Личная Свобода есть первое и важнейшее право Каждого
Гражданина и священнейшая обязанность каждого Правительства.
На ней основано всё сооружение Государственного Здания
и без неё нет ни спокойствия, ни Благоденствия.
П. И. Пестель «Русская правда»
Глава первая
1
Дрожащей иволги полёт
Сулит от ястреба спасенье.
Звонарь отёр землистый рот.
Перекрестился. Воскресенье.
Сел на перила. Чёрствый хлеб
Достал из выцветшей котомки.
Внизу, в тени склонённых верб
Стремительно неслись потоки.
Вдали сияли купола
Санкт-Петербургского собора.
Там пелась Господу хвала
И трону мыслилась опора;
Там в ризах тканых жемчугов,
В запястьях золота литого
Попы клеймили мужиков,
Анафемой скрепляя слово,
Там камнем вымощена топь…
А тут – ручьи, а тут – болота,
И скачет барская охота,
Рассыпав крики, ржанье, топ...
- Ить кабана заполевать, -
Звонарь с усмешкою подумал, -
А с ними и гусар... По Дуню
Заглянет, стало быть, опять... –
Звонарь жевал прогорклый кус,
Горящий торф ноздрями чуя,
И размышлял:
- Коли спущусь,
То кабана перехвачу я...
2
У речного ивняка
За прозрачными ключами
Нагоняем ходока
С мёртвым вепрем за плечами.
Оглянулся. Подождал.
Шаг навстречу сделал смело.
Усмехнулся:
- Вот вам тело,
А на небеси – душа... –
Волосом и глазом рыж,
За плечо скосился тускло:
- Эва, славная закуска,
Если малость подкоптишь...
Только будет мне и лучше,
И вкуснее будет сыть...
Я – Звонарь. По ваши души
Мне отходную звонить... –
И детина-пономарь,
Силу с весом соразмеря,
Сбросил с плеч седого зверя,
Вроде как дорожный ларь,
3
Позолота небес облетела.
Распустился над травами дождь.
Грянул – колокол! Медное тело
Передёрнула крепкая дрожь.
Будто зовы земли, будто стоны,
Криво, глухо ударил набат...
И пошли в куполах перезвоны,
Звоном звон перемножив стократ!
..............................................
Накренялась земля, накалялась
И дымилась в отвесном дожде
Так, что небо плясало, кривлялось
На суглинистой сковороде.
Поперхнулась свинцовою рябью
Золотистая прежде вода...
Ливень высек проезжую бабу,
Не спросив у возницы кнута.
Распугал босоногих мальчишек
В запустелом господском саду.
Вот закапал спокойнее, тише...
Вот, с играющим ветром в ладу,
Залетел под тряпицу в подойник,
Вот в канаве у дома обмяк,
Чтобы вымыл сапожки полковник,
От коляски идя в особняк.
Баба тёмная перекрестилась.
Унялась в мутной речке вода.
Вечерело. Господняя милость
Через облачко стало видна.
В доме барском зашторились глухо.
И за серой стеною его
Ни для глаза уже, ни для слуха,
Ни для толков людских – ничего...
А на утро прощания ласки,
Терпко-сладкий Отечества дым.
Снова Пестель проходит к коляске,
Чуть раздумчив и невозмутим.
Даль в мятежном пожаре... Сквозь осень
Ветром гнало смолистую гарь
Через поле в чистилище сосен,
Где звонил монастырский Звонарь.
У себя в колокольной скворечне
Гибким телом раскачивал гром,
И берёз молчаливые свечи
Освещали глухой окоём.
Глава вторая
1
Гулкие груди чеканных коней
Вложенный в ножны серебряный воздух.
Только и слов моих кучеру:
- К ней! –
А лошадям – ни мгновенья на роздых.
Встретила жаркой невнятицей слёз,
Выбежав в пасмурной, выцветшей шали.
Будто бы в очи ударил мороз,
Так мы друг друга в объятиях сжали.
