Часть первая, где никому непонятно, кто на ком стоял.
***
Больше всего Шелю хотелось выпить и лечь спать. Выпить чего-нибудь покрепче, чего-нибудь отчаянно крепкого, чтоб после этого точно уж уснуть, когда ляжешь. Но не позволяло ни время суток - не смотря на то, что это было его третье утро, встреченное без сна - ни обстоятельства, вынудившие его точно так же встретить первые два, так что теперь это уже входило в привычку. Сутки затягивались, как у дракона, да он и чувствовал себя драконом: когда на тебя валится второй поджог ночь через ночь, ты начинаешь думать, что это твоя вина, поскольку ты что-то прозевал, пытаясь не сомкнув глаз раследовать первый. Именно пытаясь, потому как корней первого найти так и не удалось, уж слишком, слишком много времени уходило на пострадавших. Увен держался, но жена его за ту безумную ночь превратилась в старуху, обошлось бы проще, если б Шель не знал эту семью так близко, если б после смерти родителей эта превратившаяся в старуху за ночь женщина не возилась когда-то с его маленьким Августом, а он даже имя ее теперь вспоминал с трудом, когда говорил под вечер с Яном Лареем, пытаясь выжать лишний гаярский лист на компенсацию - так и видел ее целым образом мгновенно-стареющей, и называл ее через паузу, через выдох словившего топор. Через шаг на рогатину, впертую в грудь. Так что Ларей под конец встречи уже сам подсказывал: "Эма". Свидетели, чьими домыслами можно было прокормить поколение менестрелей, к концу дня вымотали так, что когда он зашел после Ларея к сердобольным соседям, приютившим семью, уже не как должностное лицо, а как добрый знакомый, и застал в переполненном детьми доме молодого человека из "чаек", ему нигде ничто не прозвенело, и он опомниться не успел, как уже сидел за общим столом и помогал устраивать жизнь Лии, старшей дочери Мгновенно-Постаревшей, совершенно ясной головой выступая свидетелем при сватовстве Скела Хад-Нор-В-Кастра, и возлагал на того обязательства на правах близкого друга семьи, на условиях ума, незамутненного несчастьем и с позиции тупого младшего веллара городской стражи - при таком свидетельстве никакой виконт не смог бы от слова своего отвертеться, даже если бы Шель Даг Рен не потребовал у него письменного подтверждения - и никому из присутствующих не приходило в голову, что это весело. Даже Скелу. Шель даже проникся к нему - серьезному, хотя и совсем молодому человеку со спокойным рубленым лицом, в черных глазах которого просматривалась глубина сострадания и твердость гранита, и Шель даже на час перевел дух, начисто - на-чис-то - забыв, что он, Скел, тоже из "чаек". Ни у одной "чайки" не бывало таких глаз, такого ясного приятия ответственности. Тем более, что Лия была ведьмой. Не просто ведьмой - а сущей ведьмой. Ее даже стервой назвать было нельзя. Даром, что она сутки билась в истерике наравне с матерью и младшей сестрой. В то внезапно безумно отдалившееся время, когда Август был еще младенцем, Шель так и звал дочерей Эмы: Ведьма и Ангел. Но, в конце концов, может быть, на свете бывает любовь. Итак, он перевел дух заполночь, роясь в доме и стараясь не шуметь, чтоб не разбудить Августа, приготавливая, чем накормить брата наутро. Благо еще, не приходилось метаться, добывая - едва став на службу четыре года назад, он обнаружил, что без четкой договоренности с окрестными лавочниками рискует уморить голодом и себя и малого просто из-за нехватки времени, ему тогда едва стукнуло семнадцать и гоняли его как метлу - так что теперь ему только и нужно было сварить похлебки, потому как сам же только что дохлебал остаток (за общим столом с погорельцами и сватовством этим ему кусок в горло не лез), булочница с утра принесет свежего, как раз и разбудит, за молоком Август бегал сам на утренний привоз на углу Сидиви и Гасс, но после того, как сварилось и поджарилось, Шель не успел даже побриться. Новое дело вынуло голым из корыта. И, черт