Опять шестигранные сквозные улицы,
Опять сквозной дальний район.
я засыпаю под хохот звезд,
пока луна на ранний вечер дуется.
Опять будет толстая ворона,
шатаясь переходить дорогу под утро.
Так же, как и в ночь на 23
произойдет расправа над самоубийцей,
и я вспомню как будто,
под музыку вечера глухого и мохнатого
движение перекрыли, а в мире опять станет меньше
на одного пернатого.
Тогда опять в эти мокрые вечера,
сутулясь под искусственным освещением,
я буду думать, что пора,
Пора найти чертеж,
где был вселенский план спасения.
или опять, уткнувшись неизбежностью в конец пути,
я буду искать ответов у прошлого;
пошлой красной ниткой свяжут горло годы.
Всучат мне конверт, тыча в глаза картинкой
обросшего домами города
на рубеже бетонной моды.
Опять я пойду своей старой дорогой до дома,
пускай меня ждут без цветов.
Их ошметки все равно разлетятся по ветру,
свистящий разорванный шлейф поездов.
Опять холода уже не останется снаружи,
все вберет в себя дырявое немое горло.
Осело. Продрогло.
И эта ворона несчастная, дикая,
черными бусинами в темноте не разберет, остановится.
что хотели сказать ядовитые фары? не поймет.
во всем виновата бессонница.
И она мне напомнит одинокий вечер, разбитые рельсы.
Ветер. В какой-то момент одной птице
станет во всем мире тесно.
Наутро писали про расправу
над самоубийцей. Сделалось слишком пресно.
И тогда из окна напротив я нарисую себе картину,
как вдогонку свету белому и пузатому,
память поделилась на голубые льдины,
и треснул взгляд на самые простые вещи,
когда пробежались бок о бок плащ и коса,
И в мире снова стало на одного пернатого меньше.