В тумане утреннем до страждущей зари
Один, внимая скрипу мачт внутри,
Перекликаясь с ветровым позывом,
Пират на брег смотрел, зажав в руке клочок постылый.
Страницы в книге след потерян;
Он до последнего не верил,
Что нет истории верней,
Начавшейся среди морей.
Нет палубы развязной и жестокой,
Где горло режет, как осокой
Неистовых убийц стальной предмет,
Чье острие решительнее бьет, чем арбалет.
Нет воздуха, в котором вдруг так душно;
Затихнет черт в душе, морская гладь послушна.
И про себя ругая штиль в порту за дерзость,
Моряк хранил секрет, что не сочтешь за редкость.
Средь карт обманчивых и древних,
Там, где «Голландца», «Роджера» остались щепки прежних;
Где слово «клад» искусно «смертью» заменялось;
Родное, страхом заклейменное селенье затерялось.
Дома чумы, долгов карета,
А в центре площади на гильотине шея вновь задета.
Живых и мертвых дух смешался,
На троне Мор торжественно смеялся
В мальчишке хилом, но не по годам высоком,
Рождался страх безропотно, жестоко:
Он без оглядки в будущее шел к швартованному судну,
Мост падших душ минуя (счастье, что безлюдно!)
Узнать презрительный оскал
Свой он врагу б не пожелал
В губах обветренных мальчишки.
И хоть сам - вор, пускай тот парень не услышит.