Борис Пинаев Екатеринбург (Мы -Вместе) / Стихи.ру

БОРИС ПИНАЕВ ЕКАТЕРИНБУРГ

   Борис Пинаев родился в 1941 г. в Северном Казахстане (родители – вятские: Уржум и Лебедевское-Соколовское). Окончил Уральский государственный университет (газ). Занимается поэзией, прозой, публицистикой. Публикации: в журналах «Наш современник», «Урал»(2010), «Уральский следопыт»; изд-во «Советская Россия»(«Реставрация памяти»);«Основные формы мышления». Г.Екатеринбург, 2001 («Загадки Сервантеса»); «Православная газета». Живёт в г. Екатеринбурге.

      Здесь: "Дошёл до Берлина..." - (Письма отца, в сокращении).

   В 1942 году мой отец закончил школу радистов в казахстанском Петропавловске. Воевал, был тяжело контужен, награжден орденом Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За победу над Германией" и "За взятие Берлина". В Берлине второго мая был ранен в ногу. Про войну особо не рассказывал

            П И С Ь М А О Т Ц А

   Муха, хочется хоть денёк побыть дома, с вами, мои дорогие. Посмотреть на Бориску, как он вышагивает по комнате, спотыкаясь, торопится к папке из угла комнаты, показывая свои восемь зубов… А папка берет его на руки и взметает до самого потолка, и целует. Хочется видеть Женю, серьёзно сидящего за столом с книжкой, не желающего умываться и учить арифметику. И старшую дочь Галю, ухаживающую за Бориской, помогающую матери и дедке по дому. Устаёт она, бедная девочка, но что поделать, такая её судьба. Кончится война, возвратится папка домой, мамка будет сидеть дома, и ей, моей умненькой дочери, будет полегче.
   Маша, как твоё здоровье? Устаёшь от непосильной работы, трудное время переживаем. Вспоминаю о друзьях: неужели их нет в живых? Надеюсь, что после войны встретимся и вспомним о наших днях. Будто наяву поговорил с тобой, моя дорогая – на душе стало легче. Сейчас есть время писать, но скоро этой возможности не будет – буду сообщать лишь о своём здоровье.

   5 июля 1943 г. …Хочется отправить тебе часть моего сердца, часть души. Чувствуешь ли ты это, когда читаешь мои короткие весточки из землянки, промоченной насквозь дождём? Когда читаю твои тёплые, милые письма, спазмы сжимают горло, а после становится легче на сердце, только голова меня изводит… уже четвёртое лето… когда это кончится?… После войны придётся основательно себя ремонтировать. Установилась погода – опять беспрерывный гул самолётов, взрывы, усилилась артиллерийская канонада. Немец подтянул на нашем участке фронта войска, желая создать преимущество. Пусть попробует, мы его проучили основательно. Уже вторая половина года – время летит, не удержать. Дорогая моя, как себя чувствуешь, как здоровье? не скрывай от меня ничего, это будет лучше. Как чувствуют себя дети, как здоровье Галинки, моей умницы и маминой помощницы? Ходит ли она проверяться к Халло, какие результаты? следи за её здоровьем. А Евгений, наверно, чувствует себя хорошо, только слух у мальчика… Смотри за этими рыбалками, лодками, купаньями – от них ничего хорошего – для его ушей. Очень доволен поведением и резвостью моего маленького медвежонка Боба – представляю, как он передвигается по порогам и ступеням, как старается убежать, когда его надо вернуть в дом. Плохо представляю, как он сидит за столом и кушает – сам или на коленях у матери – и с её помощью? Представляю бабку, тихо движущуюся по комнатам, улыбающуюся на проказы Боба. Дедку, покрикивающего на него – мешает в работе. А сам папка не имеет возможности побаловать его, повозиться с ним на лужайке, сидя вместе со своей ненаглядной Мухой. Когда это всё будет доступным? Перед тем, как писать, проглотил аспирину – голова немного успокоилась. Но погода сырая, ноги волглые, из носа бежит, знобит, поэтому не люблю его принимать. Через несколько минут надо работать, а после этого моя голова совсем разваливается. Особенно трудно работать ночью, легче – после 4-х утра. Надо заканчивать, время выходит. Поговорил с вами и стало полегче. С работой дневной справился, завтра закончу совсем (я тебе писал, что поручили чертить сложные схемы)… Ваш папка.

