— Послушай, Пабло, мы говорили всю ночь,
И я не знаю, чем я могла бы помочь:
Он жить не хочет,
глядеть не хочет на свет,
Боится ночи
и проклинает свой век!
— Забудь, Гермина, его больные глаза:
Безволье мнимо,
а разве нас кто спасал?
А наши судьбы,
как можно их рассказать?
Раз он безумен, то нет дороги назад.
Его безумство ему мешает уснуть?
Раз он проснулся, он сам найдёт себе путь!
— Послушай, Пабло, его сжигает огонь,
Лекарства наши — ему лишь новая боль.
Монаха ложью
он гонит мир от дверей,
И он не может
отдаться мира игре.
— На нашей сцене
горит лишь призрачный свет.
Мы только тени,
и нашей жизни здесь нет,
Но в наши судьбы
играем именно мы:
Мы в жизни люди,
и мы огни среди тьмы —
В картонном рае,
средь добровольных оков,
Мы умираем,
играя в жизнь и любовь!
— Послушай, Пабло, его стремленья чисты.
И за собою он сам сжигает мосты,
Свои виденья
он вдруг увидел во мне,
Слаба идея,
но лишь она ему свет...
— Но он поверит, когда он станет собой,
Когда отвергнет он образ твой неземной.
Не в превращеньях
всего земного творить —
Он лишь спасенье
желает видеть в любви.
Он на коленях — но он пойдёт по пути,
Чтоб мира тленье — и чтоб игру превзойти!
22 апр. 1988