Прелью, настоем бузинным дыша,
Нежностью мучаясь, медля со стоном,
В домике, спящем в тиши камыша,
Были измотаны бредом бессонным.
Были подслушаны наглым скворцом,
Прямо из леса в оконце влетевшим,
Были всполошены в полночь ловцом,
Словно в дороге болотистой лешим.
То в рыболовную куталась снасть,
В зелень русалочьего одеяла,
То росомахой озлилась на мать,
Вторглась которая, увещевала:
«Вы уж не этого... Дуня просватана.
Свадьбу играть, как отпустят дожди.
Будет и горького, будет и сладкого.
Дуня просватана... Не приходи!
То-то Звонарь – бугаина церковная.
Где до тебя ему – чёрная кость:
Неба с землёю намешано поровну,
Равными долями благость и злость.
Ласкою перемежит зуботычину,
Наспех раскрыв заскорузлый кулак…
Но не тебе, а ему, горемычному,
Бить в её светлые колокола.
Завтра неладное будет, недоброе...
Барин, злодей наш, почище тебя!
Спросят с него... не примчалась а то бы я.
Вышла ему, душегубу, судьба.
Под руку – чуешь? – попасть не советую,
Хоть получил бы и ты не зазря...
То есть в колодце нашли малолетнюю.
Спортил, убивец, сестру Звонаря...»
2
То хохотала в озябшей тиши,
То, суеверно прижавшись, молчала.
С хрустом и криком врезались стрижи
В тонкую смутную нитку причала.
Пообещала и горя не знать.
Круто ушла, напевая сквозь слёзы...
В горнице скрылась. Задумал позвать –
Вмиг очутилась, незваная, возле.
Стал собираться. Вбежала опять.
Думал прощаться – заладила:
- Здравствуй! –
В лоб целовала – отрезала прядь
И наказала, напутствуя:
-Царствуй! –
Перекрестила, как будто рукой
Дали осенние очаровала.
На берегу заслонилась рекой
И заступила за сумерки ало.
3
По вольной воле колокол
Отслужи молебен!
Горит за частоколом
Амбарный хлеб.
Слеза давно прогоркла.
Гуди поверх голов,
Сшибай, гуляка-колокол,
Заглавья куполов!
Раздольней, чем на свадьбе,
Гуляют мужики.
Помещичью усадьбу
Крест на крест подожгли!
Убиенных корчи
В травах под стеной,
Староста-доносчик
В яме выгребной.
Первой кровушки напился,
А, как всякий великан,
Русский бунт хмелеет быстро,
Да не скоро будет пьян.
И помещика под рученьки,
Ох, под белые его,
Донесли пока – измучили,
А нести – легко, легко!
И на колокольню волоком
По ступенькам хромым-ить,
И подвесили под колокол,
И ударились звонить.
И, где верх, где низ – не ведая,
Изрыгая страшный вой,
О забрало бился медное
Закрасневшей головой.
Полон огненной обидою,
Что в ромашковую тень
Со стены Звонарь поскидывал
Его дочек-барышень.
Стихийное бедствие!
Раздет, разут,
По голодным весям
Сквернословит бунт!
Скрутили безлошадных.
Кандалы в пыли.
О пощаде,
Колокол, вопи!
Скрутили безвестных
Лихие палачи.
О кровавой мести,
Колокол, молчи…
Глава третья
1
Снег, что солдат-инвалид,
По Петербургу хромает;
Доковылял бы до мая,
Перемывая гранит.
Ветром ему наподдало,
А устоять не силён,
Вот он в оконце подвала
И постучал костылём.
Там над колодкой мурлычет
С тихим усердьем хрыча
Мастер, к работе привычный,
Тюкает в шляпку луча.
За полночь до обалденья
Детский надсадливый плач,
Бабы ворчанье, зуденье,
Гвозди, летящие вскачь…
Зябко. Темно. И сапожник
Крестит зевающий рот.