побери, даже на мыльной холке не поскользнулось. "только не говори мне, что опять кого-то пришили! - обошлось. Это Добрый Вечер! он редко к кому руку прикладывает... - А я-то тут причем? - А в нашем районе." Добрый Вечер был делом гиблым, но требовал присутствия на месте. Добрый Вечер был добрым малым, но не для Шеля: делу заглохнуть не дадут, не смотря на его гиблость - он потрошил заведомо там, где было что выпотрошить и еще осталось бы, но такие имущие люди с живого не слазят, а Шель впрягся, когда вступил в должность. И тут он даже не дал себе труда подумать, куда его вызвали: в его районе такие дома можно было счесть по пальцам одной руки, они стояли кучно и ноги пошли сами, и привели к доходному дому Маревов, а дальше даже собак спускать было бесполезно, и Шелю вынимал душу сперва управляющий, а потом и сам граф, сука, Марев, вызвал, сука, через весь, сука, Нилит к себе, то есть, сука, думал, что вынимает, на самом деле к такому-то как раз Шель привык давно, это в его глазах уже стало ритуалом, только времени жалко, и порой - что касалось конкретно Марева - он подозревал, что потрошит папашу сынок, Арнут, - заводила у "чаек", Позолоченный (как его звали в "кругах"), развратник, бретер и поэт. Впрочем, этими словами можно было охарактеризовать любую "чайку". С Арнута сталось бы одарить не шибко богатого приятеля к свадьбе. Тут Шель уже мог бы сложить два и два, если бы не скеловы глаза, понимающие всю меру ответственности. Или, говоря точнее, если бы Внезапно-Постаревшая не была ему так близка. Тем не менее, едва отделавшись от графа Марева-старшего, он жопой чуял, что со Скелом следует еще разок переговорить по поводу этого пожара, по горячим следам и пока не обвалилось на шею еще что-нибудь. Но хорошо, когда гончая ведет под выстрел. А Шель гнал, зная, что в засаде никто не сидит, и придется брать самому. Потому-то ему избегали попадаться. И когда случайное, едва не перешибленное графским ритуалом показание привело к норке одного из молодцов Доброго Вечера, Шель и в самом деле счел вечер добрым. Не смотря на то, что ему предстоял допрос, а лесные орешки Доброго Вечера кололись весьма неохотно. Даже на дыбе. И дураков среди них было немного. И его, мальчишку едва за двадцать, такой крендель мог бы и сам прожевать, только дай слабину. Так что заполночь - за эту полночь - у него оставалось пока желание лечь, но не поспать, а подумать. Трезво и без суеты. И он, может быть, так и поступил бы, и, возможно, даже об Августе не вспомнив, сразу после этого уснул бы, если б не новый пожар. В его районе.
В этот раз пожарные прибыли вовремя, но строения все равно не спасли. Горело вопреки и назло. Шель застал догорающим, первым же взглядом определил, что если Увена, по рассказам, угостили в окно чердака, то здесь работали снизу. Из подвала. И горело там что-то действительно крепкое. Такое, что выпить и уснуть. А лучше не пить вовсе, чтоб не лишать себя шанса проснуться.
Так и оказалось. Во-первых, по словам пожарных, горело сквозь воду и землю. Во-вторых, рукава дочери Йордока просто не могли впитать столько крови из ссаженных локтей и костяшек, чтоб их нужно было выжимать от самой груди, а раненых собак с такой силой к сердцу не прижимают. Обычно. Если это собака типа йодоковой, и если девица в своем уме. В третьих, как свидетели, так и вся семья погоревшего винотроговца, ни словом не потревожив ноющую струну, упорно избегали что-то называть своим именем, отчего струна напрягалась, пока какая-то клуша не вякнула "как пчел выгоняли." Ну кто поверит, что, заслыша на улице возню, хозяйка не пустит глазенапа, хоть у нее рыба сгори на сковороде, так что вся эта разношерстная толпа из наверно подравшихся возчиков, может быть укушенных собакой Йордока прохожих или скорей всего перепуганных и понесших лошадей, запряженных в возки с горшками, к рассвету сложилась в штурм. И это если еще не заглядывать погорельцам в глаза.
