного счастья нет и для меня
При свете ночи и при свете дня...
Но город на мгновение затих.

Когда я выбираю свет для ночи,
Ты освети меня, я так непрочен!
Пусть это будут белые цветы





























Пусть это будут белые цветы:
Пусть это будут белые цвета -
Не от-свет радуги. Её мосты,
Или хвосты кометы беззаконной:

Из радуги цветов одни красо'ты
Не соберет на свете белый цвет.

Иного счастья нет и для тебя,
Как и пространства нет ещё бездонней.
Когда находишь дно у высоты,
Пусть это будут белые цветы,

В которых есть все от-светы из радуг.
Из радуги цветов одна лишь радость

Не соберёт на свете белый свет.
А если света нет, то счастья нет.
А если счастья нет, то жизни нет.
Поскольку никакой на свете властью

Не обладаем мы над счастьем порознь.
Но даже вместе мы побеги, поросль.

Пусть это будут белые цветы.
Пусть это будет дно у высоты.

















                P. S. Я знал двух влюблённых,
                живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её.

                Борис Пастернак


                p. p. s. человек, для которого ты молчишь.







Пусть это будет дно у высоты.
А страны света как вода сосуда,
Что замкнута как белая волна.
Как будто это дно совсем без дна.

Пусть это будет дно у высоты,
И я на это дно налью вина.

Вот так я вижу мир как дно сосуда.
Над ним вино, как поцелуй Иуды,
Который без вины не пригубить.
Но как иначе стену из беды

Раздвинуть, словно луч заката?
Есть облако, что очень облакато,

И есть блокада у Санкт-Ленинграда -
Такое дно у этой высоты,
О кое не дано облокотиться.
И скольким жизням не дано родиться,

Которые ещё не были святы
При жизни, ибо святы - после

И святы - до (у высоты есть дно).























Возвращаются смыслы к словам.
Падежи к падежам этих слов.
Нам с тобой надлежит
Возвратиться к основам основ.

Что у смысла есть вкус и есть цвет,
И объём. Сколько смысла возьмём,
Так и будет наполнено слово,
Словно бы водоём.

А ведь прежде он был миражом.
А ведь прежде мы были в пустыне.
Есть у каждого имя,
Что наполнилось бы и дождём,

И грядущим каким-то своим.
Я лишь смыслом храним.ж

Чтобы вновь их покинуть!
Чтобы я ощутил пустоту.
Я тогда устремляюсь к делам,
К миражам, что её наполняют.

Это значит - постигнуть тщету.

Узнают о душе - лишь утратив её.
И своё чтоб вернуть, тогда всё отдают
























О чём-то возвышенном, тлеющем,
Погасшем почти, не умеющем
Возвыситься до осознания
(унизиться до осознания)

Иудовым этим лобзанием.

Хотение лучшего худшему,
Хотение худшего лучшему -
Такое во мне есть горение
Пылинками в солнечном лучике

И скважиной, ищущей ключика.

Загажено наше сознание.
Но - прежде - оно огорожено
И даже загромождено...
Загублены дверь и окно,

Что подвигом прежде прорублены.

Само осознание подвига
Как злого на миг исправления
Чужой или собственной глупости,
Чужой или собственной подлости...

О чём-то возвышенном, тлеющем

Нет новости, всё уже сказано.
Нет в мире отчаянней повести.













P. S. Жить без работы мне страшно, а не жить совсем не страшно.
                Лев Дуров

                p. p. s. Кажется, я наконец написал то, на чем можно проститься...







Итак, я начинаю снова.
Итак, я начинаю слово.
Словно забавнейший пустяк:
Словно котёнка, что подброшен,

Словно пупырышками дрожи
Пылинки в солнечном луче.

Итак, я начинаю знание,
Как зачинают мироздание
И сотворят себе кумир.
И соберут под кожу жир,

Чтоб положить себе на душу,
Как будто внешность сделав глаже.

Итак, я начинаю даже
Себя любить - до изречения,
Что начинаю отречение,
Чтобы любить тебя одну.

Всё это точечки опоры.
Кроты так роют свои норы, чтоб не повиснуть в пустоте.

Но я сейчас иду ко дну
(иду к одним или другим
Словам, которые как дым...
Словам, которые не те).

Чтобы узнать, что ты одна
И я один, как дно без дна.



















И вот не остаётся ничего,
Помимо жить во имя своего
Комфорта, перешедшего в гармонию.
И для того я изгоняю чёрта.

