Вежливый шарф

Соня Лашкевич-Вереск
               
Было самое обычное лето, ничуть не жарче и не засушливее любого другого такого же обыкновенного лета. Но жители одного города, как это часто бывало у них в привычке, жаловались на небывалую жару и поговаривали о том, как было бы замечательно и совершенно чудесно, если бы зима в этом году пришла пораньше.
Но не только жители города с нетерпением ждали прихода зимы. В шкафах, тумбочках, комодах и на полках зимние вещи с тем же нетерпением ждали начала зимы, а возможно даже с бо;льшим нетерпением, чем жители города.
– Я бесконечно возмущён! – кричал из шкафа помпон на шапочке. И чтобы показать как бесконечно его возмущение, помпон подпрыгнул, да так высоко, что резиновый мячик, который, частенько важничая, называл себя чемпионом по прыжкам, увидев это, сдулся от удивления. А так как помпон на шапочке был яркого красного цвета, можно было подумать, что он даже покраснел от возмущения.
– Апчхи!.. Полностью разделяю ваше негодование, почтенный помпон! – сказал, чихая, левый сапог, а правый сапог добавил – Несомненное безобразие! А–а–а–чхи!
У обоих сапог была жуткая аллергия на пыль, а так как они были зимними сапогами, то и надевали их только зимой. Так что, за лето, в своей тумбочке, они покрывались изрядным слоем пыли, отчего ужасно чихали.
На полочке проснулся вязаный платок, его разбудили возмущённый крик помпона и громкое чихание сапог.
– Я, кажется, отлежал себе правый бок! – пожаловался он, кряхтя и ворочаясь. – Да, несомненно, отлежал!
Хотя, по правде сказать, платок немного сомневался, есть ли у него на самом деле бока. А если всё же они есть, то уж о чём он не имел ни капельки представления, так это о том, какой именно из этих боков будет правым, а какой – левым.
– Это у вас оттого, уважаемый платок, что вы лежать правильно не умеете, – сказал с  достойным и важным видом старый плед в клеточку. – Вот я, например, себе никогда ничего не отлёживаю, потому, что всю зиму переворачиваюсь с боку на бок.
Старый плед считал, что в силу своего почтенного возраста, он знает обо всём на свете, а потому регулярно всем давал советы и каждого поучал.
– Переворачиваться с боку на бок – дело мудрёное, – ответил платок. И, вздыхая, про себя подумал: «Отлёживать бока – работа нелёгкая, но переворачиваться с боку на бок – ещё тяжелее. Вот если бы меня кто-нибудь переворачивал  – дело другое!». Подумал так платок и снова заснул.
– Протестую! Протестую! – словно с трибуны кричал воротник на шубе.
Он никогда не пропускал вечернего выпуска «Новостей», всегда читал газеты и частенько бывал в обществе высокопоставленных особ. К тому же, воротник увлекался политикой  и любил самого себя, поэтому он всегда на всё кричал «Протестую!» и требовал, что бы к нему обращались не иначе как «достопочтенный воротник».
– Наверно мы сейчас не в моде, – сказала взволнованно одна варежка – И теперь нам всю жизнь придётся провести в этом тёмном и тесном ящике комода. Ах, какое страшное горе!
– Как это ужасно! Нет, я этого не переживу! – воскликнула другая варежка. И обе они упали в обморок.
Варежки были изготовлены из прекрасной французской пряжи и считали, что этого вполне достаточно для того, чтобы причислять себя к аристократическому обществу. А так как общеизвестно, что все аристократические особы необычайно чувствительные натуры, то всем им, один раз в неделю, непременно полагается  падать в обморок.
Громче всех кричал и возмущался лыжный свитер. Даже зимой ему не часто выпадала возможность покидать свой гардероб, ведь он был лыжным свитером, поэтому о нём вспоминали только тогда, когда собирались покататься на лыжах. Но случалось это не более пяти, а в лучшем случае шести раз за целую зиму. А раз так, то свитер считал, что больше других имеет право на то, чтобы возражать против лета и требовать начала зимы.
–  Нет, это совершенно никуда не годится! Я требую, чтобы мне наконец-то сказали, когда выпадет снег! – твердил он без умолку, размахивая рукавами. – Посмотрите на меня,  я так долго лежал в гардеробе, что от скуки весь совершенно помялся. А я, между прочим, не какой–то обычный свитер, я – лыжный свитер, и поэтому я требую немедленных объяснений!
«Что верно, то верно! Без снега радости мало. Ох, поскорее бы наступила зима!» – с грустью подумал шарф, но ничего не сказал. Он был очень, даже чересчур вежливым и воспитанным шарфом, поэтому считал, что ворчать и жаловаться – признак плохих манер.
Шарф представил себе, что будет, если все одновременно вдруг начнут выражать своё недовольство и возмущение.
«Нет, определённо ничего хорошего из этого не получится, – подумал он. – Ведь тогда  никто не будет слушать друг друга, потому что каждый начнёт говорить только о себе».   
Подумав так, шарф уютно свернулся на полочке шифоньера и продолжил терпеливо ждать прихода зимы. Его терпение чудесным образом передалось всем. Ворчание и жалобы неожиданно затихли. Зимние вещи вдруг устыдились, поняв, как это невежливо –  громко и вслух выражать своё недовольство и возмущение. И, беря пример с шарфа, все терпеливо стали ждать начала зимы.