Наивняк

Пётр Корольков
Соне К. и всем трагически погибшим детям посвящается.

Время - идёт. Часы - тикают.
Встали, кашлянув, стрелки на кухне - батарейка сошла на нет.
Шум в голове, шоссе пустое и тихое;
эффект поздней ночи удваивает стеклопакет.
Сам нервный и дёрганный, я пропитываюсь тишиной как маслом
пропитываются шпроты, спрятавшись в эстонскую жесть.
Когда-то родился, задышал и Петром был назван.
Играл, в полном штиле плыл к школе. Мне исполнилось шесть.
Одиннадцать лет пронеслись ударами по носу;
одноклассник Кирилл - страх и критик в одном лице.
Я ругался матом, прогуливал, красил волосы,
под откос пуская детских сказок вагон и прицеп.
Влюблялся в музыку, мечтал о таинстве с женщиной,
писал бумажные письма двоюродным сёстрам в село,
в прибольничной помойке лежал, значками обвешанный;
часто ставил на "двойку" - выходил же всегда "зеро".
Впервые попробовал спирт и мысль о самоубийстве;
жалость к себе сменялась злостью к другим.
Силился всыпливать дуста для внутренних бистов,
себя ненавидя за каждый слабый прогиб.
Школа закончилась, началась первая безответка;
планово бросились институты и внезапно обрелись друзья.
Прыщи штриховали лицо календарной сеткой;
тяга к идеализму позорила за любой изъян.
Предплечье порезано, написаны первые строчки;
банальность - плохой перевод со старого VHS.
Дальше - первая работа, первый секс и первое прочее.
Был с нелюбимой. Был с любимой. И вот. Я один. Я здесь,
зная, что всё плохое точно закончится,
зная, что всё хорошее точно пройдёт.
Можно сколько угодно чистое прятать в порочное,
дожигать мосты, досаживать дерево, достраивать дом, довязывать плот.
В рождении и смерти одинаковы и едины -
семь миллиардов - больного мира раздробленная душа.
Самым чистым и самым концентрированным героином
я впускаю в себя тишину, не боясь перестать дышать.
Тишина - везде - в микро-крупном и в макро-мелочи.
Время - наглый гонитель. Тишина - самый кроткий гонец.
Тишина между криками сгорающей заживо девочки.
Тишина - покров.
Тишина - изнанка.
Тишина - начало.
Тишина - конец.
Время.
Идёт.