Как Цезарь, обратившийся к Светонию,
Чтоб тот, коль возжелает описать,

Чтоб на листах не стало ничего,
Помимо жить во имя своего
Комфорта, в коем только благодать,
Ответственная замыслу Творца.

И ничего от внешнего лица.
И подлости своей не разгадать,

Поскольку я её преодолел
И русским стал: я стал любить Россию
И для себя, как будто не у дел
Остались и бессилие, и сила.

И всё в гармонии, как будто свет в окне.
И я в России, и она во мне.































О завтрашнем завтра
Не ведает завтра сегодня.
Вчерашнее завтра
Уже как циничная сводня.

Я словно на тающей льдине,
И тело моё иссякает.
Вчерашнее завтра
Меня как река увлекает.

А завтра сегодня сидит на своём берегу
И смотрит, как тело врага
Проносится мимо него,
Мечтая о завтрашнем завтра...

Такая вот лютая правда,
Которая радостна мне.
О завтрашнем завтра
Не знает любая неправда,

И правда любая не знает.
И только любовь угадает:
Как будто в моей тишине
Всевластны одни лишь загадки!

И только отгадки не годны.

Прекрасно вчерашнее завтра,
Но завтрашнее благородно.






p. s. Вот как мы представляли себе схему ближайшего будущего и тщательно готовили себя к высокой службе государственных поэтов. Разочароваться не успели. С этими идеями ушли на войну.
                Давид Самойлов











Мы все обречены на правду
И мы с природою обручены.
Я принимаю собственные роды
У лютой той войны, когда воюю с правдой

Во имя ежедневной лжи.

Себе я воздвигаю миражи:
Что юность не уйдёт, любовь не лжет,
И рукописи не горят... На первый взгляд
Я сумасшедший и сошёл с ума

В долину, где растут деревья смысла.

Иначе б я не жил, и коромысло
С живой и мёртвою водою на плече
Давно пролил... Пылинкою в луче
Сияет речь моя, и луч не иссякает.

И оттого пылинка та сверкает.

Но есть иная правда не по лжи:
Когда я принимаю миражи,
Но лишь приподнимая всю природу.
Так принимают истинные роды.

И это постигается отлично:

Что жизнь лирична, если ею лжёшь.
Но смерть вторична, если ты живёшь.





















Не жди, не бойся, не проси,
Не помни и не голоси,
Навязывая голос или волю
И требуя у мира долю -

Ведь это просто внешность пустоты.

Но вновь, отвязывая пуповину,
Утробы мира не покину
Я без того, чтоб снова навязать
Узлов и обликов, и внешние черты.

Не жди от пустоты благодеяний.

Но и не бойся с пустотой свиданий.
И не проси, чтоб чем-то наполнялась.
Навязывая голос или волю
И требуя у мира долю,

Ты ждёшь, чтобы она являлась.

И вот она сиятельно явилась.
И сколько бы со мной не говорилось
Или с тобой, что пустота - везде...
Мы к ней приходим по своей нужде,

А в нас она не ведает нужды.

Как будто бы с души очистив жир,
Я с этим миром заключаю мир
























Я с этим миром заключаю мир,
Если с тобой я заключу войну,
Поскольку над войной захохочу.

Я с этим миром заключаю мир,
Как будто бы я дверь заколочу
Ключом или гвоздями. Нипочём

И ни за что я заключаю мир.
Ведь над войною я захохотаю,
Когда я с миром разопью чаи.

Я с этим миром заключаю мир,
Поскольку мы с твоей войной свои,
А не чужие, что из боя в бой

Всё разбиваются, не разбиваясь.
В твою войну я миром проливаюсь...
Ведь ты моей любовью называлась.

Ведь я твоей любовью называюсь.





















P. S. Когда б я родился в Германии в том же году,
Когда я родился, в любой европейской стране:
Во Франции, в Австрии, в Польше, - давно бы в аду
Я газовом сгинул, сгорел бы, как щепка в огне.
Но мне повезло - я родился в России, такой,
Сякой, возмутительной, сладко не жившей ни дня,
Бесстыдной, бесправной, замученной, полунагой,
Кромешной - и выжить единственно здесь лишь
был шанс у меня".

                Александр Кушнер










Я не глубок, но я веду войну.
Я брошу пред собой клубок.
И он покатится и уведёт

На этот свет и свет не тот
Меня с моей войной наискосок
Через леса или поля, где тополя

Восстали по обочинам дорог.
Так я перечеркну себя убогим
И не найду в дороге глубину,

Найдя одну лишь пыльную поверхность...
Найдя лишь колыбельную поверхность.
По ней ударят капельки дождя.

