Игорь Кожухов
Макар открыл глаза. В доме было тихо и спокойно, в кухне стукали любимые дедовы ходики и он сам, ровно, но тихо всхрапывал на своём небольшом диване. В неширокое, не задвинутое шторами окно, серилась зимняя, холодная, лунная ночь, по нетоптаной целине блестя серебряным снегом, а дальше вырывая тени забора и деревьев, чёрными пятнами. Макар до самозабвения любил этот небольшой дедов домик, из кухни и комнаты, эту старую, ещё «хрущёвскую», по дедовым словам, панцирную кровать, придвинутую к окну, и вообще…
В это «вообще», он вкладывал всё, буквально всё, что мог вспомнить из детства, и всё, что происходило сейчас…
Сон не шёл. Парень приподнялся и встав на колени, навалился на тёплый подоконник. Удивительно, но он уже много лет помнил вот эти моменты в жизни, этот волшебный, холодный покой за окном, мерцание снега, освещённого огромной бледно-жёлтой луной, и даже обязательную, ясно видимую ровную тропинку, через полисад, туда к реке. Но как ни странно, что сейчас, что тогда ещё в детстве, он испытывал очень похожие чувства, сродни ностальгии, но только той, которая предстоит, уже волнуя своей неотвратимой неизбежностью. И опять, до слёз, хотелось что-то сказать, чем то оправдать своё восхищение, или объяснить этот щемящий душу восторг…
Дед всхрапнул и подняв голову, несколько секунд смотрел на внуков силуэт в окне.
- Ты, кого не спишь, Макарка? – Он со сна спросил тихо и хрипло…
- Не знаю, не спится и всё… Как то тоскливо, и… хорошо совсем, не передать!
Дед откинулся на подушку и со знанием дела продолжил разговор.
- Это луна!, ядри её… Глянь, как лупит на землю… ты на неё шибко не любуйся, заскучаешь… И спи давай, завтра дрова по плану, а ты не спамши… какой колшик то? Смех… - И дед снова засопел, негромко всхрапывая.
Макар, приехавший на рождественские каникулы к родителям, но живший как обычно у деда, в отдельно стоящем его доме, задвинул штору и лёг, не переставая улыбаться. Так и уснул!
2
Его, Макаров, отец, сын деда Ивана, Олег Иванович, засобирался жениться в двадцать пять лет, в прошлом веке, в девяносто шестом году. Сам Иван был рад до слёз. В стране творилось Бог весть что, а женитьба была вариантом как-то привязать сына к дому, к хозяйству. Девчонка, выбранная в жёны, была местная, деревенская, поэтому всё вроде получилось. Волновал только вопрос жилья, но как только Иван узнал, что сноха Лена, забеременела, сразу сказал сыну и сватам:
- С весны, в конце огорода, себе домик начну, думаю, как первенец у молодых определится – перейду. А этот дом пусть дети обживают и внуки… Надеюсь, за внуками дело не станет!?
В то время Иван, Иван Макарович Челядин, был совсем ещё не дедом, а шестидесятитрёхлетним молодым пенсионером, работящим и крепким. Поэтому в его словах никто даже не сомневался.
Недолго думая, он выписал, в доживающем последние дни, совхозе, сорок кубов осины, которую любил за лёгкость обработки (пока не высохла, высохла – железо!) и за май-июнь срубил, на краю своего участка, перед самым спуском к реке, с помощником, белый сруб на кирпичных столбиках. В соседней деревне, на пилораме, распустив остатный лес, поставил невысокую крышу, и лёгкую, холодную веранду. Новый, девяносто восьмой год, он встречал уже в своём свежем, пахнувшем осиновой горчинкой, доме, с котом Барсиком, не пожелавшем остаться в старом доме, с новыми хозяевами.
Внук Макар притопал своими ногами к деду уже на следующий год. Никаких заборов и заплотов Иван не делал, ни от кого прятаться не хотел, сам же постоянно что-то мастерил, пилил, строгал. Или прикапывал в огороде какую диковинную веточку, из которой потом должен был вырасти чудо куст, плодоносящий вкуснотой. Макарка, хоть и был совсем ещё маленьким, едва научившийся ходить, но, как говорил сам, чётко помнил этот первый к деду заход… Будто бы дед завёл его домой и кормил сладкой жимолостью, что обоим очень нравилось. Правда, в тот раз, всё немного испортила Макаркина мать, потерявшая сына и оббежавшая уже все берега, в поисках последнего. Заскочив к деду и увидев сына весёлого и сине-фиолетового от ягоды, сначала от радости плакала, потом правда, ругалась… Но… Процесс пошёл, и чем дальше, тем больше стареющего Ивана и взрослеющего внука манило друг к другу. А когда у Олега и Лены родилась дочь, а за ней, через год, ещё одна, Макарка, почти постоянно стал жить у деда… Время бежало!