   11. 09. 43 г. …Тоска на сердце – весточки давно нет. Я жив и здоров, чувствую себя хорошо. Вчера нервы немного шалили, после случая с неразорвавшимся снарядом: когда они начинают рваться невдалеке, кажется, что опять угодит к нам в блиндаж. Стоим на старом месте, но, может быть, сегодня двинемся вперед, на запад. Погода прохладная – ноги холодные. Сижу без движения восемь часов, поэтому ноги коченеют, от земляных стен несёт холодом. Сегодня в блиндаже устроили печку – топлю, немного теплее, но до ног не доходит. Вчера надеялся увидеть вас во сне, но лезет какая-то чушь, а сон тревожный. После работы должен бы спать как убитый, но – нет: за три часа до завтрака, которые выпадают спать, просыпаюсь несколько раз. Хорошо, что днём удаётся отдохнуть. А молодёжь спит, иногда умудряются на дежурстве, за это по головке не гладят. Вселили кого к вам в кухню? Как вы с ними ужились? Как обстоит дело с русской печкой? Дети, наверно, уже ходят в школу? Жаль, если Евгению из-за обуви придётся пропускать школу, неужели нельзя что-нибудь смастерить?

   Не успел закончить вчера, продолжаю разговор сегодня. Как всегда, ждал весточки, но, напрасно. К ужину принесли письмо, думал – от тебя, сердце забилось, но оказалось – от Михаила Михайловича Маркова, брата твоего. Наконец-то он получил от меня письмо, вероятно последнее, которое я писал, когда уже были в бою. Письмо это посылаю вам, мне всё равно его сжигать.

         (То письмо не сохранилось, но есть другое):
   7.04.1945 г. Маруся! Бедная моя сестрёнка! Получил от Саши твоё письмо о последних минутах отца. Ты больше всех нас пережила, выстрадала за эти три месяца (когда умерли мать, отец и брат Иван Михайлович). Отец до последней минуты думал о детях и заботился о них. Удивительные наши родители, Маруся! – люди большого сердца! Всю жизнь прожили в каторжном труде – отказывали себе во всём, даже в необходимом, думали о детях и умирали с мыслью и заботой о них – люди старого закала. То же можно сказать и о старшем брате нашем, покойном Ване. Благоговею перед его памятью, горжусь каждым шагом его прожитой жизни. Тяжело говорить о них в прошедшем времени. Это страшная ошибка жизни, из которой в первую очередь уходит всё лучшее, честное, прекрасное. Мне хотелось их видеть, хотя бы попрощаться с ними. Едва ли увижу даже могилки близких моих… Когда-нибудь попроси фотографа заснять три свежих глиняных холмика на голом шихане пустынной и печальной казахской степи.. Тяжело, Мария. Саша плачет о детях. А чем ей помочь? Чем утолить тоску матери, у которой отняли всех её детей? Мне не забыть, что со мной сделали: человек я только с виду, а внутри всё измято, перемолото – осталось не жить, а доживать и, полагаю, недолго – только собирался жить, ожидая чего-то хорошего от жизни, а она уже прошла мимо. Надеюсь, дети наши будут счастливее родителей. Мои трое учатся. Малыш – в детсадике. Надя (жена) в больнице вместе со второй дочерью – после родов. Что произошло в семейной жизни Володи, я так и не понял. От Трофимовича имел письмо довольно давно. Надеюсь, ты получаешь от него более свежие новости. Пока судьба хранила его. Не тужи, сестрёнка! Твоей жизни ещё много впереди. Посмотри в переписке Джона – нет ли адресов Васильева и Дермана, его канадских друзей, с которыми я переписывался лет десять тому назад. Хочу попросить их помочь мне с протезами. Дыши глубже, голову держи выше, смотри веселей! Привет тебе и детям от всех нас! Твой Михаил.