И, отложив свои кожи,
Лезет за свечкой в комод.
Взглядом его провожая,
Баба заёрзала: «Зря!
Жечь бы не след. Вздорожают.
Вишь, отпевают царя?
Будет нам, дурень, разору…
Вовсе б не трогал ключей.
То-то горит по собору
Целое море свечей…»
Мастер огонь засветил.
В свете возникшего круга
Низкий подвал Петербурга,
Жизнь без надежды и сил.
Два отупевших лица.
Стол, одеялом покрытый.
Стук заунывный, сердитый;
Кашель и стук без конца…
2
Компании Американской
На Мойке всем известный дом,
Где коммерсант привечен лаской,
Сигарой и «Клико» со льдом.
Купец сюда спешит на раут,
Чтоб из копейки сделать цент.
Здесь взвешивают, обсуждают,
Дают кредит, берут процент,
Отбрасывая без опаски
Дух осторожной старины,
Хоть вести с призрачной Аляски
Недостоверней, чем с Луны.
Упряжками из волчьих далей
Акционерский мчит билет…
А кто директор генеральный?
Не гениальный ли поэт,
Рылеев, автор нашумевших
«На временщика» грозных строф?
Гораздо родственнее вещи:
Псалтырь и, скажем, водки штоф,
Чем ум, возвышенный сугубо,
И торг, презренный искони…
А презентованная шуба
Правлением Компании?
Но, что странней, в сию обитель,
Едва контора заперта,
Иного рода посетитель
Через иные ворота
Проходит. Уточняет адрес.
Всё в тот же дом почтенный наш
Стучится трижды, озираясь
На затемнённый бельэтаж.
Войдёт. А на конце аллеи
Второй… и третий… и восьмой…
Хотя, позвольте, - сам Рылеев
И квартирует тут с семьёй.
Должно быть, гости? Ради звона
Бокалов и пикантных блюд?..
Вот только странно – при погонах,
Не купчики – военный люд.
Вот только странно, что квартира
И при гостях, как под замком.
Разгульного не слышно пира,
Шампанского не грянет гром.
Довольно странные обеды.
А впрочем, не слывёт хлыщём
Хозяин. Так что все беседы
Об акциях… О чём ещё?
3
За портьерами, за дверью,
Где чадящих люстр гримаса,
От доверия к доверью
Грозный заговор метался.
Освещались правдой лица
Прежде всполохов набата –
Брат не вправе ошибиться
В сокровенных мыслях брата.
Друг не вправе обмануться
В сопредельном сердце друга,
Если руки для союза
Протянул ему из круга
И на дело общей муки
Принял, как единоверца.
Души – мрак, но в перестуке
Познаётся сердцем сердце.
За гардинами глухими,
Где потёмок долгих сырость,
Попранной Свободы имя
Шёпотом произносилось.
Трону слышались проклятья,
Предвещавшие расплату,
И сплавляло с клятвой клятву
Пылкое рукопожатье.
Глава четвёртая
1
Ещё молочницы с бидонами
Из дома в дом, из дома в дом
Снуют потёмками бездонными;
И, подпоясан кушаком,
Ямщик с угристой пьяной рожею
И грязной бородой по грудь,
Да с четвертями под рогожею
Неспешно трогается в путь.
Не пробудилась и лакейская.
Ещё вечерний жар в золе,
Ещё игла Адмиралтейская
Не зарумянилась в заре.
Ещё гремит ключом рассеянно
Жандарм. И бритых под нули
От равелина Алексеева
Колодников не повели.
И пробует рукою страшною
Ножные кандалы Звонарь,
Нужду справляя над парашею,
Как писсуаров подле – царь.
Ещё шальной метели лошади
Не надломили льда реки…
К Сенату на Петровой площади
Сошлись мятежные полки!
2
Врасплох застигнутый рассветом,
Не сразу житель принял в толк,
Когда Гороховским проспектом
Прошествовал Московский полк.
