НАТАЛЬЯ МОРОЗОВА-МАВРОДИ ЛУГАНСК УКРАИНА
Морозова-Мавроди Наталия Владимировна родилась в Мариуполе Донецкой обл.(Украина). С детских лет живет в Луганске. Образование высшее. По профессии – литейщик.
Автор книг стихов «Две стороны», «Времена не выбирают» и соавтор книги «Гостиница «Украина» («Октябрь»). Ул. Пушкина, 3». Стихи, сказки и рассказы Н. Морозовой-Мавроди издаются во многих коллективных сборниках и периодических изданиях.
Сопредседатель Правления Межрегионального союза писателей Украины (МСПС), заместитель сопредседателя Всеукраинского творческого союза «Конгресс литераторов Украины», шеф-редактор альманаха МСПУ и КЛУ «Свой вариант». Лауреат литературных премий имени Олега Бишарева и имени Михаила Матусовского.
МИСС
Ветка куста за стеклом качнулась и медленно поплыла вверх и вправо, описывая полукруг.
«Наверно, возле стены другие воздушные потоки, – подумала Настя, глядя в окно. - Дальше кленовая поросль, образовавшая кусты, ведет себя иначе: ветки слегка покачивались под ветром, а эта двигается медленно и не так, как другие, будто кто-то специально ею водит. Далась мне эта ветка, – пытается прекратить свои размышления Настя. Прошел час рабочего времени, а она не может включиться в работу. - Сказано – технарь. Нет бы, смотреть в окно, любоваться природой», – продолжает она ворчать на себя. - Сотрудники склонились над рабочими столами. После бурного обсуждения проведенных выходных наступило временное затишье. - Еще достирывают, доглаживают, продолжают ремонт, – исподтишка наблюдает за коллегами Настя. – В нашей стране выходные надо переименовать в дни «повышенной трудовой активности» или сокращено: «трудовые»".
На столе зазвонил телефон. «Настя, это ты?» – слышит она в трубке. Звонит Ирина, университетская подруга.
– Т-а-а-к… Выходные прошли активно, как понимаю. Еле живая? – ехидничает Настя, услышав то ли усталый, то ли расстроенный голос Ирины.
– Ершов умер, – тихо сообщила Ирина, никак не отреагировав на Настино ехидство.
– Какой Ершов? – глупо переспросила Настя – она знает только двух Ершовых: первый был автором «Конька-Горбунка», а второй – их университетский преподаватель.
– Виктор Николаевич – вынос в одиннадцать, – пойдешь?
– Да, конечно, – не раздумывая, ответила Настя.
Ирина ожидала на проходной.
– Как назло, цветов нет, – сокрушается она, – когда не надо, так выставка целая.
– Почему нет? – Настя указала на охапку полевых ромашек, – все и заберем.
– Не солидно как-то – состоятельный человек – не поймут, – сомневается Ирина.
– Думаю, он бы понял, – почему-то уверенно ответила Настя.
Где жил Ершов, они не знают. Адрес и как добраться им сообщили на кафедре. Ехать далеко – улица на окраине города, в частном секторе – Это их удивило: Ершов слыл обеспеченным человеком, и то, что он жил в таком нереспектабельном районе, никак не совмещается с образом, который они себе создали.
По счастливой случайности, нужный автобус подъехал к остановке, как только они подошли. Ехали молча – каждый думал о своем:
Настя вспомнила, как подтрунивали над ней одногруппники из-за особенного отношения Ершова к ее особе: каждую лекцию он дотошно делал перекличку (пропускать его лекции категорически запрещалось), доходя до Настиной фамилии, Ершов склонял голову и торжественным голосом произносил: «Мисс Кольцова». Это повторялось каждую лекцию. Сначала ей это нравилось, потом стало раздражать из-за постоянных насмешек и намеков. Встречая Настю в коридоре, Ершов или сдержано кланялся, или, когда у него было хорошее настроение, по-мушкетерски размахивал невидимой шляпой, делая глубокий поклон.
Ершов был личностью неординарной: его лекции всегда превращались в настоящий спектакль – он умел увлечь аудиторию. Иногда, видя, что внимание снижается, рассказывал о своих путешествиях: где только ни бывал! Но особой его страстью был альпинизм. Он захватывающе рассказывал о ледниках, ущельях и вершинах!
