Дождь был мокрым настолько, что это смотрелось странно даже для воды. Собственно, она и удивилась: это когда такое было, никогда такого не было, и, здравствуйте, ноябрь. Ветер чихнул и в извиняющемся порыве закрылся ближайшим углом дома.
- Поговорить бы, - задумчиво уронил дождь.
- О чем, хрустальный мой? - шамкающе отозвалась земля безтравным ртом (а оно какие травы - ноябрь же, вон только пучок один торчит, за сток держится, от ветра пригибается, и рябина над ним догорает - греет, значит).
- Да я ж уже извинился, - тихо прошелестел ветер из-за угла дома, виновато косясь на пучок.
- Ничего-ничего, - вцепился пучок в решетку стока и с надеждой посмотрел на рябину. Пучок был очень вежливый. Про затёкшие пальцы корешков он ничего бы никому не сказал.
- О!.. - кругло выдала земля, - батттюшкиии... А чего это ты мысли чужие - да вслух? - но не обиделась. Старая была уж, на такое-то обижаться.
- Да я это, сссслучайно, - совсем занервничал ветер и, чтоб отвлечься, начал насвистывать.
Полдень вздохнул и отодвинулся ещё минут на семь. Скучал. Каждый ноябрь у них одно и то же.
В этом ноябре, впрочем, одно и то же как-то запаздывал. Не то, чтоб он по природе своей не был склонен сверяться с часами, но как-то, знаете, замотался. У подростков через одного произошла несчастная любовь - одно и то же всегда её успокаивал, потому что работа работой, а сердце у него было доброе. Ну, а как: она, такая трогательная, вечно простужалась на подоконниках, пела какие-то беспросветные песни уже охрипшим от них голосом и до забавного опухала от слез - и правда ведь вид имела несчастней некуда. Он заскакивал, отогревал её на подоконнике горячим чаем и всегда сбивчиво обещал, что на следующий год ни-ни - сколько ж можно плакать-то. Вздыхал протяжно от упоминания своего имени её трагическим шепотом и сбегал, пока она не начала картинно заламывать руки - этого даже он вынести больше трехсот тринадцати раз уже не мог. Работники, опять же. Попробуй, намотайся через весь город по пробкам при упоминании собственного имени. Закон ведь такой: как скажут, так и мчись - вдруг серьёзное что. А они, как сговорились: "Одно и то же, одно и то же.." Строгие родители, семейные пары, преподаватели вузов и, конечно этот вредный, из восьмой квартиры, со своим телевизором - "одно и то же"... Так что к ноябрю у одного и того же уже изрядно троилось в глазах: то ли трижды он лобызался с кем-то скукоженным и пьяным под утро после коньячку, то ли триптихи влюблённые его достали...
- Анна Иванна, я вас уверяю, что все изменится, - текст был заучен давно и бубнился, переходя на свирепеющий шёпот, - не приду я к вам больше, не приду! Нет, коммуналка не подорожает через месяц, - одно и то же мялся на пороге, пока задыхающуюся от слезливой тоски женщину заклинило на его имени, - нет, Фёдор Петрович - человек слова, сказал в завязку, значит, в завязку. Ну, что Светочка? - "дура твоя Светочка, замуж ей надо, да кто ж такую..." - Что? - голос побледнел и сорвался, - да какое дорогу на -ской разрыли... А я вам говорю, не каждый год! Нет, в прошлом не чинили, у них денег не было. Я точно знаю! Я у них в прошлом году по этому вопросу...
Женщина страдала невыносимо, и одно и то же судорожно вцепился в дверной косяк, сочувственно подставивший ему плечо, пока женское негодование не переросло в нечленораздельное в самом деле уже черт-те что. Оставив это на попечение черт-те чего, одно и то же, дотерпев, рванулся на улицу. Кивнул ноябрю и злобно сплюнул: "Проклятая баба! Все нервы годовые истрепала!" Прошел так сгоряча шагов двенадцать и стал подкурить за углом дома.
- Тише ты, - буркнул ветру, заслоняя огонь ладонями, - как обычно.
- Снова суров, - свернулся ветер.
- Ещё бы - я зонт дома забыл, - нахмурился на дождь. - Слишком мокро...
- Я к ним поговорить, а они, знай, одно и то...
- Хорош уже! - поспешно отнял сигарету ото рта одно и то же, - наповторяли тут мне и так, сил нет!
- Мужчина, ну, не дымиииите, - капризно вспыхнула рябина.
Он вздохнул и отошёл на пару шагов.
- Осторожно! - испуганно пригнулся пучок.
- Да Госссподи! - вздрогнул от неожиданности одно и то же и сделал последнюю нервную затяжку.
- Только ты, милок, окурок-то, как в прошлый раз, не бросай... Старая я, кашляю от дыма-то, - ласково подала голос земля. - Урна там, у следующего дома, уважь старушку-то.
- Ну, вот вы...вы...ей-богу, одно и то же! - выпалил он и размашистым шагом отправился через двор к урне, которая издали глядела приветливо. Но, пока шёл, на сердито насупленном лице все же проступила улыбка.
Полдень глянул на них на всех через плечо, снова вздохнул и отодвинулся ещё на сколько-то там минут.
7.11.15