Вот так моя война уходит в вечность.
Мне кажется, что рядом с ней идя,
Я бросил пред собой клубок идей.

На деле бросил я клубок людей
Переплетённых и не просветлённых,
И насмерть той дорогой утомлённых.



















Ибо всё за чей-то счёт.
Счёт идёт на чьи-то жизни.
Речь идёт ли об отчизне
И наполнить чем живот,

Или душу осветить.
Всё идёт за чей-то счёт.

Есть такой круговорот
Потребления в природе
И её не-сохранения.
Даже речи о погоде -

Всё нуждается в нужде.
Всё потребно оплатить.

Я живу не так подробно.
Я лишь часть или частица
Малого дождя на лица,
Что омоет, снисходя,

И черты лишь проясняет
(их немного продлевая за растраты и нужду).

Всё идёт за чей-то счёт,
Но расплаты я не жду.


























Идя с ней бок о бок
(идя с ней бог о бог),
Я капля дождя,
Я так же ладони хлопок

(одной без другой).

Идя с ней бок о бок
(идя с ней бог о бог),
Я малого бога себе полагаю ногой
(как будто бы бег без другой,

И мы одноногие ноги).

И вот бог шагнул за порог,
Схватившись пустою ладонью
За бога другого, который не столь одинок,
А даже поболее сжившись

И сплавившись, переплетясь...

С такой пустотой бытия
Мы ищем с тобой забытья. А внешне мы любимся всласть.








p. p. s. Невосполнимость потерь может быть все-таки восполнена благодарной, но отнюдь не слепой, а трезво анализирующей памятью и рождением новых великих поэтов, которых заждалась земля русская.
Но все новые великие поэты — это цветы, благодарно выросшие на могилах своих предшественников,— да простится мне такой высокопарный, банальный, а все-таки точный образ.
                Евгений Евтушенко











Это с другой вышины
Все результаты видны.

Власть непомерна слова,
Ибо оно - основа.

Это с другой стороны,
С другого берега Леты.

Слово - основа света,
Слово - основа тьмы.

Это другие мы
Словно бы всеблагие, властные над результатом.

Я же ума палата, пухнущая от людей
Или от их идей, очень однообразных

И словно грипп заразных,
Бешено бесполезных.

Это с другой вышины
Все вершины отвесны, а равнины пологи.

Это мои боги
Не сократят дорогу, а её удлинят.

Телом пренебрегая,
Только душу хранят.

























Что дальше?
Дальше будет - дальше.
Открою тайну: будет больше фальши.
Другую тайну: будет меньше фальши.

И я умою руки, если тайну
Ко мне не приведут нагую.

Что дальше? Я покрою тайну,
Как покрывают скакуны кобылу.
Что дальше? Дальше будет - дальше.
И я дождусь от тайны сына,

А, может, дочь... А дальше будет ночь!
Поскольку эта фальшь ликует днём,

И я ищу её с огнём.
Поскольку это лишь дневная Лета,
И я ещё не знал ночного света.
Вот жизнь закончится, и будет ночь.

Что дальше? Дальше жить невмочь.

Или другая мощь, другая фальшь
Ко мне придёт как женщина нагая



























Черты необходимости,
Словно черта оседлости.
Дойдя до горизонта
Я повстречаю чёрта,

И он не даст мне преступить себя.

Черты необходимости:
Когда, тебя любя,
Не обойтись без встречи...
И всё равно найтись

В её недостижимости! Из внутреннего мира

Создавши идеал.
Черты необходимости
Я многие видал.
Но большего не видел

Я ложного кумира!

Правдивого кумира, пускай насквозь фальшивого,
Ещё я не создал.


















P. S. Ты говоришь, у тебя нет врагов? Извини, не поверю:
Столько ты сделал добра! Стольким помог! Стольких спас!
Знай: благодарность для низкой души - нестерпимое бремя.
Ну, а высоких-то душ много ль ты знаешь?.. Сочти!

                Аполлон Майков






И наполнятся слова,
Словно бы ладони.
Но сквозь пальцы острова,
Как морские кони:

Если есть в словах вода,
Значит, есть в словах беда.

И слова-скитальцы
Протекут сквозь пальцы.
И как будто бы на суд
Унесут все острова,

На которых жили,
Мед и пиво пили.