   15.07.43 г. Голова успокоилась, и захотелось поговорить с вами, пользуясь свободной минутой. Погода пасмурная, на душе тоже пасмурно. Скучаю по дому – перечитываю твоё последнее письмо, полученное вчера. Думаю о вашем житье-бытье, о ваших трудностях, о том, как ты устаёшь, моя родная. Думал и о людях вроде Евсепьева… что им нужно? Я прост, доверчив, но, по-моему, в дружбе я ещё не ошибался. Мои друзья в Щучинске: Напалков, Мурычев, Белоусов, Гудожников – все хорошие люди. Думаю о положении Михаила Михайловича – бедный человек, как может сложиться судьба… Была бы возможность передвигаться с протезами, тогда бы ещё ничего. Мы на старом месте. Последние известия радуют, наши союзники стали действовать решительней. Лето должно решить исход войны в нашу пользу. Только что получил письмо от Гудожникова, он в соседней со мной части. Письма от него идут быстро – один-два дня. Пишет, что из дома не получал с полмесяца. Хочет встретиться, но такой возможности не имею, может у него получится. Видишь, дорогая, находимся друг от друга в десяти-пятнадцати километрах, а встретиться невозможно. Думал, что весточка от тебя, сердце забилось, смотрю – "секретка", значит – от какого-то служивого… Что-то молчит Вениамин Белоусов, я ему послал два письма, а от него получил открытку. Жду ответа от Владимира Михайловича, а может напишет и Михаил Михайлович. От Саши получил два письма – живёт неплохо. На этом заканчиваю, до свиданья. Пиши мне, моя любимая – оживаю от твоих тёплых слов, твой почерк приводит меня в волнение. Дорогие, милые письма…

   15.09.43 г. …Целый день рыли себе блиндаж. Надо заканчивать, делать на…(стил? или накат? – письмо надорвано). Впереди водный рубеж Д-на (Десна?), которую придётся форсировать, хотя на другом участке фронта её уже преодолели, и там идут ожесточенные бои, – сообщает Совинформбюро. Как живёте , ты ничего не пишешь, моя дорогая, как дело обстоит с сеном и зёрном, помогает ли записка Еф. Анд., обещает ли что директор МТС, которому я писал письмо? Дети, наверное, ходят уже в школу, ведь Галинка пойдёт в пятый класс, совсем большая дочь. Пишет ли Филипп Николаевич, я от него получил одно письмо из Самарканда. Слышно ли что о Фёд. Вас.?

   4 декабря 1943 г. …Вчера, ночь и день, был сильный буран, нас занесло. Для выхода из блиндажа по надобности приходилось пробивать снег лопатой изнутри. Сегодня мороз, топлива нет, ноги мерзнут, нечего курить, не знаю, когда выдадут табак – без него "скучновато". Несмотря на всё это, чувствую себя хорошо, настроение бодрое, немного тревожит кашель, но эти все штуки, наверное, от ног, они день и ночь сырые и в холоде. Опять сравнительно тихо, если не считать обычных "дуэльных" операций артиллерии и минометов. С улучшением погоды появились самолёты – зловещий гул и вой.

   7 февраля 1944 г. 00 ч. 15 м. …Я жив, здоров и чувствую себя неплохо. Стоим на старом месте. Тихо, спокойно, с известными изредка "сюрпризами", но это уже почти не волнует, так как видали виды похлеще. Погода немного улучшилась, второй день как подмёрзло. Жилище наше начинает согреваться. В общем, жизнь становится сносной, а дальше видно будет. Наши движутся на юге, почти выходят к границе. Появилась надежда на скорое окончание ужасов войны. Весточки нет, хоть теперь их часто не жду, зная твои "темпы". Отлично представляю дом, снежные сугробы у крыльца, всё тихо в доме, все спят, на большой кровати Боб, раскинув свои ручонки, свеженький, румяный. Старшие спят уже по-взрослому, утомившись за день. И только одна моя радость не спит в этот поздний час – сидит за столом одна и пишет мне письмо, изредка поглядывая на детей. Настанет время, когда ты, моя крошка, будешь прислушиваться к каждому стуку и скрипу на улице. И в один такой вечер появлюсь в своём солдатском облачении – и сразу весь дом проснётся, соберется в комнате семья. Крепись, мой друг, это минута не за горами, это будет рано или поздно. Сердце сгорает нетерпением, а терпенья, сил и воли нужно еще очень много. Впереди трудный и опасный путь. У нас есть ребята, которые с 1937 года в армии, пережили и перенесли первые этапы войны. Но они все холостые, им легче, нежели нашему брату – "старикам". На гражданке, кажется, не замечал своих годов, казалось – они стоят на месте, но здесь уже выгляжу стариком. У нас во взводе занимаю третье место по возрасту (отцу было тогда 34 года). Как вы, мои дорогие, как сенной вопрос? У нас лошадь на полуголодном рационе. Погляжу на неё – перед глазами картина вашего бескормия. Проклятая местность – ни дров, ни сена – одни овраги да болота… В доброе время, говорят, топили торфом. Вокруг посёлки выжжены. Пожарище замело снегом – изредка видно жителей, ютящихся в земле. Почему не уходят в уцелевшие посёлки?. Наш брат солдат – обитатель оврагов. Метрах в пятнадцати речушка – на дне оврага, откуда черпаем воду. За речкой разбиты два больших колхозных яблоневых сада, сравнительно молодых. А дальше, за высотой – наш враг. Знает ли Ваня, что его семья прибавилась? Вот подлая женщина, каково ему, такому парню, ведь она его не стоит. У Даши Кирилловой не слышно ничего про Егора Ивановича? Где муж у Даши Калашниковой? Крепко, крепко обнимааю и целую вас…