Одевался Ершов неброско, но по последней моде, добротно и со вкусом. Не красавец: среднего роста, коренастый, сбитый, с коротко подстриженными русыми волосами, квадратным подбородком и глубоко посажеными глазами,- но исходило от него что-то такое, от чего все девчонки в него были влюблены.
Настя в этой ситуации пыталась казаться равнодушной к происходящему, и на предположения подруг о том, что Ершов в нее влюбился, отшучивалась. Хотя ей это льстило, но здравый рассудок отметал домыслы. Правда, мимо Настиных ушей не прошло, что Ершову 35 лет, он женат на какой-то уродине, по расчету – его тесть занимает высокий пост и у него два сына.
Так продолжалось весь четвертый курс, пока перед весенней сессией, Настя не стала встречаться с аспирантом с той же кафедры, где работал Ершов. При перекличке исчезло «мисс», а фамилия «Кольцова» произносилась весьма сдержано. Что произошло, для Насти осталось загадкой. Версии у группы были разные, сама же Настя решила, что Ершов не одобряет ее выбор и выражает это таким образом.
В начале пятого курса Настя вышла за аспиранта замуж. При перекличках к новой фамилии приставка «миссис» не добавилась, а фамилия произносилась сухо, почти враждебно.
Экзамен, по предмету Ершова Настя сдавала трижды: он заявил, что его предмет она, Настя, будет знать только на «отлично» и, что ее знания должны соответствовать этой оценке - кое-какие диаграммы и формулы она помнит и сейчас, спустя двадцать пять лет, а тогда знала конспект и учебник наизусть. Ей вспомнилось то упорство, с каким она зубрила, доказывая что-то самой себе.
Были еще три встречи, вернее – две, третья, как говорят сейчас, была виртуальной.
Первая состоялась через четыре года после окончания университета, в один из воскресных июльских дней. Солнце в зените раскалило воздух до зноя – Настя с мужем и маленьким сыном зашли в небольшое кафе в центре города -поесть мороженого и выпить прохладительного. Муж пошел сделать заказ, а Настя, в поиске свободного столика, замешкалась у входа и почувствовала на себе взгляд – это был Ершов; их взгляды встретились – Настя машинально улыбнулась и попыталась поздороваться – ответа не было: Ершов смотрел сквозь нее, будто она была невидимой. Настя испытала двоякое чувство: это ее разозлило – она не заслужила такого отношения к себе; и огорчило – ей хотелось увидеть прежнего Виктора Николаевича, обаятельного, ироничного, со смешинкой в глазах, а не застывший манекен с тяжелым взглядом.
Сын отвлек Настю просьбами о шоколадке и пирожных. Подошел муж, неся ситро и мороженое. Молодая семья расположилась за свободным столиком. Настя на какое-то время забыла о Ершове, а когда вспомнила – его столик оказался пуст. От такой встречи остался неприятный осадок, Настя долго не могла от него избавиться.
Следующая встреча случилась через пятнадцать лет, в университете: Настю, вместе с другими выпускниками, пригласили на празднование юбилея основания кафедры. Там был и Ершов. Прошло несколько лет, как он ушел с преподавательской деятельности – занялся производством бетонных изделий – открыл фирму; дела шли успешно. Одет он безукоризненно, от него исходит запах дорогих сигарет и одеколона. Периодически отвечает на звонки мобильного телефона, что довершает образ успешного бизнесмена.
Приглашенным вручили сборник научных работ сотрудников кафедры – в нем и статья Ершова. Преподаватели с удовольствием написали пожелания бывшим студентам на книгах. Грань «студент-преподаватель» за годы практически исчезла, но каждому хочется немного вернуться в прошлое и ощутить атмосферу студенческих лет.
Ершов – в хорошем расположении духа: тонко шутит, галантен – Настя вновь ощутила влюбленность, которой он был окружен. Поддавшись общему настроению, Настя протянула свою книгу – Ершов посмотрел ей в глаза долгим взглядом, будто хотел запомнить, и сделал надпись: «Коллеге Насте с пожеланием не забывать родную кафедру и преподавателей».