3
…Утром, он конечно проспал. День уже был светел, значит времени, часов девять. Вчерашняя ночная радость улеглась в душе, но бесследно не прошла, превратившись в умиротворённый совершенный покой, какой он испытывал только у деда.
Сам Иван Макарович что-то стряпал на кухне, распространяющее вкусный запах, и явно вызывающее у него удовлетворение. Понял это Макар потому, что дед пел, вернее мычал мелодию, понятную ему одному...
- Опять чего то в календарике вычитал, и пахнет то вкусно, - с удовольствием думал внук.
У старого уже Ивана совсем недавно, года три назад, появилась интересная страсть. Он, вдруг стал увлечённо собирать, читать и детально изучать настенные календари! А так как этой радости сейчас много всякой, то были у него и кулинарные, где на обороте каждого листка с днём, был какой-нибудь рецепт. Именно по этим листкам он и готовил иногда себе и внуку пищу, и даже, как ни странно, получалось. Просто прочитав рецепт и решив приготовить по нему, он не соблюдал вес и некоторые ингредиенты. Если было вкусно - хорошо, а если не получалось, оправдывался: "Ну, где я возьму тебе сейчас в кашу дыню, зима же?! Вот я и добавил кусок тыквы, у меня её полный подпол. Может и не сладко, так медка немного добавь. А мне и так вкусно!"
Но Макару действительно нравилась стряпня деда, поэтому, он никогда с ним не спорил и ел с удовольствием...
Макар встал и с хрустом потянувшись, подошёл к дедову дивану, над которым висел ещё один, теперь подаренный деду им самим, календарь. Был он большего чем обычные размеры, а на обороте листа, который не отрывался, а переворачивался, были напечатаны фото, имена и фамилии разных знаменитых, и не очень, людей. Здесь же небольшое пояснение, что за человек, чем и как знаменит, или что придумал в жизни. Сегодняшний лист был уже перевёрнут и наверняка прочитан. На Макара смотрел Алексей Толстой, большелицый мужчина с лысиной на пол головы. По памяти, парень знал только его фантастику про инженера Гарина, больше почему-то ничего. Он улыбнулся.
- Не обижайся, Алексей Николаевич, но мне важнее одиннадцатое число... Дед мой завтра родится! - и он, совершенно радостный, пошёл на кухню завтракать.
4
Сегодня у Челядиных дрова. Иван Макарович прожив уже серьёзную жизнь, совершенно точно знал: "Хочешь, чтобы всё было в порядке, не торопись. Не торопись и старайся хоть немного планировать своё время и дела... И порядок будет!"
Дров у него конечно с запасом. Но летние, берёзовые - быстро сохнут, и зимой годятся только на растопку, да на случай быстро печь протопить...
А для тепла на долгую зиму, они с внуком пилили берёзовые лесины на чурки, в октябре, перед самыми холодами. Они составлялись свежими, в углу ограды, и зимой, лучше уже по хорошему холоду - кололись на поленья. Вот это дрова, так дрова!
Волглые, тяжёлые, их налаживали в печь на нажжённый жар, и они, шипя и разгораясь, горели с таким жаром и долго, что дед никогда уголь не покупал, и не жалел... К тому же дух от печи, топлёной только дровами, намного легче и душевней! Это трудно объяснить, но всё именно так!
Двор был вычищен до самых, выставленных вдоль забора, чурок. Макар выбрал невысокую, отпиленную от комля, и откатив её ближе к центру двора, выставил, как было удобно самому. Он был на расколе. Проще - колол чурки на три - четыре, желательно не толстых, пласта. Дед же, не желающий сидеть без дела, оттаскивал их в сторону, и уже колол на поленья, своим небольшим, насаженным под руку, колуном. Он, конечно, не поспевал за внуком, но и не останавливался, размеренно поднимая и опуская на кусок дерева, нетяжёлый колун: "Тук - тук, тук - тук."
Макар, в отличии от деда, работал с юношеским азартом, скинув куртку и раскрасневшись, паря всем телом. Он затаскивал чурку на "эшафот" и оценив её крепость, бил со средней силой и молча, если она была небольшой. Или наоборот, плотнее встав и с серьёзным замахом, если та была на его взгляд, мощной. Ещё при "вложенном" ударе по большой чурке, он коротко и отрывисто хыкал, "хыек", совмещая возглас с моментом прикосновения колуна к дереву. Получалось красиво и синхронно! "Хыек - тук, хыек - тук"...