И вот с этого места, прямо вот сразу вслед за этим, Шелю захотелось выпить.
"Медведей" Шель знал немного, и все либо бывших, либо покойных - очень уж непостоянная была категория. Свирепая, но непостоянная. Попадались среди них и спокойные звери, но это, как правило, из тех, кто сам себе красный мед возил, либо держал дома для лечебных целей и с торговлей не связывался, так что к ним соваться было без толку. Когда же измученная мягкими, но по сути своей однообразными вопросами дочь Йордока разрыдалась у него на груди, еще недоуспокоив ее: "ну, не тронули же? Все, все позади," Шель выловил из ее всхлипов согласное, облегченное: "загорелось", оставил ее кивать и успокаиваться, а сам пошел... к "пчелам".
Это, в отличии от медведей, категория была постоянная.
"Пчел" - то есть, тех, кто возил из Гриворки красный драконий мед - Шель тоже знал немного, и, хотя, в отличие от "медведей", свирепостью они не отличались, и кое-кто торговал этим зельем вполне законно, он бы таким спокойным не пошел. Но с этим парнем с Кроаса они были почти ровесники, и что он возит, Шель знал еще три года назад. Парня звали Мартин, он был то ли рэм, то ли ифра, без царя в голове, без задней мысли, без страха и, хотелось бы сказать, упрека, но что взять с полоумного - ходил над городом по канату, гонял на чистокровном равском жеребце, однажды принес Шелю чью-то изумрудную серьгу, украденную его ручной сорокой, деньги считать не любил, и лётывал с "чайками".
Вот совсем лишняя была эта последняя мысль, совсем. После третьей бессонной ночи приятно оставаться спокойным. Хотя бы пока не выяснится, что тут есть о чем говорить.
***
"откррыто", - отозвался на стук механически-скрипучий голос, и он вошел в маленькую комнату с окном в торец и лестницей на второй этаж напротив входа, с подоконника свисал кот, по столу ходил однокрылый ворон, под столом спал вполуха пес, у очага стояла девушка и помешивала.
- Заходите, - сказала она, опуская крышку, - присаживайтесь. Вы к Мар... - и обернулась. - Вы?
Даже настороженное удивление Элу, казалось, ничего не отнимало у этого спокойствия. И голубиный воркот с чердака - "умррру, умрру" - настраивал мирно и созерцательно, не внушая мрачных мыслей.
- Я, - улыбнулся Шель, разводя руками.
- Налить вам бельда, раз так?
- Налить, - сказал Шель и сел.
- Вчера ночевал, - сообщила Элу, доставая кувшин, - сегодня нет. Но был с утра, пока я спала, и уехал гонять Князя. Скоро должен вернуться. Подождете?
Она давно могла бы звать его на "ты", но кираса делала из него должностное лицо. Старше на пару лет. Пару десятков лет. Он кивнул. - Что на этот раз?
- Пожар, - сказал Шель, не подумав. Спокойствие не уходило.
Элу поставила ему кружку и села напротив.
- Может, вас покормить?
Если бы он жил рядом с ней постоянно, он бы, наверное, успел что-нибудь почувствовать. Даже если бы она была его сестрой. А может, это говорила третья бессонная ночь.
Черные волнистые волосы. Темные глаза, очень большие. Немного неправильные, но гармоничные черты, ровные, не утонченные. Не слишком смуглая кожа. Не слишком крутые бедра. Узкий стан, плавный. Рослая. Сильные, красивые руки без дамских пухлостей. И ответом на "пожар" - "вас покормить?" Она-то как раз и есть ифра из их семьи, если на то пошло. И если б он сейчас сказал "мне бы поспать!" она бы постелила. Без задней мысли.
Как и ее брат.
Августу она, наверное, тоже понравилась бы.
Она покачала головой.
- Я не буду говорить, что рада вас видеть. Хотя для него было бы лучше, чтоб им занялся человек вроде вас. Он так себя ведет... с ними... он меня пугает. Он зовет всех на "ты". И говорит им такие вещи... - она снова качала головой.
