Сын вороны не ворон, а тоже ворона,
прилетел сгоряча к берегам Огорона,
только пуст ностальгический брег –
мало что сохранилось от той деревеньки*,
где полжизни назад проживали эвенки
и засыпал последнее снег.
Снег всё сыплет, и сыплет, и всё засыпает.
Кто вороньи следы на снегу прочитает?
Ни кола на дворе, ни двора.
На морозе зарос у озёрного духа
родничок, да на фоне небесного пуха –
чернота вороного пера.
Снег, как сон, пеленает окрестные мари,
вспоминаешь про солнце и миф об Икаре,
только если настырное «кар»
в тишине раздаётся особенно громко,
вечереет, и с сопок ночная позёмка
накрывает пернатый базар.
Незаконченных линий январский набросок:
мир ещё чёрно-бел и по-прежнему плосок,
и последнее – вроде бы в плюс,
потому что в любовном иль пьяном угаре
сохранять равновесие трудно на шаре
и пример – нерушимый Союз.
Всё эскизно ещё, проморожено, скрыто;
у хозяйки вагончика имя Кончита;
разговор – за еду и постой.
Если ты подойдёшь к моему изголовью,
значит, связано имя с грядущей любовью,
а не с местом рожденья – Читой.
*речь идёт о бывшей дер. Ижак возле оз. Огорон