При знамени, под барабаны
Качались стройно кивера.
«Ура-а!..» - гремело непрестанно,
Шагов пятнадцать и – «Ура-а!..»
«Ура-а!..», «Ура-а!..» Как солнца блёстки,
Штыков сверкающих река.
Бестужевы, Щепин-Ростовский –
Любимцы во главе полка.
В воротах дворники озябли,
А храбрых греют галуны.
Без шуб не холодно! Их сабли –
Уже, уже обагрены…
В народных толпах ликованье
При звуках мощного «Ура-а!..»
До самой площади Петра,
Где центр декабрьского восстанья.
3
Зубы в кабаньем оскале.
Губы в нервической пляске.
Руки привычно искали
Стек, повелительно-царский.
С места! И через минуту
Ходит уже по Дворцовой.
Стеком, чтоб вытравить смуту,
Хлещет по малой берцовой.
Тут же, какой-то в повязке
Несколько боком подходит.
С виду – разбойник заправский.
Мнётся… С прошением, вроде…
- Кто? И что надо?
«Позвольте,
Их, Государь, образумить?»
- Что же, ступайте. Не против.
И – потушите Везувий.
Впрочем, поступим иначе…-
Дольше собой не владея,
Взвизгнул с проворством собачьим:
- Братцы, вяжи лиходея!
Бунтовщиками подослан?
Да застеснялся бабуси,
Смерти костлявой – забросил
В речку кинжал свой и струсил?
В крепость его спровадите!
Прежде, чем скатится солнце,
Стащим и прочих в «обитель»…
Ну, а посланник – найдётся!
Глава пятая
1
Вдохновенный распорядитель
Петербургских русских войск,
Не единственный ли в свите,
Кто в руках царей – не воск?
Константину присягая,
Осадил на первый раз
Властолюбье Николая:
«Гвардия не любит вас.
Смуте быть. Не дай нам, Боже,
Снова видеть Русь в огне!»
Николай:
- Но брат усопший
Завещал Россию мне…-
Въехавшему в царских комнат
Золотые этажи,
Мнящему рукой верховной
Взять имперские гужи,
Губернатор и скажи:
«Передаче по духовной
Русский трон не подлежит».
И рука скользнула мимо.
Цесаревич вскользь взглянул.
Ладно. Пусть. Невозмутимо
Константину присягнул.
Сиречь не подал и виду:
Мол, попомню дураку,
Гнев сдержав, а не обиду
На правдивого слугу.
Вот кого лукавым взором,
Желчи полным через край,
На тот свет парламентёром
Посылает Николай.
2
Из саней вельможных
На гнедого – скок,
Как из мирных ножен
Боевой клинок.
Камышовой кряквой
Выблеснул на свет
Из-под шубы жаркой
Яркий эполет.
Расступись, народец!
Не боясь хвороб,
Старый полководец
Поскакал в галоп.
Его благородье
О лихой поре
Удержал поводья
И – перед каре.
В жизни, в смерти волен,
Поднимает клич
Славный русский воин
Милорадович.
Перед пешим строем
На коне сидит,
Слово непростое
Просто говорит:
«Здравствуйте, ребята!
Видит Бог, горжусь.
Доброго солдата
Вынянчила Русь,
Верного присяге…
Знаю вас давно,
Как святили стяги
Под Бородино.
Радуюсь и ныне,
Что храбры, сильны,
Потому что вы мне
Все как есть – сыны.
Но не лезьте в драку.
Прежде до конца
Старого рубаку
Выслушай отца».
«И подлец не всякий,
Растакую мать,
Поперёк присяги
Станет присягать.
Но в безделье праздном,
Бабник, сукин сын,
Погнушался царством
Русским – Константин.
С полькой жрёт варенье.
Нет бы, чёртов перст,
Нам об отреченье
Выслать манифест.
Ну, да слава Богу,
Ибо к нам не строг,
Если от такого
Часом уберёг.