- Все просто - проще некуда, господин Даг Рен. Одного из них... отец застукал со слугой за таким делом, что сказал: "или - или". Или, сказал, ты немедленно женишься, или уходишь из дому и с наследством можешь попрощаться. Они же коттены. Желтые львы. Понимаете меня? Этот господин жениться не хотел. Тогда он собрал своих друзей, хорошенько выпить, они взяли стрелы и влезли на крышу. Вы слышали? Нет? Ну слушайте. Вы думаете, дальше как в сказке будет? Нет. Он обмотал стрелу паклей, окунул во что-то, и поджег. "возьму, - сказал, - бесприданницу - по гроб жизни благодарны будут". А там оказалось две дочери. Я уж не знаю, что бы он стал делать, если б там оказались не взрослые дочери, а грудные дети. Или только старики, или только сыновья. Нет, они едва подожгли, так сразу пошли смотреть, если вас волнует, что бы случилось, если б они и людей спалили. И сами знаете, по прихоти и в огонь полезли бы. Любой из них. Не только он. И стреляет он очень даже неплохо, но не в темноте без поправки на ветер с горящей паклей в смоле. Так что мог и не попасть, куда хотел. И может даже и не попал. Но это второе дело, не важно. И опять, как в сказке. Старшая дочь ведьма-ведьмой, замуж брать никто не хочет, а родители упирались: старшую первую, а то прямо позор. А младшая - голубушка. Понятное дело, этому знатному коттену ни к чему злая жена. И он уговорил своего друга, чтоб тот старшую взял. Хотя после пожара кто бы о позоре заикнулся. Знаете, очень легко уговорил. Они же известные люди, и, как это говорится, не кичливые, не только на балах улыбаются, так что хоть чуть а знакомы были с этими девушками. И, прямо как в сказке, вроде как они считались опасными людьми для простых девушек, а тут раз - и женятся. Красивенько так, да?
Шель слушал. Было спокойно. То ли это была третья бессонная ночь, то ли он все-таки уснул.
- Откуда ты знаешь? - спросил он на всякий случай. Он не мог отделаться от собственного облика, который будто отделился и парил рядом с Элу, чтоб можно было сравнить, подходят ли они друг другу. Элу поставила локоть а стол, и поглядела на Шеля так, будто это она встречала третье утро без сна.
- Арнут при мне его уговаривал. Он сидел как раз там... - "если она скажет сейчас "ты" - это сон. Чайки, медведи, пчелы..." - где вы сейчас сидите. И очень даже просто уговорил. И, если вы его лично знаете, вы поймете, что я сейчас скажу: всем своим видом намекал мне, что стрела могла и на наш чердак залететь. Мартин в таких случаях обещает ему, что убьет его. Вы понимаете, почему мне страшно? Он думает, что сможет. Правда так думает.
Ворон подошел, присмотрелся и аккуратно клюнул край кружки.
- Маррт, - сказал он тем тележно-недовольным голосом, что позволил войти. Элу прислушалась, выпрямившись, и пояснила:
- Приехал. Яхонта ставит.
Мартин переступил порог, и спокойный сон как ветром сдуло.
- Ну ты подумай! - обескуражено возмутился он и ударил об полы руками. - Даг Рен, разве ты не знаешь меня?
- Тебя-то я знаю, - вздохнул Шель, глядя сперва на утку на поясе, потом на сокола на плече.
- Тогда ты знаешь, что если б я хотел, я солгал бы лучше кого бы то ни было. Но я не такой человек. Мне бы ничего не стоило уйти в подданство Короля Конного. Но я не конокрад! Для меня нет замков, но мне чужого не надо. И ты это знаешь. И те люди, которые красный мед у меня брали, знали, за что платят. Тесть моего друга не тот человек, чтоб подвести свата. Когда он мне наливает, он наливает в сухую посуду. Даже так. Понимаешь меня?
Мартин буравил глазами, тыкал пальцем, делал паузы и вообще все еще не остыл. Шель продолжал глядеть на кречета. Белый, как снег. С глубокими черными глазами Скела, которые глянули в душу, когда Мартин прошел к рукомойнику, оказавшись, таким образом, к гостю спиной. "тылы прикрыты", - подумал Шель.