После очередного телефонного звонка, он, извинившись и попрощавшись с присутствующими, ушел.
А третья встреча – три года назад: начало июня – Настя стоит на автобусной остановке; моросит – настроение серое, как все вокруг – не любит Настя пасмурные дни. Может, поэтому она не любит осень и зиму. Ее раздражают прохожие, одетые под стать погоде, в темные одежды. На Насте – ярко-голубое платье и белый пиджак.
– Белая ворона, – усмехается она про себя, поймав недоуменный взгляд женщины. И вдруг слышит рядом:
– Сейчас бы в Париж! Да, мадам? – На нее смотрит улыбающийся молодой человек.
– Не грустите , – продолжил он, – дождь скоро закончится.
Настя улыбнулась в ответ – на парне белая рубашка и белые брюки.
"Еще одна белая ворона, – подумала она. – здорово, когда понимают».
– И в Париже вы побываете, вот увидите! – крикнул он, заскакивая на подножку отходящего автобуса.
Слова парня Настю не удивили, она знала наверняка, с пятого класса, когда на школьной ярмарке приобрела открытки с видами Парижа – поразила церковь Мадлен. С тех пор она знала, что увидит ее. Не знала, каким образом и когда, но знала, что это произойдет.
Вспомнился Ершов, почти ощутила его присутствие; его рассказ о поездке в Париж и свое ощущение тогда – уверенность, что обязательно побывает в церкви Мадлен. Поездка в Париж состоялась, и Настя привезла на память кусочек гранита от напольной плиты из церкви Мадлен.
Но в тот июньский день она поразилась мысли о какой-то своей похожести с Ершовым. Может, он понял это раньше ее?
– Приехали, – прервала Настины воспоминания Ирина.
Убедившись, что ориентир, полученные на кафедре, совпадает с увиденным, подруги идут вдоль улицы - увидели женщину, торгующую мелочью: жвачками, сигаретами, леденцами.
– Извините, пожалуйста, – обратилась к женщине Ирина, – как пройти на Абрикосовую улицу?
– Вы к Ершову? – с пониманием глядя на цветы, поинтересовалась она.
– Да.
– Перейдите дорогу, пройдите две улицы, там, где грязи по самое, извините, некуда. А следующая – Абрикосовая. Самая чистая в этом районе: стараниями Виктора Николаевича, – добавила она. - Пройдите вдоль улицы три дома и увидите двухэтажный дом, самый высокий и самый красивый – это его. Вынос в одиннадцать?
– Да.
– Обязательно пойду. Замечательный человек! – жаль, ушел рано: все здесь – благодаря ему: и дорога, и телефон, и газ – хорошую память о себе оставил, великий труженик.
Подсказка женщины не пригодилась: пройдя немного, Настя с Ириной увидели машины и людей, движущихся в одном направлении. Дом приметен – видно издалека. Забор, вдоль всего участка, принадлежащего Ершову, – из кирпичных колонн, соединенных коваными решетками, увитыми диким виноградом – создано впечатление больших корзин с цветами. Ворота открыты.
Во дворе – люди. Выделяются молодые женщины в черном, с букетами темно-бордовых роз в руках. «Наверно, с работы», – подумала Настя.
Ирина покосилась на скромные ромашки, сравнивая их с роскошными королевами цветов. Настю смущает другое: собравшиеся одеты согласно ситуации, на ней же – белое платье: белый цвет здесь слишком некстати - Ершов, даже мертвый, заставляет ее испытывать неловкость.
Они прошли через небольшой дворик, поднялись по ступенькам, пройдя коридор, оказались в довольно большом холле. Представшее их глазам, говорило о богатстве и тонком вкусе.
В центре комнаты – резной стол, на нем – полированный гроб. За гробом, вдоль стены – много букетов цветов и венков; цветы лежат и в гробу. На диванчиках и на стульях сидят люди. У гроба стоит жена и один из сыновей.
"Совсем она не уродина», – думает Настя: прямые русые волосы, подстриженные каре, небольшие светлые глаза, немного тяжеловатый нос, средней полноты губы. Есть в ней что-то, что Насте даже нравится: взгляд волевого человека, решительный, немного жестковатый. Она дает указания сыну. Настя ищет в сыне сходство с Виктором Николаевичем, но не нашла - это мужское исполнение матери.
