ИГОРЬ ТЕРЯЕВ РИГА
Родился в 1931 г. в г. Харькове. Военный лётчик первого класса, подполковник. На самолётах-истребителях сделал более 4-х тысяч вылетов.
Автор книг прозы «Блики памяти», «Взлёт произвёл», «На небе и на земле», «Крутые виражи», Полёт длиною в жизнь», «Взрослое моё детство», «Пушистые друзья». Член Рижского Союза литераторов «СВЕТОЧ», член Союза писателей России. Живёт в г. Риге.
ДРАКОНОВО ДЕРЕВО
сказка внуку
Ох, внучок-внучок! В стародавние времена был я молодым, здоровым и ходил в моря на пиратском корабле. Однажды, когда наше судно обходило мыс Горн (это страшное место слияния двух океанов), где и в хорошую погоду вода неспокойна, нас застал шторм в двенадцать баллов. Волны, высотой с многоэтажный дом, швыряли деревянное судёнышко, как ореховую скорлупку. Вверх-вниз, вверх-вниз. Влево – на скалы, вправо – со скал. Шторм превратил в клочья паруса, изорвал снасти и, сломав мачты, снёс в океан с палубы всё. На корабле чудом уцелел только штурвал. Наш рулевой по фамилии Штыб привязал себя к обломку мачты (как можно крепче, дабы не смыла бешеная волна) и неимоверными усилиями молниеносно мелькающих рук старался вращением штурвала избежать удара о скалы. Гигантские волны окатывали наше судёнышко, корпус которого скрипел и трещал, и каждую секунду думалось, что он не выдержит ударов и развалится на части. От качки, продолжавшейся несколько суток, у многих началась морская болезнь. К тому же кончился запас пресной воды. И вот парадокс (смех со слезами): кругом океан воды (солёной воды), а всех мучила страшная жажда. В трюмах болтались 120 бочек солёной селёдки, и не было ни капли влаги смочить губы, горло.
И страх! Жуткий страх обуял нас от сознания того, что наша старенькая «Изольда», много лет носившая нас по морям и океанам, будет вдребезги разломана волнами или разбита о скалы. Потрескавшиеся от жажды губы беззвучно шептали молитвы, имена родных и любимых; перед воспалёнными глазами прощально лучились видения из лучших моментов жизни. Морская болезнь, жажда и страх перед гибелью привели к тому, что кое-кто из нас, измученных, бледных, шатающихся, забившихся в углы кают и трюмов, начали сходить с ума.
Не вынес этой муки и Билли Бонс. Красавец, драчун и забияка Билли , который любил задираться, но из всех многочисленных драк выходил победителем (правда, в одной из потасовок потерял левый глаз); наш Билли Бонс, из всех трудностей умевший найти правильный выход; наш Билли Бонс, за поясом которого всегда торчало два ножа, неустанный шутник и певун красивых пиратских песен, -- не выдержал… С криком: «Прощай, братва!», он бросился за борт. Гигантская волна в очередной раз прокатилась через нашу «Изольду», и в тёмном месиве над нашими головами показалось нечто красное. Может быть, это мелькнули яркие шаровары Билли Бонса? С тех пор о нём никто ничего не слышал. Ну, а нам, с неимоверным трудом, но удалось всё-таки вырваться из адского шторма, - целыми, но изрядно истрёпанными.
С той поры прошло много лет. Время – лучший лекарь, сгладило остроту ощущений. Всё реже и реже вспоминаю те страшные мучения: ужасные морскую болезнь, жажду и страх. Стала стираться из памяти и моя бурная пиратская юность, забываются и самоотверженный рулевой Штыб, и силач Билли Бонс, да и другие храбрые пираты – сподвижники. Но прошлое иногда напоминает о себе, и порою ста-новится даже невозможно страшно.
Однажды долго ждал автобуса на остановке. Вдруг меня сзади кто-то хлопнул по плечу, и раздался хриплый голос: «Пррривет!» Оглядываюсь и не верю себе: меня единственным правым глазом сверлит насквозь старый, сморщенный, но не унывающий Билли Бонс.
- Билли Бонс! Это ты? Мы же считали, что тогда, у мыса Горн…
- Ха! Ха! Ха! Мы ещё многое успеем. Ты куда собрался?
- Как куда? На дачу.
- На дачу? Тогда посади у себя вот это и поливай по чётным дням «живой» водой, а по нечётным – «мёртвой».
И Билли Бонс дал мне какой-то прутик и две бутылки. На одной из них этикетка с голубым цветочком («живая вода», догадался я), а на другой – череп и две кости («мёртвая вода»). Для прутика и двух бутылок место в портфеле нашлось.
- А что это?
- Ха! Ха! Ха! Драконово дерево!
Тут подошёл мой автобус. Я оглянулся: Билли Бонса не было. И когда, и куда он успел исчезнуть с остановки? Поднялся я в салон и сколько ни оглядывался вокруг… Сколь-ко ехал в автобусе, столько озирался, как будто чувствовал на себе пронзительный взгляд единственного глаза Билли Бонса. Оглядывался я и в толпе вокзала, когда пересаживался на электричку, но он так и не появился, зато в такт стуку колёс поезда, на стыках рельсов, в ушах зазвучал его голос с любимой залихватской песней:
Что нам океаны
и прочие лужи?