- Не в одиночку же ты его спалил, - сказал он. Элу нахмурилась и встала налить еды. Надо полагать, она еще не знала о втором пожаре.
- Спалил бы и в одиночку. А если б не загорелось, прибил бы нахер. Что придумал, гад. С вином мешать. И не докажешь ничего, и люди мрут.
- И кто помер?
- А я всех по имени знаю? Ло Шаремчин выжил.
- С "чайками", значит.
- А с кем? - уставился и развел руками Мартин, медля над поставленной перед ним тарелкой, отодвинул ворона на кота и принялся хлебать, - и уговаривать долго не надо, и друг за друга порвут.
- ...и у Ларея от суда откупят, - кивнул Шель. - Ты понимаешь, что им что-то от тебя надо?
Мартин поднял три пальца, прожевывая.
- Ему. Элку, Яхонта и Князя он хочет, - и три пальца сложились в кукиш.
- Нет. Он хочет тебя поломать.
- Утрется. Я ему ночью жизнь спас.
- Марев? Марев не утрется. В долговую тюрьму сядешь.
- хехе, я женил королевского главного ловчего. И он не жаловался.
- А деньги у нас есть? - спросила Элу, и Шель увидел миску с ложкой и перед собой тоже.
- Слушай, дай доесть, а? Принесу сейчас. К мастеру Виталэ надо сходить. Птичек порисовать. Которые тут не водятся.
Однокрылый ворон снова заглянул в кружку. Голубиная возня на чердаке. Кожаные нашивки на плечах с густыми следами когтей.
Вот так они и выглядят, смуглые честные рэмские лица, - подумал Шель.
***
Разрешение на осмотр дома ему выдали очень неохотно, никто не хотел связываться. То ли с Маревами, то ли с "чайками".
Это был просто дом на просто улице, даже без садика и даже не очень большой, совсем небольшой, но вошел в него Шель только потому что из глубины привратнику крикнули. В гостиной играли в пог, били об стол круглой монетой и в коридор доносилось "бросаю башню", "обдар", "город", "бью", "трется", "лапа", а в дверях, скрестив ноги, стоял Морих Ларей, и Шель подумал, что к таким людям, как его отец, Ян Ларей, привыкаешь относиться просто, они прячут в пшеничной бороде ухмылку и ты забываешь, чего удостоен. Так что нечего и пытаться сформулировать, почему один поджигатель виновен а другой нет, если, заслоняя широкой спиной проем в гостиную, в доме Арнута Марева стоит стройный и тяжелый, как дог, Морих Ларей, сын независимого предводителя городской стражи Нилита.
- Не смотри на меня так, я там не был.
Это ради Эмы стОило прорываться через головы непосредственного начальства. А ради рэмского шалопая и через голову Мориха - себе дороже.
- Где именно? - уточнил Шель, который мог противопоставить превосходству в росте только сухость тона. Отчего ж его было не впустить? сборище в гостиной защищало хозяина лучше любого привратника. Шель неожиданно понял, что Скел седой. Совершенно седой, без единого темного волоса, при всей своей юности, потому-то так и похож на кречета.
- Нигде, - просто сказал Морих Ларей, - но с ними можешь посидеть, - кивнул ухом в гостиную. - Хотя Арнута здесь нет, он наверху. И я бы не советовал... Эти больше скажут.
Значит, вот как обстояли дела. И Морих по тому же вопросу, хотя и считается среди них... кстати, кем?
- Есть что поставить? - спросил Морих и заложил руку за пазуху.