Вот такая есть у слова
Неприметная основа,
По которой я хожу.
И тебя в руках держу,

Наступив на слово,
Поступив по слову.

И наполнятся слова.
И исполнятся слова.
Но не как по льду
Я иду по слову.

Только в слове я найду
Твёрдую основу.




















Способность к ясности кристальной,
Что объясняется летальной
Способностью летать душой.
И только душу не отдать,

Когда осыплется вся тяжесть,
Как листопад на землю ляжет.

Способность к ясности кристальной
Обяжет стать кристалл слезы,
Как молния грозы застывшей...
Но ледохода не смирившей,

Когда осыплются как льды
С деревьев белые листы.

И вот я, человек Воды,
Отброшу белые одежды.
Отброшу вежды, ибо зрение
Мешает белому прозрению (и осыпается дождём).

Способность к ясности кристальной
Лишь называется летальной (и переполнит водоём).






















Меньше боли? Так не бывает.
Бывает лишь меньше воли.
Бывает лишь тоньше волос,
На коем твоя судьба.

Бывает шире дорога.
Бывает уже тропа.
Бывают мужи и жёны.
Бывают стоны от счастья.

И лишь над болью не властны
Принципы перелевания
Из пустого в порожнее.
Это не пререкания.

Это лишь осторожное
Само-определение,
Что я умею чувствовать
И чего я не смею.

Может, мне побезумствовать?
Может, мне заболеть?
Может, мне умереть?
Всё это только гложет

Камень возможной боли!

И ничуть не до-лжёт
Соли в морской соли.


      p. s. Все он вспомнил душой окрыленной
И узнал голубую дорогу,-
     Одуванчик из бездны зеленой,
                Он летит к одуванчику-богу.

                Тот спасет его душу отныне,
                Воскресит его семя в пустыне,
                В путь разбудит, в зеленый, обратный:
            - Узнаешь ли,- он спросит,- мой сыне,
      Переход этот в зелень из сини?
- Да, отец, да, мой бог благодатный,
Одуванчиков свет необъятный!

                Юнна Мориц












С известной безысходностью начала
Уходит каравелла от причала
И открывает старый Новый Свет...
Или откроет новый Старый Свет:

То есть всё то, чего на свете нет,
Поскольку в этом мире всё есть свет.

С известной безысходностью начала
Вдруг закричала чайка у кормы,
Как будто объясняя все печали
Обычным расставанием с домом...

Или обычным приближением к дому,
В котором всё так просто и знакомо.

Поскольку ты едва себе знаком,
А без тебя реальность не жива
И не мертва, а попросту аморфна...
А ты из амфоры попьёшь вина

И поплывёшь с попутным ветерком,
Идя ко дну, ведь нет на свете дна.


























И наполнятся слова
Несказанным светом,
Прорастая как трава
Через зиму в лето.

Прорастает голова
Через тело в душу.
И наполнятся слова,
Словно морем суша.

Если трижды голова
Обратится к слову,
Чтобы словом промолчать
И начать всё снова:

Словно пересотворить
Злое мироздание...
Я умею говорить.
Я имею знание.

Словно бы на сердце жир,
Я имею этот мир.
Я имею имена.
Я имею письмена.

Но однажды промолчусь
И промокну светом.
Прорастает так трава
Через зиму в лето.

Прорастает голова
Через тело в душу.
Лжи тогда не станет.
Только свет настанет...

Вот такие миражи
Насмерть сердце ранят




















Было место как тесто.
Было время как темя.
Я месил это место.
Пробивал это время.

То есть внутрь я его продлевал.

И, себя помещая внутри,
Только там я узнал
То, что мы никуда не торопимся:
Становясь человеком Воды,

Очень долго над пропастью копимся.

И теперь ты, который снаружи,
Не застынешь от стужи.
И теперь ты, который внутри,
Ты глаза мне протри,

Словно зеркало окон.

Но не бабочкой кокон
Покидает меня отражение...
И теперь видит око
То, что прежде казалось далёко.

Я, почти как расстрелянный Лорка,
Своих медленных пуль наблюдаю ко мне приближение.













P. S. Перед крестом
Так он молился. Свет лампады
Мерцал впотьмах издалека,
И сердце чуяло отраду
От той молитвы старика.

                А. С.






Здравствуй, грусть твоего совершенства.
Ты блаженство наотмашь.
Ты не спуск, но падение.

Здравствуй, грусть твоего совершенства.
Ибо я начинаю движение
И несу этот груз.