Сами помозгуйте,
Растакую мать:
Предавшего смуте
Стоит ли желать?
Не шали, ребята!
Все до одного
Присягнёмте брату
Младшему его…»
………………….
- Проезжайте, граф! –
Как по шару – кий,
Штыком – стремглав
Одоевский…
…………………
«Да не встать вам против,
И былых побед
Да не обернёте
Родине во вред!..»
…………………
- Не вводи во грех! –
«Ты сошёл с ума…»
…………………….
Выстрела орех
Раскусила тьма.
3
Граф к луке припал,
Вдруг – простоволос;
Седину трепал
Ветер – злобный пёс.
Ох, и выл тот пёс!
Ветру – вся вина.
И понёс, понёс
Конь – хозяина…
В тишине густой
После молнии
Содрогнулся строй,
Всколыхнулся строй
Не в молчании,
А в безмолвии…
Конь хозяина пронёс
Мимо тех и этих войск,
Мимо тех и этих слёз
И к парадному принёс,
Как носил живого встарь…
Промокнув глаза платком:
- Сожалею! -
Молвил царь
И заставился полком.
Глава шестая
1
От заутрени до самой до вечери
Всё жужжит пурги веретено.
А по кровлям от весёлой черни,
По деревьям да по столбушкам – красно.
Тут и в добрых разлетайках молодухи,
И охочая до страхов детвора,
И смышленый гробовщик в треухе,
Всё считавший и считавший кивера.
Забежавший по пути приказчик
С шляпками в картонках расписных,
И трактирщик пялит глазки рачьи,
Мутные – хоть пива в них плесни.
А задорные мастеровые,
Больше чем сочувствием горя,
Ломом шелушили мостовые
И вооружались втихаря.
Балагурство, шутки, смех в народе.
Или с бубенцами под дугой
Праздник русский, масленицы вроде,
Бойкой распотешился пургой?
Пляски под гармошку. Всхлип ребёнка.
А под боком у мятежных рот
Разбитная ладная бабёнка
С пылу, с жару сбитень подаёт.
Пей, гуляй!.. Горластые зеваки
Ради потасовки удалой
Криком подзадоривали к драке
Полузаметённый снегом строй.
2
Фрунт во фрунт полки стояли –
Русский против русского.
Сталь отсвечивала в стали
Всё покроя узкого.
Справа – куплены к присяге,
Слева – званы к мятежу,
Но спроста подумал всякий:
«Выпад! Раз, и – уложу!»
Фрунт во фрунт и душа в душу.
Фрунт во фрунт, фрунт во фрунт.
И у каждого к оружью –
Фунт свинца, смерти фунт.
Между ними, между ними –
Продувной метели звон,
А над ними, а над ними
Бесноватый небосклон…
3
По Петербургу, по окрестности
Бугрятся снежные валы.
И каторжан уже от крепости
Колонной хмурой повели.
Покинул паперть нищий с мальчиком.
Под вывеской французских вин
Вертлявым с проседью приказчиком
Доходный заперт магазин.
Позакрывались лавки, лавочки.
В запруженности городской
Привычно замелькали дамочки
С дорогостоящей тоской.
Дуняшу в шляпке и салопчике,
Одетую под этих дам,
Усмешкой жалуют извозчики
И предлагают господам…
А утюги по дымной прачечной
Летают у удалом пылу,
А шулера за фокус карточный
Садятся к верному столу.
Вот, обегая рысью портики,
Спешит наборщик из цехов,
Под картузом припрятав оттиски
Запретных пушкинских стихов.
Ямщик с лицом печного обжига
Седьмой шлагбаум миновал.
И над колодкою сапожника
Черней час от часу подвал.
Кашляя, скверно кряхтя,
Мастер над дратвой согнулся.
Баба, сопящая грузно,
Грудью уняла дитя.
А за оконцем (В метели
Сразу и не разглядишь)
Намертво смёрзлись шинели
В пешем строю голенищ.