На Шеля и внимания никто не обратил. Что есть веллар, что нет веллара - вся эта бретерствующая молодежь располагалась, сдвинув мебель по своему усмотрению, сидела на столах, пачкала подошвами лавки и обшивки и занимала все место, и таким, как Шель, отводились промежутки. Кто-то спал, заложив руки за голову, с ногами на подлокотнике дивана. Кто-то негромко наигрывал на гитаре. Вперемежку с объявлениями ставки шел разговор. Тема неуловимо менялась. Иногда в голову западали фразы: "знал что делал, когда извиняться не захотел! - Арнут убьет его. - Да любой бы вынес! - не любой: ты бы там до утра в дыму искал, с ним и сгорел бы. - Не убьет. Он его гонит. - ...повтори, в каких выражениях! - история ниже того языка, которым выражаются в приличном обществе. - сам себе горло перерезал. - а не надо было мотать головой. Его кивнуть просили. - благородный поступок требует подготовки. - Какие мы скоты все-таки... - какие мы скоты, обсудишь с Маденом." Шель их знал. И Дана Зорека, который после Мастеров считался первым клинком Нилита, и Альбата Дара, и Ло Шаремчина, и Рертея, и бренчащего Эрту Акразака, и спящего Венцвелла. Знал и не любил.
Скела среди них не было.
Они не пили - в большинстве им это было не нужно. Люди пьют, чтобы придать себе смелости или забыться. За редким исключением вроде Шаремчина. Или хозяина дома.
Задерживать его никто не подумал, и комнату наверху он нашел без труда.
Арнут лежал в постели, перевязанный через плечо и накрытый ниже груди белым одеялом, и для человека, чью кровь можно было выжимать из чужих рукавов, был недостаточно бледен, хотя и томен.
- Садже, - сказал он вежливо, и Шель поежился. Никто из искренне стремящихся помочь за эти трое суток к нему этим словом не обратился. - У вас в роду не было ведьм?
В роду не было, подумал Шель. Лицом к лицу он видел Арнута впервые. У него были причины не искать встреч, и не любил он его заочно. Это был красивый человек - белокожий, златокудрый, темнобровый, с яркими, чуть ли не оранжевыми глазами - то самое, что Элу определила словами "коттены, желтые львы" - и да, это был лев.
- Вы говорите по-теллурски? - не отвечая, поинтересовался Шель. - В книгах это слово, когда встречается в качестве приветствия, переводят как "желаемого". Значение его много шире. Это возможность выбрать из неисчислимого хорошего именно то, чего ты хочешь в данный момент времени. Не хочу показаться назойливым, но это включает готовность приветствующего к услугам.
- Я очень богатый человек, - ответил Арнут, смеясь, - и это богатство исчисляется не только деньгами.
Шелю удалось его не поправить: "не вы, а ваш отец". Он впервые смотрел на его руки, следы которых встречал слишком часто, чтоб судить хладнокровно. Красивые были руки, белые, узкие, тонкопалые. Как у героев в длинных историях для скучающих дам.
- Тогда вам, возможно, не составит труда ответить, зачем вы это сделали.
- Не зная в точности, о чем идет речь, могу лишь предположить, что до вас опять доносятся какие-то искаженные слухи о моих приключениях.
- То есть, если я на крышу поднимусь, я не найду там следов горючих смесей?
- Знаете, - снисходительно поделился Арнут, - женщины, которые достаются даром - невыносимо скучны. Женщины, которые сразу называют цену - еще хуже. А обстоятельств непреодолимой силы я еще не встречал.
- Понятно. И все же даже такой лев, как вы, предпочитает чтоб дома его ждали покой и услужливость.
- Вы бы тоже предпочли избежать рутины, - скривил Арнут красивые губы, - даром, что вас дьяволом не дразнят.
В воображении Шеля мелькнула картина, одинаково далекая как от действительности, так и от желания, однако совершенно правдивая: одним своим приходом он уже ублажал самолюбие хозяина. Неумело, но это было простительно тому, кто так старается. А Шель старался.
- На что же вы надеетесь в этот раз?
Слабый пренебрежительный выдох, снисходительно отведенный взгляд. "Чайки" не надеются, они могут себе это позволить. Обычная иерархия здесь не действует. Над ними только Мастера, а им по закону не положено вмешиваться в ход вещей, у них для этого слишком опасные методы. Но до каких пор..?
- Иными словами, вы считаете, что ваша тщательная подготовка к благородным поступкам не противоречит справедливости? И что нет разницы между финансовым преступлением и покушением на изнасилование? - три бессонные ночи позволяли перепрыгивать сразу по нескольку звеньев логической цепи.