Словно пульс, что по венам несёт
Свой живот от души до души,
Словно рот от ушей до ушей.

Здравствуй, грусть твоего совершенства.
Моя жизнь - только средство
Сообщения, коммуникаций:

Словно гроздья акации
Ностальгия по прошлому!
Словно гвозди сквозь пальцы,

А не гвозди в запястья...
Здравствуй, грусть твоего совершенства,
Свет сквозь белое платье.























Нас не любят за то, что мы лучше.
Нас не любят за то, что мы хуже.
Нас не любят за то, что мы шире.
Нас не любят за то, что мы уже.

Так мы власть проявляем над любою материей в мире:

Где лишь тонкость и грубость...
Где лишь умность  и глупость...
Где лишь дальность и близость...
Словно дождь по карнизу

Проходя, не заденет!

Потому нас и губят, что никак не обрушатся стены
Самого мироздания,
Погребая лишь наше сознание,
Созидания души не нарушив.

Как страну нас не любят, ибо странную власть проявляем.

Это было красиво:
Я увидел, как власть проявлялась
На листе негатива России
И листе позитива...

И меня не задев на моей высоте

























Нисходит снег.
Как по ступеням век
Нисходит век наш и покроет всё.
Любую угловатость он находит,

Любую виноватость он находит
И покрывает словно конь кобылу.

Нисходит снег.
Его за руку водят.
Как по ступеням век нисходит снег
И вылепляет разные фигуры.

И вылупится даже человек.
И вылупится даже пуля-дура.

Она не вылетает из жерла',
Но проследит, пока весь снег растает,
И лишь потом тихонько прочертит
Крылом орла.

А я, как сердце, на снегу лежу,
Ведь я до человека нисхожу.

Казалось бы, сердца покроют всё:
И снег, и век, и даже человека,
Любую угловатость и вину.
Но снег растает, я иду ко дну

И нахожу там дно без дна.
Оно как без вины вина.








p. s. Когда я был маленьким мальчиком.
Я спросил свою прабабушку Акулину : Бог есть?
На что она ответила мудро и коротко: У меня есть.
                краткий курс метафизики











Насколько плох,
Настолько не хорош.
Настолько на себя похож,
Насколько не похож на выдох вдох.

Я выдыхаю душу из грудей.
Мир выбивает душу из грудей.
Есть правая и левая душа:
Та, что поближе к сердцу, хороша!

А та, что из груди направо,
Не то чтобы несёт с собой отраву...
не то чтобы немного впереди...
Но в правой заключается груди

На крепкий ключ
Настолько родниковый,
Что быстро отмывает все основы
И никаких основ не оставляет.

Когда узнаю о себе плохое,
скажу, что я не всё ещё узнал.
Когда добавлю о себе лихое,
скажу, что свою душу привязал

Я к тяжести земной и неподъемной.

Дивитесь, души! Мы не возмогли,
Но приподняли тяжесть всей вселенной.























Любить лишь высшую возможно.
А низшей должно обладать,
Не замечая обладаний,
Как мы не зрим сердцебиений.

Любить лишь высшую возможно.
К вершинам устремится гений,
А плоть не только не растлится,
Но дольками преподнесётся

Плода с адамового древа.
А я люблю тебя как Еву,
Но снится мне моя Лилит.
Меня с Иудою роднит

Не изречение предательств,
Как передательств с рук на руки,
А их лихая неизбежность.
Ведь я люблю мою безбрежность,

А ограниченность предам...

Когда я верность познаю, такие гложут меня страхи,
Но душу привожу к рулю


























Был сон как сын.
Был сон как дочь, и ночь
Помочь могла бы в выборе имён...
Раз я другого выбора лишён.

Ведь дети словно сны:
Немного тишины, и не растают дети...
Но чресла, что детей рожают!
И числа, что детей исчислят!

Был сон как сын.
Во сне приходят мысли.
Был сон как дочь.
И ночь могла помочь

Перемешаться этим снам во сне.
И по вселенной не перемещаться,
А просто во вселенную вселить
Иллюзию, что мы с тобой едины.

Дождями литься, колокол отлить...

Земную жизнь пройдя до середины,
Небесную не в силах изменить.





























Выбор, который нас выбирает,
Лежит между языком и нёбом, то есть на языке.
Если тону в реке
И никто не спасает...

Или тону в руке,
Что забирает душу...
Только на языке
Слова я не нарушу,

Коли не разрешу душу во мне губить.
Словно бы на весу
Перерезая нить,
Но продолжая плыть в воздухе невесомом.