   29 марта 1945 г. 01 ч. 25 м. Мой нежный друг, здравствуй! Здравствуйте мои любимые дети Галя, Женя и мой маленький художник Боб! Здравствуй мой старенький хороший дед! Давно собирался поговорить с тобой, моя милая, но обстановка не позволяла. Четыре дня подряд фриц свирепствовал. Кажется, не было свободного места на нашей "малой земле", но, как видишь, всё обошлось благополучно, солдат жив-здоров и чувствует себя неплохо. Сегодня первая спокойная ночь – не слышно разрывов, только трели пулемётов. Стоят тёплые дни, ходим в гимнастёрках, деревья распускают листву. А у вас ещё мало признаков весны… Стоим на пороге больших событий. Когда получишь это письмо, мы уже будем под стенами Берлина. Наша стоянка кончается, нужно заканчивать войну. Москва известит вас о наших походах. Пожелай мне удачи. Жду ежедневно весточек, родная, но их нет. Утешаю себя, что у вас всё благополучно. Получил письмо от сестры Жени из Киймы. Она вышла замуж. Муж её Георгий Павлович Полыгалов, 1922 года рождения, из Перми-Молотова, мл. лейтенант, ранен на фронте, работает инструктором всеобуча в райвоенкомате, левая рука не разгибается. Прислали фото, парень, видимо, ничего. Она пишет: "невысок ростом, но хороший характер". Поздравил их и пожелал счастья. Евдокия (сестра) пишет из Кирова – учится и работает. Михаил (брат) после ранения пока всё в Горьком. Женя зовёт маму к себе, и я писал ей об этом. Геннадий (брат) на флоте во Владивостоке. Много дум и много мечтаний – и все они связаны с окончанием войны. Придёт же наконец тот день, когда счастье улыбнётся нам…

   10 мая 1945 г., 11 ч. 55 м., Эльба. …С победой вас, родные! Настал долгожданный день, к которому шли через ужасы войны. Всё позади. Как видишь, я сдержал слово. Для нас война закончилась – ждем приказа о демобилизации – возвращения к вам, мои родные. Вчера отпраздновали, даже не верится, что смогли дождаться этого дня. А многим не удалось услышать этого слова – Победа! Пойдут тягостные, длинные дни ожиданий. Сколько это продлится, трудно сказать, но день нашей встречи близок. Ждите своего папку, он скоро будет с вами. Мой маленький Боб увидит своего отца. Мы всё ещё движемся, с союзниками встретились неделю назад – американцы. Привет друзьям. До скорой встречи. Крепко-крепко вас обнимаю и целую. Ваш папка".

   Их часть всё лето стояла в Потсдаме. Эти письма нашлись в бумагах матери весной 2003 года, и я прочитал их маме в последний раз за полгода до… её встречи с отцом. Я надеюсь: они сейчас вместе. Мать пишет: "Мой Иван Трофимович появился дома в августе сорок пятого. Я, конечно, не знала точной даты его приезда и как раз в этот день занялась побелкой стен в нашем доме. Вдруг дети кричат: папа идёт! Выскакиваю из дома и вижу: из-под горки, от улицы Пролетарской к дому движется солдат с вещевым мешком, рядом с ним Евгений, а Галя бежит и виснет у него на шее. Я помчалась к ним. Встретили… Сразу застолье, прибежали соседки, их дети, шум, разговоры – Праздник! С кормильцем жить стало легче: не стало у меня забот ни о дровах, ни о сене для коровы. Грустно сознавать, что многие из соседей и друзей не вернулись, и семьи их по-прежнему бедствуют. Не вернулся сосед Георгий Калашников, танкист. Осталась вдова тётя Даша с четырьмя детьми. Старшие Витя и Лида были друзьями наших Гали и Жени, Вова всё время играл с моим младшеньким… Погибли на войне Фёдор Васильевич Напалков, Алексей Михайлович Гудожников – наши самые близкие друзья – вечная им память… Всех не перечислить, кто не пришёл с войны".
   Отец привез мне с войны губную гармошку и цветные карандаши. Он был очень добрым и очень щедрым человеком.