Морозные чурки кололись легко и со звоном, радуя обоих непередаваемым азартом, удачно проделываемой работы. Дед иногда останавливался, поставив ногу на дровину и облокотившись локтями на колено, смотрел с удовольствием на Макара. Внуком, старый Иван гордился!
За короткий зимний день, с небольшим перерывом на обед, они перекололи третью часть чурок. А так как у отца внука и сына деда, поспела баня и жена его, Ольга, громко сообщила им об этом, таскать они решили завтра.
- Давай с утра, быстро сложим в поленницу, а потом сядем, посидим чуток... - По какому поводу, дед не уточнял, знал, что все помнят!
На том и порешив, вместе пошли в баню. Дед, хотя и не "шибко" терпел теперь жар, возраст!, но присутствовать всё равно любил. Тем более, внука к серьёзной бане, приучил именно он, не ленясь, пробуждая в нём эту исконно русскую любовь.
Макар, сидя под потолком в парной, с нескрываемым уважением смотрел на деда, сидящего наоборот, в самом низу, на деревянном самодельном стульчике.
- О чём же думает он, часто вот так замолкая и задумавшись сам с собой? Куда несёт его память, какие листки этого почти векового календаря, листает она?..
Макар негромко окликнул деда. Тот, вздрогнув, поднял опущенные плечи, словно поддув себя изнутри и глубоко вздохнув, ответил:
- Всё нормально внук, всё нормально... Пошёл я, обмоюсь, да тебя подожду, в раздевалке, на лавке. А ты не торопись, побалуй себя паром то, побалуй, - он поднялся и полусогнувшись перед низкой дверью, вышел из парной.
- Побалуй! - Ну кто же ещё может сказать, так просто и так понятно? Кто же ещё, в одно слово, может вложить всё, что ждёт от бани, и ради чего туда идёт простой деревенский мужик!? Да только они, люди, прожившие с этим, или скорее, в этом, жизнь...
Макар подчерпнул и доподдав на каменку душистый взвар, сжав зубы от жара и удовольствия, стал париться.
5
Дед вставал всегда рано, летом с солнцем, зимой задолго до рассвета. Эта привычка, она живёт с ним всю его жизнь, и только умерев, он ей изменит! Так и сегодня, Иван проснулся и тихонько, чтобы не разбудить внука, прошёл в кухню. Аккуратная, сложенная самим печь, была ещё тёплая, но дед наложив дров, растопил её и поставил на плиту чайник. Хозяйски осмотрел кухню и подвинув низкий табурет, сел к печной двери. Весёлый огонёк, разгораясь на высушенных летом, растопных дровах, азартно и часто щёлкал сверчком, ярко моргая деду через щель. Иван в стотысячный раз смотрел на огонь и снова, как и всегда, восхищался им и успокаивался, или наоборот, грустил без надрыва, со старческой мудростью.
- Вот и ещё год!? Теперь уже восемьдесят два, поди!, вот ведь, Господи прости, летит времечко... – Кажется, вчера он поднёс спичку, дрова разжечь, и однако печь ещё не протопилась, а год проскочил, как зимний короткий день! Дед несколько минут посидел и услышав, что чайник закипел, встал, заварил чай в небольшом фарфоровом заварнике, оставшимся у него ещё от жены, про которую он вспоминать не любил, но заваривая чай, вспоминал каждый день.
Приготовив чай, сначала заглянул в комнату к Макару, и удостоверившись, что внук спит, аккуратно зашёл и сняв со стены календарь, вернулся обратно.
- Ну, кто же со мной в один день сподобился на свет появиться? - Он сел на лавку, положив календарь на стол, налил немного чая и отхлебнув, перевернул лист на одиннадцатое января!
На него, с довольно широкого листа, смотрел...он сам!, снятый по пояс, в пиджаке и галстуке, с широко открытыми, наверно по просьбе фотографа, глазами, и с искусственной полуулыбкой. Усатый! Он растерянно узнал себя, и словно вор, инстинктивно оглянувшись, перевернул страницу на предыдущую. Радости не было, сердце непривычно для него, слышимо и даже осязаемо неприятно заторопилось в стуке. С этой страницы на него смотрел Алексей Николаевич Толстой. Он слеповато сощуря глаза (забыл, что в очках!), стал торопливо читать: "Так, писатель... почему не знаю? "Хождение по мукам", опять не знакомо, "Орёл и орлица", и что ещё? "Буратино"! Да какой это Толстой, не настоящий поди и он, и календарь, а? Тот же, наш Толстой! "Война и мир"? - Он опять перелестнул страницу, и увидев себя, быстро перелестнул следущую.
Растерянность была уже явной. Он, инстинктивно взяв стакан, хлебнул горячего чая, и ожегшись, чертыхнулся.., но сразу вслух продолжил:
- Двенадцатое января... Раймонд Паулс...композитор... латыш... Агха, а где я ихних знаю? Своих то плохо помню! Что же делать, кого спросить?..