Ирина сунула Насте в руку деньги и цветы – она плохо переносит такие мероприятия – и к гробу не подошла.
Настя положила деньги на тарелку, а в ноги положила ромашки. Она боится посмотреть – что осталось от Ершова, но, взглянув, испытала облегчение: это ссохшийся старик, совсем не похожий на Виктора Николаевича, каким она его знала.
Жена поправила покрывало на покойном – ее руки не соответствуют её хрупкой фигуре – руки крупные и натруженные.
«Великий труженик, – вспомнила Настя слова женщины, торговавшей мелочью. – Они оба великие труженики», - заключила она.
Настя с Ириной вышли во двор – рассмотривают дом и двор: недалеко от входа – небольшой флигель, облицованный кирпичом, к нему пристроен двухэтажный дом с балкончиками, этим немного напоминает замок. Двор от сада отделяет низкая кованая решетка; в саду видна беседка, сложенная из кирпича, с колоннами, увитыми плющом. Перед беседкой – пруд в виде большой запятой, выложенной по периметру большими плоскими камнями, покрытыми низкорослым очитком.
Соседский дом со стороны сада облицован кирпичом, также как и дом Ершова. Из сада в соседский двор ведет изящная кованая калитка – можно ходить друг к другу, не выходя на улицу.
Насте подумалось: "Теплый и уютный дом для хозяев в осеннюю непогоду и зимнюю стужу".
– Это родительский дом, – слышит Настя.- Женщина кому-то показывает рукой на маленький флигель. - Мог бы купить себе дом в центре, но не захотел покидать родительский – облицевал кирпичом, внутри комнаты отделал – очень родителей любил. Жили они бедно; Витя в техникуме учился: бывало, в грязь, слякоть сидит дома – обуться не во что; проголодь жили. Родители – люди простые, рабочие. Сам выучился, всего сам достиг, все своими руками. Много доброты в нем было! – многие помянут его добрым словом. И уважительно ко всем относился. А пьяниц и бездельников не любил - с ними не церемонился: всегда говорил, что думает, хоть не всем это нравилось. Подлости от него не видели. Плохо нам будет без него – сгорел: за четыре месяца сгорел. Последние два месяца никого не принимал: не хотел, чтобы его беспомощным видели.
«Господи! мы его совсем не знали! – удивилась Настя. – Он совсем другой». - Ей стало до слез обидно, от такой жизненной несправедливости. В этом не было ничьей вины, но Насте стало очень жаль, что она поздно узнала: каким человеком был Виктор Николаевич Ершов. Сухарь, зануда, чудак и при всем этом – мечта всех девчонок. Каким же он был на самом деле? И почему к ней, к Насте, он так относился?
Пришла мысль: "она бывала и раньше в богатых домах, но всегда ей что-то не нравилось, хотелось что-то переделать, это была демонстрация богатства и не более, у этих домов нет души". У дома Виктора Николаевича душа есть, причем, все, что Настя увидела здесь, близко ей: она не тронула бы ни кирпича, не изменила бы ни одной самой мелкой детали…
Начали готовиться к выносу. Приехал священник – гроб поставили на скамейки в центре двора – началось отпевание.
Настя ничего не слышит, мысленно прося у Ершова прощения, за что – не знает. Ей хочется кричать от бессилия что-либо изменить: родственная душа покинула этот мир! Мимо нее в жизни прошло что-то большое – это не было любовью мужчины и женщины, хотя влюбленность была, – это было нечто большее, название, которому Настя не моет найти.
Ершов был «неудобным» человеком в жизни, максималистом во всем – с такими трудно, и, скорее всего, его жене досталась нелегкая жизнь. Но именно на таких людях все держится. Настя не раз в жизни ловила себя на мысли: «Как бы к этому отнесся Ершов?». Она всю жизнь доказывала ему что-то. А может, самой себе? Настя думает о том, что много теряют люди из-за недомолвок, условностей, в угоду, ими же придуманным, обстоятельствам. О чем так и не сказал ей Ершов?
Но теперь уже поздно… Перед лицом непоправимого обостряются чувства: в эти мгновения Настя остро ощутила, насколько дорог ей был Ершов.