Жду твой поезд на условленной станции, в тишине, обновляемой бесконечно-долгими товарняками, и пытаюсь свести мосты между Гессе и Мураками, избежав по-взрослому-глупой сущности наших «не».
Дни, как реки, ломают теченье в извилинах скал, задурняя дыханье времени длительностью печали. Мы с тобою, мне кажется, окончательно обнищали, за линии судеб приняв прожилки у лепестка.
Пособить что ли минусам, пусть собираются в плюс, и рождается нечто от плоти запада и востока. (Ты не смейся, но уже давно не греет меня ничто так, как возможность подкреплять тебе скотчем вишнёвый джюс).
Жизнь когда-нибудь станет всамделишной. Лет через сто. Так уж вышло, что здесь ошибочно числюсь в чужой графе я. (У Гомера, в начале девятой песни, растёт нимфея. Ты опять, по возможности, сорви с неё лепесток).