- Только покушением? - кокетливо удивился лев, пренебрежительно сморгнул и отчитал резко сменившимся тоном: - я не подчищаю чужих ошибок. Это ваша обязанность.
- Тогда не удивляйтесь, если я найду, кто на вас покажет.
- Это как раз будет совсем нетрудно, - поднял брови лев, искренне вздыхая. - Люди в массе своей очень... суеверны, что ли. Думаю, вы нашли бы более точное слово, теллурское. Они теряются, когда жизнь выходит за рамки обряда. Таков даже мой отец. Я ведь проклят, вы знаете? - он коротко рассмеялся, приглашая разделить с ним его иронию. - Когда я родился, они там забыли позвать какую-то родственницу. Она же явиться не преминула, а от обиды напророчила мне, что я буду счастлив и неотразим, но до тех пор только, пока себя не увижу. Это якобы сделает меня чудовищем. Стоило посмеяться и забыть, в ней говорила досада. Но отец приказал занавесить зеркала, и она, таким образом, своего добилась, превратив праздник в похороны. До четырнадцати лет меня держали в замке в Дубравах, где я даже гладкой воды не видел. Как вы понимаете, такое воспитание на пользу никому не пошло бы. Хоть кто-нибудь мог бы догадаться, что пророчество не сбывается, потому что ребенок не может быть счастлив в одиночестве. Когда отец это наконец заметил, ко мне стали ходить гости. И только естественно, что одной, не буду ее называть, юной прелестнице удалось припрятать у себя зеркальце. Там я и отразился. И ничего не произошло. С тех пор людям проще называть меня Дьяволом только потому что я не ангел, чем сдерживать свои чувства, ответить на которые я могу далеко не всегда.
- Когда я расколю нанятого вами бродягу - а я его расколю - вашему отцу не потребуется ваша взаимность.
- ...и с тех же самых пор я не люблю сказок.
- А это и не вызывает сомнений, ни у меня, ни у дочерей Йордока или Увена, - охотно согласился Шель.
- А это кто?
- Думаю, вы вспомните их. На суде. Обеих, если не забудете жениться на одной из них. Впрочем, я сделаю все, чтоб этот брак не состоялся.
Взгляд Позолоченного поплыл. Уже отворачиваясь, чтоб уйти, Шель успел увидеть, как Арнут Марев облизал налитые кровью губы. Словно был уже готов.
Крыша не сказала ничего такого, чего Шель не предполагал прежде. Но с этим можно было идти разве что к Мастеру Чивт Эвету, но никак не к должностному лицу. Прислуга не мешала, но и не помогала, ее то ли запугали, то ли проинструктировали. Спустившись в гостиную, Шель попробовал выудить что-нибудь еще, но что можно было прочитать на голубом глазу Эрты Акразака?
- Глупый ты, Шель. Молодой и глупый, - говорило непосредственное начальство, снисходя до приятельского наставления. - Ну, возьмешь ты их за жабры, и что? Несколько лет - и король у нас сменится. Ларею выгодней вербовать таких людей, как "чайки", а не сажать.
- Предположим, - отвечал Шель, - но запугивать их нечем. Дело ведь упростится, если, скажем, старшему Мареву наглядно показать, что он вырастил молодого тарка?.. Коттенам есть чего стыдиться в своей истории, и к прошлым грехам они возвращаться не любят.
На самом деле Шель все же не верил, что такой человек, как Ян Ларей, спустит тем же Маревам, если принести ему доказательства.
И к вечеру, когда он дожал ночного молодца, что оказалось значительно проще, чем разговорить дочь Йордока и их соседей, потому что тут у Шеля были развязаны руки, ему уже было, что принести.
Домой он возвращался затемно, усталым, но спокойным, стараясь не думать ни о чем, оставив план предстоящего разговора на утро и надеясь, что Август за его отсутствие ни во что не вляпался. И ему даже в голову не пришло помолиться, чтоб эта ночь не оказалась очередной бессонной.
часть вторая: http://www.stihi.ru/2015/10/30/9806