«Я к Вам пишу, чего же боле...»
Потуги жалкие на шутку
Выдавливаю из мозоли,
Когда-то мозгом бывшей. Жутко
Шумит за стенкой автотрасса.
И ощущаешь поневоле
Себя обивкою матраса.
«Я к Вам пишу, чего же боле...»
А ничего. Стерплю, привыкну.
Но знаешь, здесь не до терпенья.
Сквозняк, конечно. Сводит икры,
Когда шагаешь по ступеням.
Сентябрь заставляет сжаться,
Пространство превращает в студень.
И думаешь: смогу вписаться
В проём окна и выйти в люди.
Когда не выйдешь — дядя Гриша
Стоит на лестничной площадке.
Он с каждым днём сложнее дышит,
Но курит хрипло под лопатку.
Он видел беды населенья
И поселения дебилов.
Жена ворчит который день, но
Тогда она его любила.
Он говорит полунамёком,
ЩелкАет пальцами под скулу;
В почтовом ящике поблёклом
Початая торчит, как дуло.
А ветер сквозняки пускает,
В пролёт дохнув подъездной дверью,
Уносит кепку в три броска и
Укладывает набок в сквере.
Ты помнишь ли? Мне Ленин милым
В тот день казался в этом сквере.
Не говори, что ты забыла.
Не говори так, не поверю.
Я помню. Голуби, аллеи,
Тебя на них. Твой взгляд искрился.
Но знаешь, всё же я жалею,
Что, кажется, в тебя влюбился.
Охота взять судьбу за щёку
И поднести к ней, чиркнув, спичку.
Не оттого, что жизнь жестока,
Но оттого, что стал циничней.
С недавних чувствую виновным
Себя, и тянет оправдаться
За жизнь. И думается снова,
Что мне не стоило рождаться.
«Я к Вам пишу, чего же боле...»
И карандаш в ладонь — как вертел.
Я ждал чего-то. Счастья, что ли...
Ну а теперь, похоже, смерти.
Ладонь из бледной стала красной
От частого скобленья мыла.
Шумит за стенкой автотрасса...
Ах да, про это, вроде, было.
Когда идёшь на боковую,
Сны задыхаются на старте.
Я мыслю, но не существую,
И обижаюсь на Декарта.
А ночью ноет под лопаткой -
Возможно, вечером простыл я;
Возможно, что под кожей гладкой
Загнили рудименты крыльев.
Я в сентябре, трухлявой лодке,
Уже с весны - и сном, и духом.
Я здесь пил чай, а после — водку,
И даже переспал со шлюхой.
И много всякого позволил
Себе другого непотребства.
«Я к Вам пишу, чего же боле...»
Прости, моё подохло детство.
Но всё чего-то не хватает...
Давно сколочен гроб навырост,
Но дни до смерти не считаю.
Подъезд, сквозняк — и рожей в сырость.
Дома, дворы, дворы-колодцы,
И автотрасса, будь неладна,
Утробно, глухо заскребётся,
Как будто мнётся у парадной.
Сквозняк везде: в деревьях голых;
И, перетрескиваясь, сучья,
Нанизывают дождь на кол их,
Напоминая о насущном.
Сентябрь, бешеная серость,
Закутанные в плед ночёвки.
Скорей, к лицу б ему виселось
В окне на бельевой верёвке.
Ну ладно, всё это пустое...
Да только ничего нет кроме.
Вот если б было что святое,
Не так, а за него бы помер.
Мечты же, скормленные моли,
Ползут на край — с кровати падать.
«Я к Вам пишу, чего же боле...»
А ничего уже не надо.