What a crowd ‘s gathered up, just look around!
Tramps in rags, tsar-serving boyars in their beavers…
My self-singing gusli-psaltery ‘s burning down,
Melting a hole through th’ six-feet ice of our river.
I would not be standing here like a doltish idol,
I would rush into the fire, if was not chained…
We scaramouches ‘ve been dobbed, securely bridled,
The story-tellers’ end ‘s been thoroughly designed.
We black folks by th' pike-axes are restricted…
Th’ gusli ‘s perishing in fire, its soul self-singing.
The ringing songs, to my dear gusli being kindred,
They, as well as my poor gusli, ‘re disappearing.
What remains, th’ little copper clips, will sink in water,
Only soot will mar the snow, a sight so hated,
And devoted serfs will take to the voyvo’da*
The report that has so eagerly been waited.
Then the crowd, not seeing signs of miracles turning,
Will disperse, some laughing, some to hopes still clinging.
But the flame, in inquisitors’ style slow-burning,
Will devour my gusli, th’ recently self-singing.
Some 'd come up to give a mockery performance,
Others wanted to warm up, or see a show …
Th' poor plank bursting for my soul was a huge disturbance
Each explosion brings to it a painful blow…
Let the other gusli players wail and howl,
Let the gusli’s life end up as sooty ashes,
I shall not repeat the others’ sobs and yawls ….
Russian forests are still full of maples and ashes.
Having served my time in a bugs-infested prison.
I ‘ll craft a new one, more sonorous, gay and merry,
And 'll keep bringing to the people my only presents,
While my legs are able my grieves and woes to carry.
The gusli strings did snap in fire, I was restricted,
While the flame raged over the gusli, uncontrolled.
The early death upon my gusli was inflicted,
The flame ‘s devoured my gusli’s dinkum living soul.
What a crowd ‘d gathered up, all running, rushing!
What a crowd ‘d gathered up, all running, rushing!
What a crowd ’d gathered up …
*voyvoda military leader, later also civil administrator
Сколько люду набежало, сколько люду!
И торговый, и служивый, и блаженный...
Догорают мои гусли-самогуды,
Прожигая полынью во льду саженном.
Не стоял бы я на месте, словно идол,
И метнулся бы в огонь, да цепью кован.
Не иначе - скоморохов кто-то выдал
И сказителям конец поуготован.
Видишь - стражники расставлены повсюду
И качают бердышами дети пёсьи...
Догорают мои гусли-самогуды,
Догорают мои звончатые песни.
Догорают, а потом уйдут под воду...
Только сажа на снегу лишь... Только сажа...
И отправится попа да воеводу
Распотешить верноподданная стража...
Разойдутся не дождавшиеся чуда
Кто со смехом, кто - с добычей, кто – c укором
Догорают мои гусли-самогуды
На костре по-инквизиторски нескором.
Кто-то вышел на мостки как на подмостк
Кто развеяться пришёл, а кто согреться...
И постреливают немощные доски
Разрывными - да по сердцу, да по сердцу...
Только я реветь белугою не буду,
Сколь бы други-гусляры не голосили...
Догорают мои гусли-самогуды,
Да леса ещё найдутся по России.
Отсижу своё в чахоточном остроге,
Слажу новые - соборнее да звонче -
И пойду, покамест горе носят ноги
Допевать всё то, что прежде не закончил.
А покуда рвутся струны, а покуда
Яро пламя, ако рана ножевая,
Догорают мои гусли-самогуды,
И корёжится в огне душа живая...
Сколько люду набежало, сколько люду!
Сколько люду набежало, сколько люду!