Глава седьмая
1
Рылеев прокричал: «Царя долой!»
Так почему же неподвижен строй?
«Вперёд!» - воззвал, и тоже невпопад:
Не сделал шагу ни один солдат.
Быть может, в новость им подобный стих?
На верность Константину звали их,
И вдруг, излишних слов не говоря,
К оружию зовут – долой царя!
Да вроде бы и следует – долой!
Ведь царь – не царь, а брат его родной,
Плут, самозванец… Строго говоря,
И следует кричать: «Долой царя!»
Молчат. А в высоте над ними
Поднял коня на всём скаку
Царь Пётр (Камень – его имя)
И рушит он конём скалу.
Не бросятся вперёд. Не хлынут вспять.
Кому поверить? Нет с вопросом сладу.
Неясно, невдомёк… Стоять, стоять!
Но не обидеть ненароком правду.
Стоят! Не разогнать, не повести
Ни бранной речью, ни истошным криком.
Стоят, угрюмы, строги и просты –
В молчании, в безначалии великом.
А господа, спугнул которых вихрь
Беспечно ими брошенного слова,
Глядели с ужасом на дело рук своих
Печальными глазами Трубецкого.
Поставив пепельницу на окно,
Курил, поглядывая осторожно
На мятежа метельное вино,
Обдавшее через двойные стёкла дрожью.
2
Кандалов колокольное пенье
Отвечает унылым шагам.
Бунтари!.. Или впрямь, подкрепленье
Отыскалось мятежным полкам?
В стороне от гранитов дворцовых,
Занавешенных вьюгой слепой,
Каторжане проходят в оковах
Молчаливою страшной толпой.
По апостольски переступая
В перезвоне от рук и до пят,
Цепи в дымных сугробах купая,
Хоть покойника развеселят.
За метелью бредут непроглядной,
Каждый – воли своей господин,
Каждый – с правдой своей и неправдой
Покаянно один на один…
Не однажды страдальцам дорога
Бросит ветер в пустую суму,
Проклянут не единожды Бога
И помолятся снова Ему.
Звон кандальный. Одежды смиренья.
Снегом хлещет метель по лицу.
Знай, бредут…Это им пополненье
Обжигает декабрь на плацу!
Осунувшись, военспецы
С прицелами колдуют.
Но пушкам в дуло молодцы
Глядят и в ус не дуют.
- Матерей не жаль? –
Стоят.
- Деток маленьких? –
Едино.
Пасмурней глядит солдат,
Сорванца припомнив, сына…
- Жёнок, братцы, пожалей! –
Только хмурятся. Ни с места.
- Знать, вам каторга – невеста;
Видно, миловаться – с ней.
…………………………….
В молчании грозном сомкнули
Над павшими строй, но – стоят!
Отчизне уже присягнули,
Иных не имеется клятв.
Метели унылая свежесть.
Мятежных рассеять дабы,
Что конный жандарм – самодержец
Россию рванул на дыбы!
Сверкают Петровые очи,
И громом саженных подков
Монарх, расскакавшийся, топчет
Восставших на царство рабов.
Стоят! Замурованы плечи,
Мундиры враждебно туги…
И подданство лютой картечи!
И посвист сибирской пурги!
3
Каторжане прошли, по сугробу
Волоча и железный прибой,
И мужицкую хитрую злобу,
Что кровит рассечённой губой.
И Звонарь. От мирской благостыни
Впятеро пуще прочих здоров,
Он разряжен и в цепи двойные,
И в медвежий браслет кандалов.
Ноги переставляет угрюмо.
Что молитва ему, что разбой.
Озорная Степанова дума
По скуле пробежала рябой.
Вот, заслышав, как пламени сваю
В небеса вколотила картечь,
Скалит зубы:
«Ужо отпеваю!
Ить кабан – не для княжеских плеч.
Не сносить, не сносить бедолагам
Продувных бесталанных голов…»
И шагал. И раскачивал шагом
Колокольню ножных
Кандалов.