Для нас, для пиратов,
вода есть вода,
Морскому мы Дьяволу
доблестно служим,
А всё остальное,
как есть – ерунда!
Нам штормы лишь в радость,
цунами – подарки!
Неслышно тогда
подкрадёмся к врагам.
Даёшь абордаж!
Рукопашные – жарки!
Сдаётесь? Пищите
от страха? Ага!"
Исчез. Пропал. На этот раз, пожалуй, навсегда.
В тот день хорошо поработал на даче. Что-то столярничал, что-то забивал, что-то копал. Устал, да и пора было перекусить. Достал из портфеля бутерброды, термос, а там – прутик и две бутылки. Вот ещё! Первая мысль – выбро-сить. Но ведь я обещал Билли Бонсу посадить этот прутик! Делать нечего, как говорит наш народ: «Не давши слово – держись, а давши – крепись!» Если обещал… Посадил перед домом прутик и стал поливать его по чётным дням «живой» (бутылочка с красивым голубым цветочком) а по нечётным – «мёртвой» водой (бутылочка с черепом и ко-стями).
Дни шли, вода в бутылочках кончилась, а прутик как был сухим, так и остался. «Пропал, - думал я,- засох. Жаль! Дерево навевало бы воспоминания о Билли Бонсе, о моей юности».
Как вдруг однажды… Впрочем, всё по порядку…
В тот летний солнечный день мы с сыном много возились с водопроводом. Меняли трубы, подтягивали краны, пришлось пилить ножовкой по металлу, много крутили большим «газовым» ключом. К вечеру изрядно устали. Сын уехал по делам. Оставшись на даче один, попил чайку и перед сном решил я с наружной лестницы, ведущей на второй этаж, по-любоваться закатом солнца, темнеющим небом, послушать соловьёв. Вечер не предвещал ничего необычного. Никак не ожидал, что появившаяся с юго-запада маленькая чёрная тучка накатится так быстро и вызовет почти сплошную темноту, страшный шквал ветра (как тогда, у мыса Горн) и небыва-лый ливень (меня окатило водой, как на палубе «Изольды»). Вскочил на веранду. Ветер воет, что-то хрустит и трещит, как корпус нашей старенькой посудины в двенадцатибалльный шторм. Охватил жуткий страх, во рту пересохло. Пол, как палуба «Изольды», уходит из-под ног. Сколько времени продолжалось это сумасшествие, сколько времени меня тряс лютый страх, мучила жажда и пол качался под ногами, сколько ещё я слышал треск и хруст, не знаю. Кончился этот ужас ещё более внезапно, чем начался. Кошмары отпустили, но я с головой залез под одеяло.
Проснулся тихим солнечным утром. Щебечути птички, блестят мокрые деревья и трава; цветник белеет, желтеет, голубеет, розовеет умытыми цветочками - всё, как всегда, после дождя. Но… выхожу и вижу: на месте, где я посадил прутик (тот прутик, Билли Бонса) стоит дерево. Да! За одну ночь в бурю появилось дерево. Толстое, метра три высотой, тёмно-коричневое. Тонких веток и листьев на нём нет. Только толстые обломанные сучья. В вершине дерева что-то вроде резной крыши и на ней сидит… Нет, мне это показалось… Я хорошо протёр глаза, несколько раз поморгал и опять посмотрел на дерево и на… дракона на нём. Да, дракон! Шипы на спине дыбом, щёлкает клыками, со свистом хлопает хвостом и бешено сверкает глазами. От него веет ужасом, да таким, который мы испытали на «Изольде» у мыса Горн в двенадцатибалльный шторм. И тогда я вспом-нил раскатистый смех и хриплый ответ Билли Бонса на вопрос: «Что это?»: «Ха! Ха! Ха! Драконово дерево!»
И вот уже несколько лет дракон, как прикованный невидимой цепью, сидит на своём месте напротив якоря, висящего на стене нашей дачи. Этот носовой якорь – единственное, что сохранилось у меня на память о нашей старенькой «Изольде», о моих товарищах, о моей пиратской юности.
Стыдно признаться, но тогда, впервые увидев дракона, я перетрусил. Испугалась и приехавшая днём бабушка. Стали с опаской глядеть на нашего дракона и соседи. Нужно ли его остерегаться? Можно ли близко подходить к цветнику? Что с ним делать? Ладно: поживём – увидим.
Но, ура, наши страхи - напрасны: чудовище оказалось очень миролюбивым и смирным: сидит на драконовом дереве, ни на кого не злится. Ловит жучков и мо-шек, подружился с прилетающими к нему птичками. Особенно он любит зарянку – бабушкину подружку. А подружкой бабушка её зовёт потому, что, когда возится в огороде, эта зарянка всегда тут как тут: суетится возле бабушки, подпрыгивает и на лету ловит вспугнутых мошек. Красивая зарянка, игривая. Удивительно, но подружились удовище и зарянка.
Единственное, чего не любит дракон, это когда кто-нибудь незнакомый подходит к якорю «Изольды». Тогда он ворчит, щёлкает клыками, со свистом хлопает хвостом и вращает бешено - сверкающими глазами. Но обычно, мы убедились, он совсем мирный и тихий. К дракону все привыкли, его никто не боится, а он ни нам, ни соседям не мешает.
Так и живёт на своём драконовом дереве.