Сила ломит солому.
Сила всегда знает:
Коли она угрожает
Тем, кто тебе дорог,

Станешь сам себе ворог
И отдаёшь душу.
Этот закон нарушу
Попросту потому,

Что дорогих подниму и не отдам никому,

Перерезая нить,
Но продолжая плыть.

























Хотелось бы с любовью погодить.
Хотелось о любви поговорить.

И словно бы в её отсутствие
Услышать от неё напутствие,

Каким мне должно быть и быть не должно.
И потому я начал осторожно:

И потому я начал с невозможного,
С того, что как причал, недостижимо.

К нему приплыть, но проноситься мимо
Течением, и только разглядеть,

Что нет любви людей, есть лёд и медь,
Когда звенит в крови и замерзает.

Хотелось о любви поговорить
И утвердить: никто о ней не знает































Ты у порога, но
Ты у порога так давно,
Что там возможно встретить Бога,
Который тоже у порога

Со стороны другой.

Ты далее порога ни ногой.
Он далее порога лишь рукой
Тебя ведущей, но не загребущей,
Тебя не забирающей с собой...

Такие странности всебытия.

Здесь проживаем ты и я.
Однажды я скажу тебе, дружок:
-  Вот Бог, а вот порог, ступай себе...
И ты, поможет Бог, пойдёшь к себе,

Меня оставив на свою беду.

А я её с любовью перейду,
Как к изголовью белая вода.
Твоя беда с тобой не навсегда,
Ведь в этом мире мы не навсегда.

И вместе мы с тобой не навсегда:

У каждого из нас своя беда,
Но мы с тобой, дружок, намного шире.























Спокойно всё. Но цену красоты
Мы называем среди бела дня
И тишину покоя разрушаем

Полотняную и льняную.
Спокойно всё. Но я тебя ревную.

Ты красота. Не мне тебя судить.
Тебе собрался больше заплатить
Или собрался меньше заплатить

Мир, поделённый на мужчин и женщин...
Влюблённый мир с оленьими глазами.

Мир болен нами. Мир спасаем нами.
Мир запасаем нами впрок.
Есть в мире очень тёплый уголок.

О нём тебе расскажет не пророк,
Но грешный я: такого забытья,

За-бытия, что мы не оценили,
Когда ещё любили бескорыстно!
Спокойно всё. И это повсеместно.


















P. S. Не пытайся никого выручать, проделывая за кого-то его внутреннюю работу. Ты только поубавишь ему сил и уж никак не поспособствуешь развитию его собственных скрытых ресурсов.
Вместо этого позволь себе допустить его полный и окончательный провал… если падение кажется именно тем, что ему суждено.
Если ты станешь вновь и вновь предлагать человеку костыль, он непременно научится хромать.

                Чак Хиллиг «Семена для души»






Когда ещё любили повсеместно,
И ничего, кроме любви, известной,
Что нет на свете более любви,
И менее любви... Как будто тесно

От света свету, словно бы в крови
В потоке крови тельцу кровяному.

Когда ещё любили повсеместно,
Я сразу устремился к сердцу,
В котором я навеки поселился...
Которое теперь известно,

Что от него отвесны все пути:
От сердца уходя, по ним идти.

Как в пропасти пропасть.
Как зверю в пасть.
Или в неверие впасть и лицемерие.
Когда ещё любили повсеместно,

То никакой не ведали нужды
В доверии и недоверии - всё до веры,

Не лицедеи даже - лицемеры...
Пока однажды не пришлось влюбиться


















Лёг осенний туман на траву,
И трава поседела от ран.
Словно крикнули Слово и Дело
И схватили в застенки саму синеву.

Стала зелень бела.

Лёг осенний туман на траву.
Эта белая мгла
Никого не могла от земли оторвать
И забрать хоть на малую пядь...

Но тоску навела.

Не жерло'м маяковского дула...
Но проклятым углом...
То есть пятым углом...
И распятым крылом.

Лёг осенний туман на траву.

Он ничем не отличен
От обманов весенних
Или даже привычен...
Потому выбрал я уголёк!

Ручки-ножки на белом листе начертил

И улыбку, чтоб с нею меня человечек спросил
О другом (не о том, кто меня на холсте осветил).






p. s. А как там с доблестью, геройством, славой?
А как там внутренний лучится свет?
Умен ли сильный,
Угнетен ли слабый?
Прошу ответ.

                Борис Слуцкий