Он, вспомнив про Макара, соскочил и шлёпая ногами по деревянному полу, заспешил в комнату. Внук спал, немного улыбаясь во сне. А может и не спал...
Дед, немного согнувшись над ним, тихонько заговорил:
- Макар, Макарка, проснись что ли, дело есть...
Тот моргнув закрытыми глазами, и почему то опять с улыбкой спросил:
- Чего тебе дед? Подъём?
- Да нет ещё, спи... Токо того, скажи мине, кто такой Толстой?
- Понятно кто, писатель. Довольно знаменитый. По крайней мере, весь мир знает, кроме тебя, - внук уже явно иронизировал.
- Я тоже знаю, не дурак. Токо Льва, а тут новый какой-то. Или может я не слышал про такого ещё? Не врёт календарь то, который ты мне на Новый Год подарил?
- Нет, не врёт. Это же "Литиздат", тысяча штук экземпляров, им врать нельзя. Он и называется: "Знаменитые люди России", что не понятно?
Дед хмыкнул и отойдя пояснил негромко, для себя:
- Всё понятно. Почти. Не понятно - я то, какая знаменитость, за что меня туда вклеяли, как насекомую, в цветочную гербарию? - Он быстро убежал обратно в кухню.
6
Покой пропал. Дед сел и положил руку на календарь, понимая, что предстоит ещё и прочитать, что там написано про него. Удивительно, но всю жизнь мечтая о какой-нибудь, пускай небольшой славе, сейчас он этого страшился. Жизнь прожитая в деревне, безвылазная работа в большом, на три отделения колхозе, пускай не миллионере, но всё же, где основным мерилом успеха, была премия, стимулировалась какой то известностью! Можно было быть дояром, доить полторы тысячи литров молока с коровы в год, жить спокойно и получать сто восемьдесят рублей в месяц! Но можно было и немного постараться, молока не раздавать, домой не таскать, продаивать лучше и надаивать уже тысяча восемьсот, а то и две тысячи литров! А это ты уже мастер, почётная грамота, та самая фотография на доску почёта, и двести пятьдесят рублей в месяц, денег. Плюс премия... Плюс известность!
Но Иван то таким не был, вот в чём беда. Он всегда работал честно и ответственно, полность выполняя возложенные на него по работе, обязанности. Но не более того. Слишком много было забот, связанных с устройством личной жизни, и это для него было всегда важнее... И тут эта радость, которая наверно больше беда...
Он решился и открыл календарь. Выдохнул воздух и стал читать, запинаясь глазами и прыгая по словам, вперёд - взад.
" Челядин Иван Макарович.
Родился 11 января 1934г.
Простой работник племенного хозяйства "Победа".
В 1974г. во время пожара, рискуя жизнью, открыл ворота в 34 загонах, где находился молодняк КРС., чем спас 210 голов месячного молодняка. Награждён медалью "За отвагу на пожаре" и премирован путёвкой в Крым."
Иван только теперь, дочитав, выдохнул воздух и утёр выступивший от радости пот на лбу. А ведь это было, было! И именно он, увидев огонь над фермой, прилетел туда на велосипеде и сумел сбить замок с задних ворот. Забежав в дым и рёв, и задержав дыхание, почти по памяти сумел повыдёргивать задвижки на загонах.
Вот так дела! Ещё минуту назад, он не знал, что и думать, боялся, что не по делу его вспомнила власть, а оно смотри как! Сам то он давно всё это забыл, словно и не было такого. Значит, всё-равно не зря прошла его трудная, хотя и не очень заметная трудовая жизнь. Иван встал и войдя к Макару, сказал негромко, но с гордостью небольшого человека, о котором помнят!
- Я разобрался здесь. Тут написано по делу, и про Толстого, и про музыканта. Да и ещё про некоторых, не таких известных, но всё-таки делавших дела! Давай вставай, помогай деду стол сподобить. Скоро гости пойдут.
Макар теперь уже открыто улыбался, видя в щелочки прикрытых хитро глаз, его лицо и слыша радостный голос. И какая разница, для счастья деда, кто вклеил этот лист в календарь, "Литиздат", или он, Макар, напечатав его на принтере в училище. Главное, правда их очень не простой жизни, которую не надо забывать, которая важна для наших дедов и бабок!..
... За столом Иван Макарович Челядин, сидел в костюме и галстуке! И на лацкане блестела, найденная только утром, в дедовых документах, медаль "За отвагу на пожаре", натёртая до блеска рукой Макара! А за ним на стене, календарь известных людей России, с молодым Иваном, на листке "11 января"!