***

***
О, не моё ли, как счастья подкова,
прямо в распутицу, в грязь,
просит пощады, мной сказано, Слово
в луже, слезами давясь!

Вороны хищные, голуби жадные –
клювы от крови красны,
пёрышки сизые, красно-нарядные,
воду глотая, пьяны…

До смерти, одури, ядра изюмные,
сливы да яблоки всласть,
бражные соки алкают безумные,
в брови не целятся – в глаз!

В темечко, в крестик от матушки-батюшки!
Знала бы, бронежилет,
а не из шёлка надела бы платьишко:
Слова как будто бы нет.

То ли Мамаю податься в рабыни мне,
то ли Ван Гогу под кисть?
Слово измылили, сердце повынули,
вот вам
поэтова
жизнь!

Снова вынашивать, снова выращивать,
новую грезить строку,
то золотое моё, то пропащее
Слово почти «О полку»!

То, что в грязи да в проталине-лужице,
льдом превратилось в стекло.
Криком зайдясь, никому-то ненужные
звёзды вмерзали в него…









***
Не вы одни – ищи на карте
вблизи Дамаска, между рек:
про заведеев, что ограбил,
Ионофан свершив набег.
О, виноград густой и сладкий,
долина фиников, как мёд,
свои нехитрые повадки
пустынный охранял народ.
Свистулька, стебель гибкий, ветка,
кому мешал нехитрый скарб?
Лепёшки с сыром, горстка света
и племя собранных араб.
Сухой, засушливый, полынный
дробился ветер на куски.
…Но мать идёт
и держит сына
в руках. Взметаются пески.
Великое переселенье.
Пока ребёнок не убит…
Век двадцать первый! На колени
пред ней склонись, иезуит!
О, мати, ты бы пела песни,
читала книги о Ходже.
И много-много этих «если»
лицо сокрыло в парандже.
Всем скопом, всей толпой на утлой
дырявой лодочке в бегах
подряд уже седьмые сутки
без хлеба, денег. Только страх
в звенящем сердце – живы, живы
ещё пока. Ещё в пути.
Оскал войны кроваво-лживый
за вами по следам летит…
А после виндоус расскажет,
гуляя яндексом впотьмах,
что куплен мир, что мир продажен,
он тоже, как и вы,  в бегах!
Прицельно око. Остры пики.
Иосиф Флавий сделал шаг.
И давится любовью в крике
Европы падшая душа…